Искатель. 1962. Выпуск №4 - Страница 36

По трапу только что прибывшего «ТУ-104» сошел высокий пожилой человек. Его уверенные движения плохо вязались с растерянным взглядом и какой-то жалкой, беспомощной улыбкой.

Несколько секунд он не отрываясь смотрел на четкую линию Пулковских холмов, потом подошел к девушке, стоявшей около электрокара, и, стараясь перекричать ревущие моторы, спросил:

— Как… вас… зовут?

— Маша… — удивилась девушка.

— Маша… Боже мой!..

Выйдя из ворот аэропорта, странный пассажир сел в такси и сказал:

— На Васильевский остров. Там скажу…

За боковыми стеклами мелькали незнакомые улицы, застроенные новыми домами. Чужими казались даже старые особняки с атлантами и дворянскими гербами. Как давно это было — Петроград, бегство из него… Пока был жив отец, он мог учиться в университете. А когда старик подполковник умер, оказалось, что денег больше нет. Есть только одни долги. Ушел с последнего курса. И когда нечего стало жрать, сделался сутенером. Потом игорный дом, рулетка, связь с шулерами. И, наконец, пять месяцев тюрьмы. В камере, просматривая журналы, он наткнулся на историю похищения из Лувра Монны-Лизы. Эта история вызвала какие-то неясные воспоминания. С тех пор он стал внимательно следить за сообщениями о кражах художественных ценностей. И когда вышел из тюрьмы, решение уже созрело…

В конце проспекта показались ажурные ворота Смоленского кладбища, и пассажир попросил остановиться. Расплатившись с шофером, подождал, пока автомобиль скрылся за углом, и зашагал к кладбищенской ограде. Через минуту он без стука вошел в комнату Прохора.

Прохор поднялся из-за стола и, комкая клеенку, уставился на гостя. Звякнул разбитый стакан.

— Где Петенька, где?..

Едва заметная досада промелькнула на лице гостя.

— Жив твой Петька! Жив Этишкет, кланяться велел. Ты… ты, Проша, жди. Приедет.

Он истово перекрестился. Прохор тоже перекрестился, но скорее машинально.

— Обещал, говоришь? Но сколько ждать прикажешь? — горько сказал Прохор. — А как же с деньгами получилось? Я-то думал — Петенька, а вышло-то оно вон как…

И снова тень досады пробежала по лицу гостя.

— А что получилось? Эти ценности батюшка так или иначе Пьеру положил. Так тебе не все равно? Деньги-то — они все одинаковые, Проша.

— От сына и деньги греют… А что, Петенька вышел в люди?

— Вышел… Конечно, вышел! Только понимаешь, Прохор…

Гость полез в карман и долго копался в раскрытой пачке сигарет.

— Понимаешь, устал я. Есть хочу. Примешь гостя?

В этот же день и час с другого конца города к Смоленскому кладбищу спешил еще один человек. Он ехал в трамвае маршрута № 24, чтобы по обыкновению перекинуться в карты со своим закадычным приятелем — кладбищенским сторожем Прохором. У человека было изъеденное оспой лицо и надвинутый на глаза бежевый берет с непомерно длинным хвостиком. Сойдя с трамвая, рябой миновал маленький каменный мост и вошел в кладбищенские ворота.

Подойдя к сторожке, мимоходом заглянул в открытое окно — и вдруг замер прислушиваясь. Странно!.. Он считал себя единственным человеком, который бывал здесь, а оказывается, у молчаливого, угрюмого Прохора есть еще и друзья?! Вот скрытный, черт! Интересно, о чем они там лопочут?

Прислушался. И по мере того, как доходил до него смысл разговора, добродушная улыбка уступала место изумленной гримасе, а веселые искорки в глазах потушила настороженность.

В комнате говорили приглушенно, иногда переходя на едва слышный шепот.

— А я вас сразу признал — ну, вылитый прадед! Кушайте, кушайте грибочки — у вас, поди, нет таких, а отец покойник любил, как же, помню… — пьяно бормотал Прохор, накладывая трясущимися руками грибы в тарелку гостя.

— Отец помнил о тебе до последнего часа… Все про Мадонну спрашивал. Кстати, как она там? — Гость наполнил стаканы зеленоватой жидкостью из бутылки с яркой этикеткой и, пока Прохор пил, незаметно выплеснул вино из своего стакана в окно.

Рябой не успел отскочить, и жидкость потекла по пиджаку. Хотел выругаться, но пряный запах, ударивший в ноздри, заставил завистливо облизнуться.

— Хороша фирма… Жаль, не в рот.

А Прохор между тем пододвинул свой стул поближе к гостю и радостно заорал:

— Стоит, отец мой, стоит! Такая же. Что ей, гладкой, делается — хоть в жены бери, хе-хе-хе, не стареет.

Он вдруг осекся и, погрозив пальцем, хитро прищурился.

— А, извиняюсь, рубль при вас?

Гость улыбнулся, достал бумажник.

— Вот. Смотри. Помощь… А как дальше?

— Как его, тьфу, господи, запамятовал! Это… доверие! Во-во! Оно и есть. А позвольте-ка рубль. Так… Он самый, государя Николай Палыча рука.

— Теперь давай о деле. Мадонну…

То, что секундой позже услышал рябой, заставило его злобно сжать кулаки.

…Дождавшись, когда Прохор ушел провожать своего гостя, рябой, опасливо озираясь, побежал к склепу Келлеров. Подойдя к часовне, прижался лицом к стеклу и, увидев Мадонну, едва освещенную призрачным светом лампадки, сказал:

— Ну, это мы еще посмотрим…

В это утро Громов пошел на работу пешком. Перед предстоящим допросом ему хотелось подумать.

На набережной Невы было холодно. По-осеннему свинцовые волны, словно пытаясь согреться, наскакивали друг на друга, подпрыгивали и вперегонки неслись к серому граниту берега. Ветер яростно гнался за упрямыми волнами и срывал с них гребешки. Те рассыпались и, взвившись к парапету, влажной пылью оседали на лицах прохожих.

Несколько молоденьких нахимовцев, смущенные формой Громова, неуверенно козырнули и тут же громко заспорили: стоило ли?

Неподалеку от Летнего сада Громов увидел рыболовов. Они были похожи на мокрых кукол. Громов заглянул в чье-то пустое ведерко, машинально спросил:

— Не клюет?

«…У него не клюет, у меня тоже не клюет, — думал Громов. — Сколько еще неизвестного, неясного… Не найден Николай Келлер, не найдена Мадонна. Зато кое-что стало проясняться с Редькиным. Он явно предводитель какой-то шайки. Карман-кик Виктор Меднов, мальчик на побегушках — Ромка Кочин…

Теперь уже ясно: статую украл Редькин. Он — друг Прохора. У него был фамильный рубль. После событий на кладбище этот рубль исчез, «потерялся». А не «нашелся» ли он в руке Прохора?

Что сделал с похищенной статуей Редькин? Зачем она ему — ведь продать ее невозможно. Значит, он украл ее для человека, имеющего возможность вывезти статую за пределы СССР. Кто этот человек? По всей вероятности, это Николай Келлер.

Келлер был на кладбище у Прохора — это несомненно. Редькин бывал на этом кладбище — это тоже факт. Потрепанная записная книжка Прохора рассказала об этом. А стало быть,

Редькин мог подслушать разговор Прохора и Келлера о Мадонне. Чем иначе объяснить неудазшуюся подделку подписи царя на рубле? Эта подделка может означать только одно: Редькин слышал о подписи, но не знал, где она расположена».

Громов вспомнил, как долго он думал, с кого же начать допрос?

Три волка. Старый, молодой и волчонок…

Оперативные работники, проверявшие Кочина по заданию Громова, между прочим сообщали: «…не учится, не прошел в институт по конкурсу. Временно не работает, объясняет тем, что «не берут — специальности нет», а разнорабочим не хочет. В доме о нем отзываются хорошо. По словам родных, часто посещает районную библиотеку…»

Личина? Выполняет воровское правило: «Не гадь, где живешь»?

А может быть, просто Редькин запутал зеленого паренька?

Громов съездил в библиотеку — посмотрел читательскую карточку Кочина. Книги Ромка читал самые разные, не отдавая предпочтения ни «шпионам», ни классикам. Читал быстро — больше двух-трех дней книжку не держал. Но вот «Честь» Медынского брал дважды. И оба раза не возвращал по неделе… Это могло быть и случайным. Но разве не мог следователь предположить, что в горькой судьбе Антона Шелестова ищет Ромка ответа на какие-то свои, очень трудные вопросы…

Громов решил допросить Кочина первым.