Ищу того, не знаю кого (СИ) - Страница 2

А теперь вот –  наследника ему. В отпуск, видите ли, желает, так надо чтоб на троне кто подменил хоть на век-другой. Эх, надо было мне самой соглашаться, пока не поздно было… вот только я всегда отлично знала, что меня батюшка за наследницу не считает. Он-то сына хотел, а как я родилась, так сплюнул и стал внуков ждать. Всю жизнь меня этим изводил! И как матушка только его терпит?

Вся беда в том, что никакой наместник власть в Навьем царстве не удержит и границ не обережет –  потому как посох Кощеев колдовской только его слушается… ну и меня вообще-то тоже.

Напильник чиркнул в последний раз, и здоровенная красная штуковина упала к моим ногам. Голова показалась невероятно легкой. Победа!

И тут же будто зашевелилось что в волосах. Я с ужасом подняла руку –  пощупать, а потом, не веря себе, кинулась к зеркалу.

На голове у меня стремительно отрастал кокошник. Выше прежнего!

Ну… батюшка! Ну удружил! Вечно как ляпнет чего, не подумав, как шарахнет своим посохом –  а там расхлебывай кто хочет!

–  Маланья! –  я мрачно обернулась к горничной, что все это время скорбно причитала, стараясь, однако, держаться подальше от меня, такой злобной и напильником вооруженной. –  Одежу подай… да не сарафан, дура! Как я его надевать буду, по-твоему? Мужское платье неси. Портки мои… да-да, вот те, груботканые, иномирные. Рубаху давай с пуговицами. И камзол.

Поминутно сотворяя обережный знак и продолжая бормотать что-то про мое бесстыдство, Маланья кинулась исполнять приказание.

Поначалу-то, как я из последнего путешествия вернулась, от меня вся челядь шарахалась да обережные знаки творила –  негоже, мол, девке по-мужски одеваться… а мне понравилось. Удобно же! А уж в дорогу, да если верхом, лучше и вовсе не придумать.

–  Нет, ну можешь себе представить! –  все еще кипятилась я, неторопливо покачиваясь в седле. –  Поди, значит, туда, не знаю куда –  да найди себе того, сам не знаю, кого! А еще кокошник этот дурацкий! И бусики!!!

Игрунка грациозно переставляла копыта, никак не реагируя на злобное пыхтение всадницы. Ей не привыкать –  характер у меня тот еще. Вся в батюшку, говорят.

Игрункой –  это я свою кобылу так прозвала. Видала когда-то в своих странствиях зверька с таким названием –  сам с пальчик ростом, да такой милый! Вот совсем таким же милым мне когда-то и показался жеребенок… игреневой масти. Рыжий-рыжий, только с гривой и хвостом белого золота, да с белой же проточиной на морде.

В наших-то конюшнях сроду одних вороных скакунов разводили. Где ж это видано, чтоб сам Кощей да войско его на иных каких разъезжали!

Да только породу нам Иван-царевич в свое время попортил. Ну, не сам, понятно, попортил, а жеребец его… но тут батюшка, конечно, сам виноват был. Покрал чужую жену –  так и не жалуйся, что муж ее потом за своим явился, да злющий, как упырям нашим не снилось. Вот пока царевич-то по подземельям да башням замковым мыкался, Василису свою искал, конь-то его всех наших кобыл и успел покрыть. Ох и ругались потом конюхи, когда от чистокровных навских черных кобылиц жеребята всех мастей понародились! С тех-то пор нет-нет да появляются в наших конюшнях вот такие “неправильные” лошадки.

Поводья приходилось придерживать одной рукой. Потому что в другой был топор.

Зря я, конечно, поручила Маланье чересседельные сумки собирать. Но ведь не в первый раз! И в конные путешествия по Навьему царству, да и по другим землям, мне не впервой было отправляться. Вещи первой необходимости, походная одежда на смену, еда кой-какая… я-то пропитание себе везде добуду, да в пути мало ли что случится.

А вот оружия я с собой не вожу. К чему? Я колдунья, мое оружие –  чары.

В общем, в этот раз рявкнула я Маланье, чтоб собрала все “как обычно, с учетом обстоятельств”. Сама не знаю, что сказать тем хотела, говоря по чести. Обстоятельства-то они ясные, да только как их учтешь?

