Искатель, 1961 №4 - Страница 11

Сидеть дома одной с таким адом в душе было невозможно. И Лена твердо решила работать в конструкторском бюро. Уборщицей в цехе, судомойкой в буфете… Все равно! Только бы быть среди этих людей, готовящих ракеты, которые спасут Виктора.

Так она стала секретарем Дорошенко, заменив заболевшего работника.

Это тоже была профессия. Одно сборище телефонов на ее столе чего стоило! Попробуй угадай, который из них звонит? А посетители?! А запись телефонограмм! А вызовы людей к Генеральному конструктору!..

Сегодня вечером Василий Трофимович заперся у себя, велел никого не принимать и ни с кем его не соединять. Лена не уходила домой, потому что вменила себе в обязанность в конце дня укладывать исписываемые им в такие часы пухлые тетради в сейф своими руками в строгом порядке, иначе потом быстро не отыщешь нужную.

Наконец Дорошенко вышел из кабинета.

— Ну и путаная же у нас автоматика, Елена Николаевна! — устало сказал он, протягивая ей тетради. — Думал, теперь и не разберусь, отчего она дурит. Ан, нет!.. — Он немного постоял, задумчиво рассматривая ее, потом, когда Лена заперла сейф, спросил: — Вы когда-нибудь видели эту «Неизвестность»? Сейчас я хотел бы взглянуть на нее поближе. Не устроите ли, Елена Николаевна, по знакомству? Ваш родитель ведь самый главный чародей по этой части.

— Хорошо, Василий Трофимович. Сейчас я попробую.

Ей тоже захотелось увидеть своими глазами то, что так резко перевернуло всю ее жизнь.

Лена тут же позвонила отцу. Он предупредил, что надо приехать через час, иначе они ничего не увидят.

— Вот и чудесно! — обрадовался Дорошенко. — Вызывайте машину.

Отец встретил их в центральном зале и сразу же заторопил: «Побыстрее к телескопу! Только, чур, не обижаться на бедное угощение, потому что не увидите ровным счетом ничего».

Дорошенко долго прилаживался к окуляру, потом с минуту смотрел в него, в недоумении подняв брови. Наконец он отодвинулся, махнул рукой и встал с сиденья.

— Хай воно сказыться!.. — проворчал он. — Столько хлопот из-за него, а посмотреть и не да что. Смотрите, Елена Николаевна.

Лена увидела темное небо и яркие звезды. Их было гораздо больше, чем на таком кусочке неба, если смотреть без телескопа. Но, кроме них, там не было ничего. И вдруг одна звездочка в центре как будто шевельнулась, медленно поплыла в сторону и стала меркнуть. Лена обрадовалась. Она знала, что «Неизвестность» отклоняет и гасит свет звезд. Это была она… Звездочка погасла. Лена почувствовала себя одинокой и несчастной.

Звездочка снова засияла, а рядом с ней сверкнула зеленоватая искорка. Крошечная, спокойная, как звездочка, только зеленая… Лена долго смотрела на нее, пока не заметила, что свечение уже отошло от той звезды, которая угасала перед этим.

— Папа, она светится! — испуганно воскликнула Лена.

— Что? Что светится?! — спросил отец, сразу же очутившись у телескопа.

— Ну, эта «Неизвестность»! Посмотри скорее!

Лена поспешно освободила место.

Отец прильнул к окуляру и зашептал как одержимый:

— Что такое? Что такое? Действительно, свечение… Такое же, как тогда. Определенно — такое же… Стоп! Погасло! Снова светит… Светит… Погасло! Светит… Секундомер! — резко крикнул он, протягивая руку и не отрываясь от телескопа. — Снимать на кинопленку! Быстрее! — Он на ощупь взял поданный ему секундомер и сразу же надавил на головку, через некоторое время щелкнул вторично и скомандовал: — Записать — десять…

Он взглядывал на секундомер и называл цифры: «Три, десять, три», — очевидно отмечая продолжительность вспышек в секундах.

