Иприт - Страница 4

А мы пока знаем одно: каждый месяц в Иоганнесбурге Коммунистическая Негритянская Фракция получает ежемесячный взнос.

Величина этого взноса колеблется, но она всегда равна сумме трех жалований бессонного негра.

И каждый раз на сопроводительном бланке, одном из миллиардов бланков, выходящих из Лондона, написано одно и то же:

«От человека, который очень виноват и очень несчастен».

Нет, еще не все туманы рассеялись над Лондоном.

…………………………………

ГЛАВА 2

О том, как Пашка Словохотов ехал в землю с хорошим названием, что он пел по дороге, и о том, ПОЧЕМУ ОН НЕ ДОЕХАЛ. Здесь же рассказывается о неустрашимости нашего героя и его верного спутника — Рокамболя. Глава эта с пользой будет прочитана каждым порядочным гражданином

Нева была полна водой до краев. Дул морской ветер, вода реки упиралась во встречные волны залива и поворачивалась обратно к мостам.

Набережные города, казалось, сейчас зачерпнут воду своей гранитной оградой, как бортом, и город потонет, как перегруженный паро́м.

— Прощайте, братишки, — закричал кто-то из лодки, прицепленной к корме буксира, — отдай конец.

— Катись колбаской, — ответили с парохода, и расстояние между ним и отвязанной лодкой начало быстро увеличиваться.

Буксир повернул направо, в Большую Невку, а лодка пошла прямо в ту сторону, где протягивал над водой свою стальную руку подъемный кран Балтийского завода.

Матрос греб спокойно и сильно, но ветер дул ему в спину так сильно, забрасывая воротник на голову и треща шелковыми трепещущими лентами, что лодка едва подвигалась.

у Нового Адмиралтейства лодку окликнули с берега:

— Эй, кто гребет?

— Свой, — отвечал матрос, опуская весла, и, приложив руки рупором ко рту, прибавил, — с капустой. — И тут же снова начал грести, очевидно, считая разговор исчерпанным.

Часовой тоже удовольствовался деловым ответом.

В каналах порта, под прикрытием больших пароходов, скрипящих у берега причалами, ехать было легче, и через 15 минут лодка причалила к лесной пристани, счастливо избегнув столкновения с тысячью шмыгающих по порту моторных катеров.

Матрос небрежно привязал лодку и, крякнув, взвалил себе на плечо большой мешок, лежавший у его ног на дне лодки.

Мешок, казалось, тоже крякнул и изогнулся по-живому. Но Пашка перехватил его и выбросил на берег.

Между стандартами брусов, горами фанеры и ящиками с клепкой — ветра почти не было.

Пашка сел на мешок, снял фуражку, достал из нее махорку и кусок газеты, свернул козью ножку и уже приготовился закурить.

Но тщетно руки Словохотова полезли сперва в карман, потом ощупали голенища и пазуху. Зажигалки не было, — может, в лодке уронил. Пашка цыкнул на мешок: «лежи» — и бросился к лодке.

Увы! Наспех привязанная лодка отвязалась, и течение относило ее.

— Пропала лодка, — сказал Словохотов. — Одно утешение, что краденая. Одним словом, отступление у нас отрезано, корабли сожжены и закуривать нечем.

Белокурый, совсем молодой матросик в шапке с помпоном остановился, глядя на Словохотова и думая, что тот его окликнул.

— Закурить бы, земляк? — спросил Пашка, указывая на свою цигарку.

Матросик улыбнулся, засунул руку в карман и протянул Пашке коробок, сказав:

— Русски спички.

Пашка умел разговаривать даже с медведями, а если он, например, англичан не понимал, то только потому, что они на своем языке, вероятно, говорят неправильно.

Через 5 минут он уже разговаривал с белобрысым матросиком, как со старым знакомым.

Матросик был с большого парохода, везущего русские спички и спичечную солому в Южную Африку, и спички у него были из груза, так сказать, премией. Спичечную солому делают из осины, и поэтому СССР является почти единственным поставщиком ее на весь мир.

