Искатель, 1962 №1 - Страница 7

Если закричать сейчас, полицейский пустит в ход дубину. А Зонде, может быть, еще очень далеко, не услышит.

Никогда еще не попадал Кумало в такое тяжелое положение. Вот он сидит и спокойно ждет, когда собаки вождя отдадут партизан в руки палачей.

Кумало тяжело дышал, словно бежал в гору. Он метнул косой взгляд на охранника. Тот не спускал с него глаз. Рука полицейского лежала на рукоятке дубины. «Проклятый трус! — ругал себя Кумало. — Погибают товарищи, а ты греешься у костра рядом с ищейкой!»

Нужно действовать. Кумало уселся поудобнее и робко заговорил о набегах слона-отшельника, появившегося недавно около селения. Голос Кумало дрожал от волнения. Он говорил почти шепотом, потом постепенно заговорил громче. Зонде и его ребята услышат разговор.

— Молчи! — оборвал его полицейский. — Вина нет, а трещит как попугай!

Полицейский понял хитрость Кумало.

Но вот в саду раздался шорох листьев.

Начинается! Кумало подобрался. Он не будет предателем. Из глубоких глазниц на стражника смотрели горящие от волнения глаза. Полицейский, закусив нижнюю губу, осторожно поднимался на ноги.

Кумало решился. Он вскочил.

— Бвана! В саду слон, бананы поест!

— Молчи! — зашипел полицейский, хватая Кумало за горло левой рукой. — Молчи!

— Пальмы поломает, а мне налог платить! — громче кричал Кумало, стараясь прорваться к двери.

Охранник оттолкнул Кумало к стене и ударил дубинкой по плечу.

Кумало словно ждал этого. Он взвыл так, что было слышно на конце селения.

Резкий удар обрушился на голову Кумало. В ушах загрохотало, словно падало подрубленное дерево. Кумало свалился. Теплая слабость залила тело.

…Кумало очнулся в тишине. Из-под двери незнакомой комнаты бледным пятном проникал свет утра. Кумало покрутил головой, потрогал ее руками, словно желая убедиться, что она на месте. Сел на земляной пол и осмотрелся. Сомнений не было: он в тюрьме. Стал припоминать, что произошло. Неужели схватили партизан? И он, Кумало… — Кумало застонал при этой мысли. Нет! Он закричал громко. Партизаны ушли.

Днем в деревянной камере стало жарко. Болела голова, то поташнивало, то знобило.

Мбулу пришел в камеру к вечеру.

— Ну, рассказывай про коммунистический заговор, — забасил вождь. — Говори, и тебе будет лучше.

Кумало сидел на полу. Мбулу стоял перед ним в полумраке, ширококостый, толстый.

— Если бы ты не был коммунистом, — басил Мбулу, — ты бы пошел на рудник, а не притворялся тогда хромым.

— Ты тоже не хочешь на рудник, значит и ты коммунист? — Кумало оскалил в насмешливой улыбке белые зубы. — Какие коммунисты?

— Коммунисты? Все знают — которые грабят плантации.

— А я разве граблю? — в глазах Кумало блеснули насмешливые, веселые огоньки. Мбулу не знал о партизанах!

— А те, кто с тобой, те грабят, — сердился Мбулу.

Мбулу ушел, ничего не добившись. Он приходил несколько раз, но Кумало твердо стоял на своем.

Медленно шло время. Кумало парился в душной клейкой жаре камеры, прильнув к двери, слушал громыханье далеких тамтамов, рассказывающих о разливе восстания в соседних провинциях, радовался.

Проходили дни. Казалось, все забыли о Кумало.

Деревня наполнилась тревожными криками. Кумало прильнул к щели в двери.

— Ло-ло-ло-ло! — кричала женщина, хлопая ладошкой по открытому рту.

Сигнал опасности!

Кумало видел мужчин, мчавшихся к лесу. Некоторые уже бежали обратно, видно натолкнувшись на аскари. Теперь ему, Кумало, не уйти от вербовщиков.

На площади собрали всех жителей.

Два охранника вывели Кумало из тюрьмы. Люди стояли озлобленные и настороженные, разъяренные и подавленные.

Из дома появился Мбулу с тремя вербовщиками. Вождь окинул поредевшие ряды соплеменников. Сегодня уйдут и эти последние его работники. И он сам должен отослать их. Таков приказ. Плантация и поля запустеют. Он, Мбулу, останется один в целом районе, если не считать нескольких стариков и детей. А будешь возражать, и самого пошлют на рудник!

Мбулу встряхнулся. Еще не все потеряно. Его деньги запрятаны далеко. И власти не оставят, найдут место верному человеку. Надо идти с теми, у кого сила.

Мбулу бросил быстрый взгляд на вербовщиков.

— Вот все какие молодцы у меня, — пробасил он, стараясь глядеть весело. — На работе каждый слона заменит. Люди! — он повернулся к соплеменникам. — Администрация колонии делает для нас все… ну… чтобы вам хорошо было. Надо идти на рудник!

— Сам иди, предатель!

— Кинсукулу проклятый!

Вздулась, покатилась по толпе волна злобных, яростныхкриков. Негодующая черная масса людей пододвинулась.

Маленький угрюмый вербовщик незаметно положил руку на пистолет, висевший впереди на поясе. Его зеленоватые глазки всматривались в лица африканцев словно желая угадать момент, когда начнется столкновение. Он даже оглянулся назад. Путь к лесу был свободен.

— Все пойдут, кто здесь, — громыхал Мбулу. — Им дают возможность заработать, налог заплатить, а они…

— Не пойдем!!!

Ветер злобы и жгучей ненависти дохнул в лица вербовщиков. В яростных криках тонули слова.

— Вождь о нас заботится! — вопил управляющий Мулура, стараясь пробиться сквозь бурю голосов. — Мы уважаем старших! Все пойдем на рудники, если старший приказывает…

Мулура не окончил верноподданнической речи. Кто-то ударил его сзади кулаком по голове. Он едва устоял на ногах и шарахнулся в сторону.

— Замолчите! — ревел Мбулу. — Это приказ районного комиссара! Выделить сто человек, а вас тут и двадцати мужчин нет. И еще кричат. За бунт вешают в городе! — Вождь стал всматриваться в стоявших перед ним людей, словно прицеливаясь. — Эй, Мулура! Иди записывайся! Он сам хочет на рудник. Смотрите, какой здоровяк!

Мулура, все еще не веря неожиданному обороту дела, подошел к столу. Он остановился в нерешительности, склонив голову набок, косясь на лист бумаги.

— Ставь, ставь палец! Чего озираешься?

Мулура вздрогнул, торопливо смазал палец чернилами и припечатал его к списку. Потом отошел в сторону, растерянно бормоча: «Старших не уважают…»

Несколько человек, понукаемые вождем, подошли к столу и после колебаний тоже поставили на зловещем списке отпечатки своих пальцев.

Взгляд вождя упал на Кумало.

— Подходи! Не смотрите, что он хромой был. Нога уже здоровая.

Высокий вербовщик кивнул головой.

— Подходи, подписывай!

Голоса стихли. Все уважали честного и смелого Кумало.

— Какой скорый! — сказал Кумало, не двигаясь и щурясь в усмешке. — По закону колонии запрещается брать рабочих силой на рудники частных компаний.

Глаза вождя выпучились от удивления еще больше.

— Я тебе покажу — не подчиняться! — прорвало его. — Не учился нигде… на курсах, да еще не подчиняется!

— Не пойду. — Кумало стоял спокойный и насмешливый, хотя знал, что насмешка не поможет ему. Сила не на его стороне.

Все молчали, наблюдая поединок.

— Не пойдешь, так поведут, — Мбулу пренебрежительно выпятил толстую нижнюю губу.

Два солдата африканца по знаку высокого вербовщика нехотя вышли из тени и взяли Кумало под руки. Кумало не сопротивлялся, но продолжал бросать колючие слова:

— Ты, предатель, один хочешь веселиться на общем празднике! Где твой брат, где все племя? — В его глубоких глазах загоралась злоба.

— Пошли! — крикнул вербовщик. Он спешил: атмосфера накалялась.

Солдаты окружили завербованных, и отряд двинулся к лесу.

Позади среди стариков и детей стоял Мбулу и смотрел на дорогу.

— Теперь некому будет бунтовать, — сказал он, — все ушли.

Полдня, не останавливаясь, шли люди. Вербовщики торопились уйти подальше.

Лес был глухой. Люди шагали по зеленому тоннелю. Даже в полдень свет едва проникал сюда. Высокий вербовщик нервно смотрел по сторонам. Солдаты держали винтовки наготове.

Кумало шагал среди соплеменников усталый и подавленный. «Прощай, Цангу! — думал Кумало. — Не послушал я тогда партизан…»