Ищите барышню, или Безжалостный Орфей - Страница 11

– Чего вам, мальчик?

Дав петуха от волнения, мальчик объявил себя представителем власти. Чем окончательно покорил Марусю: такой молоденький, а уже «для особых поручений». Было Марусе что ему поручить. Перед взором пронеслись захватывающие картины, как она выскакивает из горничных за будущего министра полиции или что там происходит в женских мечтах. В общем, Коле были очень и очень рады. Пригласили на кухню, благо хозяева отправились с визитом, и готовы были ответить на любые вопросы. Какие ему захочется. Например, свободно ли сердце Маруси.

Гривцов и не думал задавать дурацкие вопросы. Про умные не забыть бы. Словно шагая по шаткому мостику, держась и качаясь, он спросил о соседке. Хоть Марусе это не понравилось, но уговаривать себя не заставила.

Саблина жила одна. Но ее навещал некий господин. Маруся видела его только со спины, да и то в замочную скважину, одет хорошо, чисто. Других подробностей о таинственном госте не нашлось. От общений с горничной барышня Саблина уклонялась, хотя была не лучше ее. И по возрасту ровесницы. Маруся выведала, что до переезда в «Дворянское гнездо» та давала уроки музыки и еще немного после. Видно, вытянула счастливый билет и недостатка уже не знала. Наряды стала менять не глядя. И вовсе здороваться перестала. Заносчивая, возгордилась. С соседями не общалась. Такая важная, что ты! Не подойдешь.

– Кто сегодня утром приходил к ней? – спросил Коля, ожидая описания убийцы.

Как ни хотела Маруся помочь хорошенькому чиновнику, но не могла. Выбежала из квартиры, только когда посыльный заорал как резаный. С утра дел невпроворот. То на кухню, то в спальню хозяйки, то одно принеси, то другое достань. Некогда и в замочную скважину заглянуть.

– А постоянный гость когда приходил?

Маруся призналась, что видела его от силы раза три. И только со спины. Но все больше по утрам бывал. Довольно рано.

– В последние дни Саблина была печальна или испугана?

Куда там! Так прямо цвела, что сил нет. Одно расстройство для честной горничной. Только успевала наряды менять. Вчера вот доставили новое платье и шляпный короб.

– Кто мог желать ей гибели?

Тут уж Маруся развернулась. Расписала барышню в таких красках, что Коля смекнул: показания свидетеля портил мелкий недостаток – лютая женская зависть. Верить ей нельзя. Что ж получается: преступника вот так запросто не поймать? Даже толкового следа не нашел. И что делать дальше, было решительно неясно. Обещание «найти в два счета» таяло как февральский снег. Внезапно оно растаяло совсем, и Коля оказался посреди пустыни. Им овладела растерянность, переходящая в мелкий, противный страх: а вдруг ничего не получится? Вдруг это дело ему не по зубам? Вдруг он не великий сыщик, а так – бумажки перебирать?

Опечаленный и глубоко мрачный Николя простился и сбежал. А Маруся провожала его мечтательным взглядом.

Выскочив на Литейный, Гривцов заметил край золоченой фуражки, что скрылась за углом дома. Швейцар не горел желанием продолжать знакомство с полицией.

Задрав голову, словно коварный преступник спрятался на карнизе, Коля почувствовал себя маленьким и беззащитным под громадой нависавшего здания. Ужасно захотелось, чтобы его приободрили или хоть подзатыльник для храбрости отвесили. Кругом спешили прохожие, счастливо равнодушные к чужим бедам. Даже городовой будто нарочно отвернулся. Одинокий и несчастный мальчишка спрятал нос в воротник пальто, а озябшие руки в карманы и поплелся в сторону Фонтанки. Ведь совсем недавно был в шаге от победы, хоть и воображаемой. У колеса фортуны тормозов нет, не знаешь, куда занесет. В расстроенных чувствах Коля не заметил, как на другой стороне проспекта остановилась пролетка с крытым верхом.

Кому придет в голову обращать внимание на обыкновенную пролетку? Только пассажир кутался в шерстяное одеяло уж больно старательно, словно прятался от случайных глаз. Лицо скрывали пушистая шапка и густой мех воротника. Извозчик покорно ждал, как приказали. Слегка покосившись, он приметил, что пассажир уставился на большой дом на углу Бассейной улицы. В вечерних сумерках смешались каменные детали, только ярко горели стекла парадного входа, светлые пятнышки в окнах указывали, кто дома.

От бестолкового сидения извозчика пробрал озноб. Как вдруг пассажир окликнул бойкого паренька в драной курточке и рабочей фуражке, пробегавшего мимо. Шкет запрыгнул на подножку и получил какие-то наставления. Извозчик ничего не разобрал, но звон мелочи учуял. Мальчишка соскочил и пулей метнулся к Бассейной.

– Долго еще, барин? – поворотился извозчик.

– Тебе-то что? Стой и жди.

– Так это… Мороз же, и того… Лошадь мерзнет… Добавить бы не мешало…

– Добавлю, добавлю, – зло отмахнулся пассажир, следя за темной улицей.

Сопливый разведчик вынырнул из темноты так шустро, словно из нее и был рожден. Он запыхался, дышал тяжело, говорил громко и отрывисто:

– Нету… ее… совсем… теперь… дверь… опечатана…

– Куда она делась? – уже не таясь, спросил господин под одеялом.

– Так… это… померла… сегодня… поутру…

– Как это умерла?

– Того… совсем…

– Врешь!

– Чей-то… врешь… не-а… обижаешь… барин…

– Откуда узнал?

– Так… это ее… она… повесилась… швейцар сказал…

Пассажир швырнул на тротуар серебряный рубль и закричал на извозчика:

– Пошел! Пошел! Гони!

Мальчишка кинулся за добычей, теряя фуражку. Взвизгнул кнут, лошадь тронула, и пролетка растворилась в подступающей ночи.

От стены отделилась худосочная фигура. И хоть фигура рта не раскрыла, но вид ее говорил о такой печали, скорби и тоске… Настроение Аполлона Григорьевича распрощалось с радостью, что полыхала на бритых щечках, предчувствуя, как беспощадно испортит его никчемный мальчишка.

И зачем только доверился! Ведь с первого взгляда ясно: бестолковая личность. Вот если бы Ванзаров… Лебедев нахмурился и отправился прочь, забыв помахать швейцару Департамента полиции – тихому старичку-отставнику, что ласково кивал каждому входившему.

Гривцова никто не позвал за собой. Глядя в спину человеку, стремительно поднимавшемуся по мраморной лестнице, Коля издал немой вопль о помощи, но никто-никто не услышал и даже не обернулся. Оставалось втянуть голову в плечи и плестись следом. Как побитой собачонке, которую хозяин выгнал из дома за глупость и визгливый лай.

Протиснувшись сквозь дверную щель, Коля наткнулся на взгляд, не предвещавший ничего хорошего. Великий криминалист восседал на химическом столе и яростно грыз леденцы. От одного этого звука сводило зубы, а мысли блуждали.

– Где же удаль и победные знамена? Оставили в гардеробе?

Коле хотелось ответить умно и строго, но в голову лезли обрывки невыученных уроков. Хоть бы какое крылатое выражение на ум прилетело. Так ведь нет, порхали где-то в отдалении.

– Где колонны скрученных и разоблаченных убийц, сдавшихся на милость победителя? Где торжество справедливости, обещанной к вечеру? Где фанфары?

Провалиться бы сквозь землю. Есть у него хоть капля жалости? Сам-то вон какой расфуфыренный, а кое-кто рыскал в холоде и голоде. Эти и прочие жалостливые мысли посещали юную голову. Коля хмуро, но стойко сносил все, только фуражку безжалостно теребил.

Не умея долго злиться, а тем более глумиться над поверженным, Аполлон Григорьевич смягчился и съехал в другую крайность: ему стало жаль несносного мальчишку и стыдно, что повел себя как тупой пристав. Он приказал снять пальто, греться, лопать монпансье, другой еды все равно нет. Сам же развел чай, добавив капельку янтарной жидкости с запахом дубовой бочки.

Коля отхлебывал обжигающий напиток сопя, виновато и печально. Но рта открыть не посмел.

– Подведем итог вашего розыска, – наконец сказал Лебедев. – Какие сведения, толковые или бесполезные, раздобыли о жизни и смерти барышни Саблиной?

– Откуда вы… – начал Коля, но сообразил, что никто не мешал криминалисту заглянуть в ту же папку. – Она давала уроки музыки.