Искатель, 1962 №1 - Страница 6

— Войска не зря в провинцию стягивают, — Кумало осмотрелся, всем ли можно доверять: — Какой-то заговор в провинции..

И тут же в голове вновь всплыла неприятная мысль: «Почему прятался Булола? Сообщить о своих сомнениях Зонде?»

Вышел Мбулу. Все замолчали, настороженно косясь на вождя.

Мбулу встал на крыльце и, словно никого во дворе не было, стал смотреть на двух обезьян, затеявших перебранку высоко в ветвях хлебного дерева. Наконец он взглянул на соплеменников и незаметно тряхнул коленкой: звякнули на груди медали, полученные от хозяев за усердную службу.

— О бунте слушаете. Все равно бунтовщиков повесят, — пренебрежительно буркнул вождь.

Мбулу величественно повернулся к Чуиме. У Чуиме была замысловатая прическа, похожая на гребень падающей волны, тянувшейся ото лба к затылку. Под волной шла узкая выстриженная полоса.

— Ты чего пришел?

Чуиме улыбнулся, осторожно потрогал прическу и, показывая на пожилого худого человека, только что мирно беседовавшего с ним, сказал:

— Его коза, бвана, в мой огород залезла, — рот парня расплылся в широкой добродушной улыбке.

Вождь важно нахмурился: дело серьезное.

— Жалуешься?

— Нет. Твой полицейский велел прийти. — Чуиме простодушно смотрел на Мбулу.

Мбулу, тяжело ступая, медленно, с достоинством прошел через двор, сел за стол под навесом и надел белый парик из волокон пальмы рафии. Все было, как у судьи в городе.

— Подойдите оба!

Прежде чем приступить к делу, Мбулу долго и аккуратно поправлял медали на груди, потом дунул на них, и разбирательство началось.

— Твоя коза, — обратился он к старику, — залезла в огород к Чуиме?

— Да, бвана, — старик с готовностью поклонился, видимо желая умилостивить грозного судью.

— Ела там маниоку?

— Да, бвана. Выдернула и съела, — в голосе подсудимого звучали покорные нотки. — Ты прости меня. Я уже старый.

— Какой ты старый? Десять суток ареста. Есть будешь ходить домой.

— Не посылай меня на плантацию, бвана. Коза съела, а не я.

— Я воспитываю, поэтому и посылаю.

Мбулу смотрел на просителя и, казалось, не замечал его. Он повернулся к полицейскому:

— Веди его на плантацию. Солнце еще не село.

Взгляд судьи обратился к улыбавшемуся Чуиме.

— А ты почему не подал в суд? Он нанес тебе ущерб. И не тебе одному. Коза съела твою маниоку, значит ты съешь ее у другого, когда у тебя не будет. На курсах вождей объясняли. Почему не подал?

Чуиме помялся, поправил свою прическу.

— Тех, кто жалуется, ты тоже посылаешь на плантацию.

— А ты, я вижу, еще и грубый. Хотел дать тебе поменьше наказание, как попавшему под суд только в четвертый раз, но вижу, тебя нужно как следует учить. Получишь все двенадцать дней. Больше по закону дать не могу.

Чуиме молча пошел с полицейским. Улыбка все еще держалась на его лице.

— На моей плантации нужны парни с такими прическами! — весело крикнул Мбулу ему вслед.

Деньги шли в руки. Настроение у вождя было отличное. Он встал из-за стола.

— А ты зачем? — спросил вождь, ощупывая хитрым взглядом Кумало. — Тоже жалуешься?

— Нет, пришел просить… — Сутуловатый Кумало рядом с большой фигурой вождя казался невзрачным. Но Кумало держался с достоинством, был спокоен и смотрел смело.

— Просить? — Мбулу с затаенным интересом оглядывал Кумало. — Когда трудно, все ко мне.

— Десять фунтов муки надо, — сказал Кумало, не выказывая почтения. Он глубоко презирал этого человека.

— Праздник устраиваешь? Пять фунтов хватит.

Кумало заметил во взгляде вождя тщательно скрываемое злорадство.

Этот взгляд вселил в Кумало тревогу. «Радуется, — подумал он, — уже сказал Мулура».

Они пошли к складу — висевшей на столбах большой корзине, обмазанной глиной для защиты от крыс и термитов.

— Эй, Мулура! Дай пять фунтов муки! — крикнул Мбулу и усмехнулся.

Мулура, тащивший на веревке козу, метнул любопытный взгляд на Кумало, потом заговорщически взглянул на Мбулу.