А уже в дороге, изрядно удалившись от родных краев, поняла, что одна из сумок как-то больно уж жестко в бедро впивается. Прямо мочи никакой нет.

Реку Смородину, означающую границу наших владений, я к тому моменту уже миновала. Замок-то наш недалече от границ Навьего царства –  это на случай, если кто к нам не с добром придет, так чтоб царь с его посохом волшебным да войском всегда поблизости был. С иных-то сторон к нам ниоткуда и никак не пробраться, только через Смородину путь из людских земель и есть.

Попробовала, не спешиваясь, заглянуть в суму –  да так и обомлела. Потому как в суме, побрякивая да полязгивая, лежали себе топор и напильник. Те самые, которыми я кокошник укоротить пыталась. Ну… Маланья, ну голова! Учла, значит, обстоятельства!

Еще не до конца веря своим глазам, я извлекла топорик и покрутила его в руках. Вот и что с ним делать теперь? Выбрасывать? Да вроде и… жалко как-то. Может, в пути впрямь сгодится на что. А нет –  так селянам каким подарю, все польза будет.

Я попыталась запихать топор обратно в суму, но запихиваться он как-то не желал. Еще и суму –  хорошую, кожаную! –  ненароком кромкой порезал. Тьфу! И как с ним теперь быть?

Может, попробовать вес облегчить да попросту привязать к седлу –  тогда и бить так не будет? На пробу я выпустила из левой руки струйку зеленоватого тумана и попробовала окутать им свою внезапную поклажу. Это магия моя так проявляется –  болотным туманом да огоньками, спасибо матушке. Еще глаза обычно зеленью светятся, когда чары творю –  это уж по Кощеевой линии, отцово наследие.

Хм… нет, надо не весь облегчать, а только топорище, причем так, чтобы в разные стороны его все-таки не болтало…

Так, окутанная болотным туманом, с горящими глазами, с топором в руке и печатью тяжких раздумий на челе, я и въехала в первую деревню на пути от родного Навьего царства.

И первый встреченный в том селе человек оказался ражим мужиком богатырского роста.

Не… ну на жениха-то не сгодится, пожалуй. Староват будет. Да и женат к таким годам, поди. Хм… и чего это он так глаза на меня вытаращил?

–  Н-ну? –  сверля мужика взглядом и на ходу прикидывая баланс топорика, нарушила молчание я. –  Женихи в селе есть?

Мужик, все так же пуча глаза, отчаянно замотал головой.

–  А если найду? –  так же вкрадчиво поинтересовалась я.

Мужик внезапно рухнул на колени.

–  Никак нет, ваш благородие! –  заголосил он, отбивая зачем-то земные поклоны. –  Все повывелись!

Хм…

–  А сама-то, говорят, страшна, как смерть! Худушшая, бледнющая, чернявая, глазьями-то колдовскими так и зыркает!

–  Ой, Глашенька, как есть –  правду люди бают! Я на энту погань проклятую глаза-то поднять боюся…

–  Ганьку-то успела спрятать, кума?

–  Спрятала, как есть спрятала, не приведи небо такой беды… в погребе сидит соколик мой…

Я хмыкнула, откидывая одеяло. И зачем мне его вообще выдали? Чай на дворе лето, на печи так и вовсе жарко без всякого одеяла.

В любом случае поспать еще вряд ли выйдет. Местные все давно на ногах –  в деревне с рассветом встают. А эти две кумушки под окном вообще, по-моему, мертвого разбудят. Вроде и “шепчутся”, а до того у них трубно выходит, что хоть под подушку голову суй –  не поможет.

Мне голову под подушку и не сунуть. И так спать не больно-то удобно было. Кокошник –  враг здорового сна! Как вечером в бане ругалась, пока голову мыла, и вовсе лучше не говорить. Приличные девицы слов-то таких не знают.

Встретившийся мне мужик оказался старостой деревушки. К нему я и попросилась на постой.

Так я, значит, страшна, как смерть, да? Ну-ну.

Вообще я, конечно, понимала, в чем дело. Видала я местных красавиц –  дебелых, румяных, русокосых. Подержаться что сзади, что спереди есть за что.

А я –  Кощеевой породы, впрямь бледная да чернявая. И не тощая вовсе, а стройная! Да и вообще среди колдуний-то толстушек не бывает. У нас все в чары уходит.