Правда, иностранцы настаивают все время на том, чтобы мы продали осину прямо кругляками, но так как нам нужно развивать свою химическую промышленность, то мы круглой осины не выпускаем, а предлагаем господам иностранцам готовые спички или, в крайнем случае, спичечную соломку, и идут наши спички до самой Австралии.

— А пассажиры у вас на пароходе есть?

— Обычно не берем, а в этот раз едет с нами компания на мыс Доброй Надежды, потому что мы идем с одной только остановкой, и им не стоит неделю ждать пассажирского парохода. Богатые люди едут, товарищ, — продолжал матросик, — сундуки везут, как дома; у одного сундук несло четыре человека, и, говорят, в том сундуке одни его брюки, и все новые. Не то, что у нас, — у нас одно и есть — выпить… Лучше скажи мне, русский, где у вас пьют.

Пашка ответил сейчас же, с готовностью, но так тихо, что услыхал его только сосед.

Матросик ушел мгновенно: его как ветром сдуло, и Пашка остался один.

— Мыс Доброй Надежды, — сказал он, — хорошее название для безработного. И не первый раз слышу. Живут там буры. И буров знаю, это:

Трансвааль, Трансвааль, страна родная…

— Хорошо поехать в знакомые места. А здесь не будет добра потому, что мы аэроплан об лес разбили и лодку чужую аннексировали. Решено, едем в Добрую Надежду. Согласен? Дороги 22 дня.

Мешок зарычал одобрительно, встал дыбом и двинулся. Пашка едва сбил его подножкой, взвалил на плечо и зашагал вдоль стандартов.

Через два дня охрана у ворот порта была удивлена тем, что грузчики леса, работающие у 121 пакгауза, вышли с работы все в новых брюках.

Это были ослепительные брюки — в полоску, белые для лаун-тенниса, замшевые рейтузы для верховой езды, специальные для гольфа, совсем другие для крокета — и все новые и со складкой.

Грузчики шли в синих блузах, покрытых смолой и опилками, взявшись за руки, широким рядом. Штаны их сверкали, как модный магазин на Кузнецком.

— Что за штанная демократия? — спросил сторож.

— Подарок империалистов, — ответила ему шеренга и с хохотом прошла дальше.

Так как хищений в порту не было, то сверкающие штаны были пропущены беспрепятственно.

В это время, погрузив спички и взяв на борт всех пассажиров с их багажом, пароход «Ботт» уже прошел с лоцманом Морской канал, миновал Ревель, прошел в виду шведского берега и, не заходя в Копенгаген, прошел через Кильский канал в Северное море.

Море было все время спокойно, пассажиры весь день проводили на палубе, лежа на полотняных лонгшезах и загорая коричневым морским загаром от весеннего солнца.

Пароход «Ботт» не был специально приспособлен для пассажиров, и поэтому они не имели на нем ни танцевального зала, ни даже кинематографа. Но это придавало путешествию своеобразную прелесть: путешественникам казалось, что они настоящие моряки, живущие суровой матросской жизнью.

Им не хватало только приключений: пароход шел так спокойно, что можно было играть даже на бильярде.

— А знаете, — сказал молодой лорд Г., едущий вокруг света с целью осмотреть все места подвигов своих предков, бывший уже в Архангельске, где его отец при оккупации города завоевал два самоедских племени, и сейчас направляющийся в Южную Африку, чтобы осмотреть место сражения своего деда с бурами, оттуда в Индию, в которой прадед был убит при восстании сипаев, и в Новую Зеландию, где маори съели его прапрадеда. — Знаете, — сказал лорд, — я, кажется, открыл на этом пароходе тайну.

— Какую тайну, лорд? — спросил собеседник, рослый молодой человек, печального вида, представитель южноафриканского футбольного клуба, только что проигравший соединенной команде Ленинград-Волховстрой матч 3 против 11. — Какую тайну может иметь этот пароход, набитый деревянными палочками? Здесь тайна есть только у нас, двенадцати футболистов, — мы боимся, что дамы, едущие на пароходе, узнают о нашем поражении.

— Моя тайна романтичнее, — ответил лорд. — