Искатель. 1963. Выпуск №1 - Страница 17

На такой вывод наталкивало еще и то, что каждый из работавших на Станции прекрасно знал обстоятельства катастрофы, при которой погиб Роже, и помнил как особенно драматическую деталь историю долгой агонии этого несчастного, которую до конца наблюдали на Станции с помощью «магического глаза».

Если уж, как заметил кто-то, и можно было говорить об «условном рефлексе», то его продемонстрировала не аппаратура, а сами люди. Полубессознательно они приходили к уверенности, что непонятным образом несчастье с Роже повторилось, на этот раз выбрав жертвой одного из них.

— Теперь, когда мы знаем уже все, — сказал Таиров, кибернетик с Циолковского, — скажите нам, коллега Пиркс, как вы разобрались в ситуации? Несмотря на то, что, как сами говорите, не поняли механизма явления…

— Не знаю, — ответил Пиркс. В окне сверкала белизна залитых солнцем вершин. Их острия вонзались в густую чернь неба. — Наверное, из-за пластинок. Увидев их, я понял, что поступаю, как Шалье. Но, может, я все-таки пошел бы, не случись еще одна вещь. С пластинками в конце концов могло быть случайное совпадение. Но у нас должны были быть на ужин омлеты, так же, как и у них в тот последний вечер. Я подумал, что совпадений слишком много, что это больше, чем простая случайность. Эти омлеты, я думаю, именно они нас спасли…

— Открытый люк — последствие приготовления омлетов, повод к спешке, — сказал Таиров, — рассуждали вы совершенно правильно. Но это не спасло бы вас, доверяй вы приборам абсолютно. С одной стороны, мы должны им верить. Без электроники мы бы шагу не сделали на Луне. Но… за такое доверие иногда приходится расплачиваться…

— Это верно, — откликнулся Ланье и встал. — Я должен вам сказать, коллеги, чем мне больше всего понравился мой звездный товарищ. Что касается меня, то с этой головоломной прогулки я вернулся без всякого аппетита. Но он, — Ланье обнял Пиркса за плечи, — после всего, что произошло, поджарил омлеты и съел оба. Этим он меня поразил! Правда, я и раньше видел, что он чрезвычайно положительный человек…

— Какой?! — подскочил Пиркс.

Хосе шагал в зеленом сумраке леса, пристально всматриваясь в заросли. Иногда он останавливался, прислушивался, сжимая в руках автомат, и темно-коричневое, почти черное лицо его становилось настороженным. Оплетенный лианами лес был глух и неприветлив. В густой путанице подлеска пахло прелью и перегноем. Босые ноги Хосе погружались в мягкую, напоенную дождями почву, и теплая вода просачивалась меж пальцев.

К Перейре — командующему отрядами партизанского района — Хосе вызвали неожиданно. Партизан ломал голову: зачем он понадобился командующему? Конечно, Перейре знает Хосе: он был учителем в миссионерской школе, где Хосе когда-то окончил всего один класс, и они вместе воевали с того самого дня, как рабочие кофейных плантаций на севере Анголы начали восстание. И все же Хосе никак не мог догадаться, зачем он, простой разведчик, нужен Перейре. Может, он в чем-нибудь провинился?

Хосе перебрался через пролом в бамбуковых зарослях — видно, здесь пробежал испуганный носорог, — вскарабкался по крутому размытому склону и, наконец, вышел к фуэсе — главному военному поселению, вокруг которого были разбросаны деревушки партизан.

Фуэсе находилось в глубине одного из освобожденных районов, в заболоченном лесу. Кривые ряды хижин стояли между деревьями, под высокими зелеными сводами. Даже свет солнца не проникал сквозь плотную массу листвы, и самолеты врага не могли обнаружить поселения.

Пройдя сквозь толпу солдат Освободительной армии, Хосе очутился у высокой хижины и отворил легкую дверь.

Перейре перестал писать и поправил металлические очки. Он внимательно оглядел лицо партизана.