— Хорошо, бвана. Сделаю, бвана.

Кумало почувствовал, что эти двое знают о ночных гостях. Он старался подавить в себе подымающуюся тревогу.

Мбулу написал расписку и подал ее Кумало.

— Припечатай в уголке палец. Помажь его чернилами.

Кумало неторопливо взял бумагу, медленно прочитал:

«Взял у Мишеля Мбулу десять фунтов маниоковой муки. Благодарю. Через шесть месяцев отдам двадцать. Кумало».

— Плохо ты стал видеть. Надо пять, а ты десять написал. — Кумало враждебно смотрел на попавшегося грабителя.

Наглые глаза вождя без всякого смущения ощупывали лицо Кумало.

— Где читать научился?

— У друзей на медных рудниках.

— Все умные стали. Такие друзья до хорошего не доведут.

Он переписал расписку и ушел.

Кумало передал кожаный мешок Мулуре. Управляющий полез по приставной лестнице, бормоча:

— Совсем старших не уважают. «Плохо стал видеть!» — Мулура скривил рот, изображая Кумало. — Раньше таким, как ты — читать начал или черной магией заниматься, — руки отрубали. А теперь все бунтуют. Что же, вождь обмануть тебя хотел? Ты должен был промолчать! Кому ты так говорил? Ты только краб с десятью ногами, а он тысяченожка.

Излагая свои рабские взгляды, Мулура орал все громче, посматривая в сторону удаляющегося Мбулу. Великий человек тоже должен слышать слова верноподданного.

— Смотри с лестницы-то не упади, — презрительно процедил Кумало. — Муку рассыплешь.

Мулура спустился, продолжая славить своего повелителя. Он взвесил муку и подал ее просителю.

— Заговорился. Вместо пяти четыре фунта насыпал. — Кумало с неприязнью смотрел на управляющего. — Добавь фунт!

На лице Мулуры появилось удивление. Он посмотрел на две гири, потом поднял к небу глаза и принялся складывать два и два, шевеля губами. Он досыпал муки и, подавая ее Кумало, сказал со злобой:

— Еще неизвестно, что ты за человек, если не уважаешь власти…

Кумало ушел, раздумывая над словами соглядатая. «Значит, не все знают, не все!»

Придя в хижину, он принялся торопливо готовить обед. Охранники, если они заявятся, придут не раньше, чем стемнеет. А он выйдет навстречу Зонде.

Кумало бегом помчался к яме с водой, где несколько дней мокли корни горькой маниоки, и вдруг увидел старшего охранника. Тот медленно шел мимо хижины Кумало, внимательно осматривая ее. Кумало замедлил шаги. «Готовятся!» Он старался не поддаваться смятению. «Чего заранее-то тревожиться? — утешал он себя. — Не знают они, кто приходил. Может, это гости были?» Однако утешение не помогало. Внутренний голос подсказывал: «Им что-то известно. И если узнают про партизан, тебя тоже повесят». Кумало растолок корни в ступе, получилось густое тесто. Он работал быстро, но. думал совсем о другом: «Плохо жить не по закону. За тобой охотятся, как за зверем. Хотя и по закону тоже не сладко, но тебя хоть не пристрелят».

Кумало бегал, гремел горшками, но тревожные мысли не покидали его. Повесят! Ему стало страшно. Всем угрожает смерть, а он ждет здесь вечера, размазывает по горшкам обед.

Он схватил горшки с огня, быстро завернул их в банановые листья, сунул в мешок и, согнувшись, ринулся из хижины. Пробежал несколько шагов, поднял голову и попятился. Перед ним стояли два охранника вождя.

— Нас встречаешь? — высокий детина с медными браслетами на запястьях смеялся. — Малафа[5] есть?

На другой стороне улицы еще несколько полицейских выглядывали из-за бананов.

По телу Кумало пробежала противная дрожь. Попался! Руки, прижимавшие мешок с горшками к телу, тряслись в мелком плясе. Кумало напряг их, чтобы враги не видели его слабости. «Зонде подумает: это я предал их. Убьют партизан и меня тоже».

Маленький полицейский с жестким, холодным лицом остался снаружи. Высокий вошел в хижину вместе с Кумало.

— Ты садись рядом. Малафа-то есть?

— Нет, — сухо ответил Кумало.

Долго молчали. Селение погружалось в сон. Кумало думал об отряде, мысль металась, как пойманная в силок птица. Сейчас придет Зонде, и капкан захлопнется. Кумало сжал зубы.