Дорошенко набрал номер телефона, потом негромко спросил:

— Сергей Борисович? Извините, что потревожил. Да, Дорошенко… Звоню из обсерватории. «Неизвестность» о чем-то сигнализирует на Землю. Да, да, вспышки разной продолжительности, двух видов. Очевидно, азбука Морзе. Хорошо, Сергей Борисович, не отхожу, сообщаю…

От охватившей ее слабости Лена присела на стул и, не отрываясь, смотрела на отца. Он все щелкал секундомером и называл цифры. Потом он умолк, долго молчал и вдруг закричал:

— Ага! Опять!.. Записывайте! — и снова стал щелкать.

— Сигналы повторяются, Николай Павлович! — сказал через несколько минут кто-то из его помощников.

— «Неизвестность» повторяет свой сигнал! — Это говорил Дорошенко. — Да, повторяются. Что? Хорошо, Сергей Борисович, мы будем ждать здесь.

Он положил трубку на рычаг и негромко сказал:

— Сергей Борисович сейчас постарается приехать.

И еще раз, третий, «Неизвестность» повторила свои сигналы.

Лена еще нашла в себе силы подняться и подойти к столу, за которым сидели ассистенты отца. Она смотрела на довольно длинную строчку цифр и вторую под ней, такую же, как и верхняя, и третью, еще не оконченную.

Точка, точка, тире, точка, точка… Тире… Тире, тире, тире… — ставил под ними значки один из помощников отца.

«Э-т-о к-о-р-а-б-л-ь…» — вырастали над ними буквы.

Лена стояла к нему ближе всех и первой взяла листок. Над тройной строчкой цифр стояли буквы, которые слагались в слова: «Это корабль разумных мирных существ. Кленов».

— Что там? Что?!. — нетерпеливо спросил вошедший в комнату Сергей Борисович.

Лена дрожащим голосом прочла текст вслух. И сразу же стало тихо-тихо…

— Ну что же вы? — как-то глухо спросил Сергей Борисович. — Почему не кричите «ура»? Это же победа, товарищи! Огромная победа! Ура!!!

И все закричали вслед за ним. Даже отец… Все, кроме нее… Радость была такой ошеломляющей, что радоваться она не могла.

Вскоре дежурный сапиенс известил Виктора о том, что сигналы на Землю посланы.

Они придумали это вместе, Виктор и сапиенсы, — послать световой сигнал, открывая и закрывая входную диафрагму корабля.

Виктор облегченно вздохнул. Основная задача его полета была выполнена.

И сразу же ему неудержимо захотелось вернуться. Вернуться!.. Ничего больше не ожидать от сапиенеов, не чувствовать ни угнетающего восхищения перед ними, ни настороженной тревоги. Снова стать просто человеком среди людей.

Желание это становилось все мучительней.

Очередные сеансы лишь на время отвлекали его от этих настроений.

Теперь белорогий сапиенс раскрывал перед ним достижения их медицины, химии, математики, энергетики.

Сапиенсы уже давно победили все, абсолютно все свои болезни. Они были не только всегда молоды, но и постоянно здоровы. И жили долго-долго, пока хотели, пока не приходило непобедимое желание покоя.

Теперь их медицина лишь предупреждала заболевания. Одна из побежденных болезней особенно заинтересовала Виктора. Это было прогрессирующее омертвление клеток, похожее на раковое заболевание…

Синтезировать сапиенсы могли практически любое вещество. Строительные и технические материалы, лечебные препараты, искусственная жизненная среда — все это было у них продуктами химических реакций. Даже тот ароматный напиток, которым питался Виктор, был синтетическим.

А математики у них, собственно, не было.

Виктора всегда поражало странное противоречие могущества и бессилия земной математики. Объем математических знаний, накопленный людьми за тысячелетия, подчас нагонял на него тоскливое уныние. И десяти жизней не хватило бы неосторожному безумцу, который дерзнул бы только понять, глубоко разобраться во всем, что заключала в себе математика.

Но вместе с тем… Вместе с тем математика работала во многом еще на теорию. Самый строгий теоретический расчет самого простого реального процесса — ну, предположим, охлаждения горячей воды, протекающей по трубе, — давал ошибку почти в два раза! Инженеры в своей практической деятельности, не говоря уже о биологах, химиках, медиках, не пользовались вершинами математической мысли. Инженеры тысячи раз пропускали воду через различные трубы, каждый раз измеряли, насколько упала температура, и составляли таблицы различных коэффициентов. Не математика, а эти таблицы были основой дальнейших технических расчетов. О теоретическом расчете многих более сложных процессов инженеры только мечтали.