Искатель, 1962 №2 - Страница 15

Долго не умолкает взрыв дружного смеха. В палатке тепло, уютно.

Чего-чего только не наплел Федя! Володя Широких летал на змее по всем правилам высшего пилотажа: «Разбежался Горыныч по бетонной дорожке, оторвался от земли, лег на курс, спикировал и благополучно приземлился!» Алимджан-ака раскладывал скатерть-самобранку, а пьяный Абдурахман в деже с опарой тонул…

Жалко было расходиться спать. Когда Володя стал расстегивать палатку, рука его осветилась: на концах пальцев загорелись фиолетовые огни. Такие же языки холодного пламени бесшумно тлели на остриях палаточных стоек и выступах скал. Это были огни святого Эльма, электрические разряды, которые появляются на верхушках мачт и концах рей перед штормом.

«Как бы погода не преподнесла нам сюрприз», — подумала я с опаской.

Огни святого Эльма не обманули нас! Утром с перевала понеслись плотные вихри колючего снега с осколками льда. По склонам катились сорванные ураганом обломки утесов. Общими усилиями мы соорудили из камней высокий защитный вал. В палатках на всякий случай переставили ягтаны к стенкам, обращенным к пику Алмаз.

С трудом извлекли из тайника геологические материалы: рассекая головой и плечом резиново-плотный воздух, задыхаясь от снежной каши, забивавшей нам рог, нос и глаза, мы змеями ползли к пещере и обратно.

Сварить пищу не удалось — задувало огонь в очаге. К тому же неожиданно расхворался повар: его терзали колики.

Около Алимджана установили дежурство.

На другой день буря разыгралась еще сильнее. У меня в палатке мы уточняли с Наташей большую геологическую карту — результат кропотливого четырехмесячного труда. Цифры и значки оживали, приобретали плоть и кровь. Прихотливая закорючка с цифрой 182 — это рудная жила, пониже которой несколько недель назад мы едва не были сметены лавиной. А значок, похожий на мохнатую гусеницу, запомнится моей помощнице до конца жизни: здесь она сорвалась с обрыва. Если бы не силач Володя — он схватил ее на лету за пояс, — не сидеть бы Наташе сейчас здесь! На стыке гранитов и сланцевой свиты — целая семья богатых рудных жил. И по всему листу значки, значки…

Вдруг ужасающий порыв ветра рванул палатку, она накренилась. С треском отлетели застежки. Ворвавшийся ветер закрутил развернутый лист и стремительно вынес его из палатки. С пронзительным криком: «Карта!» — мы бросились вслед за летящим, словно парус, большим белым ватманом. Из соседней палатки выскочили Смоленков и Широких. Не разбирая дороги, они помчались за нами. Сзади трусил Абдурахман. Но как мы ни бежали, лист уносило ураганом все дальше и дальше, пока он не скрылся с глаз.

Вдруг Володя куда-то исчез.

— Провалился!

— Вот он! — радостно завопил Федя.

У наших ног зияла глубокая трещина. Метрах в двух от поверхности висел Володя. Раскинув руки и ноги буквой «икс», он уперся в противоположные стены трещины. Поднятое кверху лицо его стало багровым от натуги.

— Держись! Крепись! Сейчас вытащим! — кричали мы.

Связав рукавами ватники, подергали проймы — выдержат ли? — и спустили вниз.

Все напряженно следили за Володей. Не торопясь он осторожно нащупывал то правой, то левой ногой выступы на почти гладких стенах. Затем оторвал руки и ухватился за ватник.

— Колодцы… случалось… копали… — говорил Широких отрывисто, уже сидя на краю трещины. — Когда… падаешь… первое дело… руки-ноги… раскинуть…

— Твое счастье! — сказала Наташа, прижимаясь к его широкой спине. — Вынес бы тебя ледник на конечную морену лет этак через тридцать.

А как с картой? И за три шага ничего не разглядишь в крутящейся мгле.

— Никуда не денется! — сказал Федя. Его бодрый голос как-то плохо вязался с растерянным выражением лица. — Завтра всем гамузом искать пойдем…

Несмотря на страшную усталость, в этот вечер я долго не могла уснуть. В голове вихрем кружились тревожные мысли. Найдем ли карту? Если нет, успеем ли сделать новую? И что с Алимджаном?