— Я вызывал тебя, Хосе, — сказал он, хмурясь. — Пойдешь к границе встречать транспорт оружия из одной африканской страны. Назначаю тебя командиром особого отряда. Возьмешь людей Америго. Сам он болен. Я помню, как ты тащил меня, раненого, на спине километров двадцать, когда португальцы разгромили нас и гнались по пятам. Уверен, что ты не подведешь. Винтовки доставите прямо сюда, в фуэсе.

— Хосе все понял, Перейре, Хосе не бросит оружия, не убежит, зажав хвост между ног.

Перейре объяснил, что Хосе должен встретиться с группой, которая доставит оружие в Анголу, на контрольном партизанском пункте Освобожденного района.

— Без винтовок не возвращайтесь. Понял? — глухо закончил он. В голосе его Хосе услышал и угрозу и мольбу. — Это наши жизни, Хосе, наша свобода.

— Даже мертвый Хосе выполнит приказ.

Отряд раненого Америго жил в трех круглых хижинах, крытых травой. Когда появился Хосе, партизаны спали на циновках. Они недавно вернулись из похода. Хосе сообщил им о своем назначении.

— А зачем нам чужой командир? Мы и своего можем найти, — враждебно проворчал Секулу — партизан лет тридцати, с широким приплюснутым носом и татуировкой на лбу. При этом он наводил красоту — начищал зубы концом размочаленной палочки лофиры.[1]

Хосе резко повернулся к недовольному партизану, ощупал его невысокую фигуру твердым взглядом и бросил:

— Секулу будет делать то, что прикажет командир. — И, обращаясь ко всем, добавил спокойно: — Идем к границе. Поручено особое дело. Возьмем на складе консервы — и пошли. Быстро!

Партизаны мигом сорвались с постелей. Особое дело!

Секулу сразу переменился. Он сунул палочку лофиры в карман брюк, и его широкоскулое лицо с приплюснутым носом растянулось в улыбке.

— Всем известно, Хосе — смелый разведчик. Ему маленькое дело не поручат. На какой форт будем нападать, командир Хосе?

— Хосе поведет вас, — ответил тот уклончиво.

— Тогда я, командир Хосе, сейчас… За патронами…

Секулу вышел прихрамывая. Одна нога у него была короче другой, и его называли «Киа-фуакулу», что означало «Мертвая нога». Хромой, однако, мог ходить быстро и даже бегать.

— Поскорее, и про особый отряд никому, — бросил вдогонку Хосе.

Через минуту Секулу выскочил из соседней хижины.

Его друг, длинноголовый Динанга, с ножом — мачете за поясом тоже вышел из хижины и долго смотрел вслед уходящему отряду.

Хосе уверенно вел людей сквозь лес. То и дело обходили топи, оставленные «мазикой» — муссонными дождями. В полумраке леса было жарко и душно.

Хосе шагал стремительно — на контрольном партизанском пункте отряд ждут к утру. Секулу двигался следом за Хосе, видя перед собой широкую спину командира, его могучую шею, оголенные до плеч руки, узловатые и крепкие, как сиза левый канат. Хосе шел удивительно легкой походкой, хотя был высок и тяжел.

В полдень наткнулись на стадо кабанов-бородавочников.

— Стой, Хосе! Сейчас я одного… — пробормотал Секулу, сдергивая винтовку и целясь в большого самца с изогнутыми вверх клыками. Широкие ноздри Секулу возбужденно втягивали воздух.

— Хоу! Секулу разве не знает, что идет по важному делу? — спросил Хосе сердито. — Если Секулу, старый партизан, будет стрелять и шуметь, кто же будет соблюдать тишину?

Секулу подчинился, сказал: «Верно, командир Хосе знает: Секулу — старый партизан». Он похлопал рукой по кожаному мешочку на груди и шепнул доверительно: «Этот талисман поможет нам. Мне всегда помогает».

Хосе взглянул на мешочек и ничего не сказал. Он что-то перестал верить в силу талисманов.

К вечеру вышли на холмистую равнину, поросшую высокой слоновой травой, жесткой и острой, как лезвие мачете. Трава эта вдвое выше человека, в ней легко спрятаться, но можно и напороться на затаившегося противника.

Хосе выслал дозоры вперед и назад и двигался медленно, прислушиваясь к звукам саванны.