Утро наступило ясное, холодное и тихое. Когда мы отправились на поиски карты, снег весело играл желтыми, зелеными и малиновыми искрами, а на душе скребли кошки: такое близкое, почти осязаемое возвращение откладывалось на неопределенный срок. Впереди, прощупывая длинной палкой снег, вышагивал Федя с Тюнькой на поводке. Собаку опоясывала старая ватная штанина.

Вдруг шест глубоко провалился в мягкий покров.

— Трещина! — крикнул Федя. — Задний ход!

Откинувшись назад, он старался концом палки определить ледяной край. Потом улегся на бок и стал подрезать снег. С глухим уханьем рыхлая перемычка ринулась в предательскую расщелину. Над провалом заклубилась морозная пыль.

Сняв с плеча свернутую кольцом веревку, Федя продел ее конец под Тюнькин пояс и стал спускать пса в трещину. Повиснув между ледяными стенами, собака гак спокойно посмотрела вверх, словно хотела сказать: «Все сделаю!» — и слегка крутанула коротким хвостом. (Еще в палатке я дала Тюньке понюхать планшеты.)

Почувствовав под лапами твердую почву, пес энергично потянул веревку, раскидывая брудастой мордой вихри легких снежинок. «Обследовав» расщелину от края до края, Тюнька остановился. Федя поднял его наверх. Отряхнувшись, собака побежала дальше, туда, где Володя с Карымовым успели обрушить еще несколько хрупких снежных мостов. Много трещин обшарили мы в тот день, но карту так и не нашли.

Поеживаясь от холода, я взглянула на прорезь в палатке: сукно около застежек покрылось белым мхом изморози.

— Зима-то надвигается.

Найдем мы карту или нет, неизвестно. Надо рассчитывать на худшее. Значит, необходимо построить работу так, чтобы сделать новую в самые сжатые сроки.

— А искать улетевшую, — подсказала Наташа, — может Карымов один. Тюнька все понял, опускать же и поднимать его на веревке — небольшая хитрость!

— Распределим работу так, — предложила я, вглядываясь в озабоченные лица моих помощников. — С тобой, Наташа, мы будем чередоваться: одна пойдет с Володей в проверочный маршрут, другая будет восстанавливать карту по записным книжкам.

Заодно и за Алимджаном присмотрит. А Федю…

Моя краткая заминка, наверное, показалась ему вечностью Хотя парень отличался въедливой любознательностью и отличной памятью, окончил он всего четыре класса.

— Я думаю посылать тебя в самостоятельные маршруты.

Федя шумно вздохнул.

— Любое поручение дайте — выполню!

…Еще звезды не погасли в побледневшем небе, когда Наташа с Володей ушли в очередной маршрут. Вскоре в палатку ко мне осторожно заглянул Федор.

— Знаешь скалу Беркут, повыше конечной морены? Снимешь ее глазомерно в сотом масштабе, а затем жилами займешься, на скале которые. Определишь элементы залегания вмещающих пород, сделаешь промеры, зарисовки, возьмешь образцы и пробы. Ясно?

— Так точно! — Козырнув по-военному, Федя отправился в свой первый самостоятельный маршрут. Карымов пошел с Тюнькой искать карту. Захватив пикетажные книжки и лист ватмана с заново начатой картой, я устроилась около больного.

Трудные наступили дни. Все забыли то время, когда отдыхали, балагурили. Работа до полного изнеможения, только работа! Вечерние трапезы — обед и ужин вместе — стали отвратительны: стряпать никто из нас толком не умел. А наш кормилец, всеми любимый Алимджан-ака, лежал пластом. От усталости валились с ног, не замечали, какую бурду едим: засыпали, буквально не донеся ложки до рта. Зато погода благоприятствовала нам: дожди прекратились, стаял снег. Каждый день прибавлялись новые значки на карте.

Однажды утром — не прошло и часа, как пес потрусил за Касымовым — Тюнька примчался назад. Рыча, повизгивая и коротко лая, Тюнька толкал меня головой и смотрел умоляюще: он явно хотел что-то сообщить. Несмотря на все уговоры, обычно послушный Тюнька «отказался» снова идти на поиски карты.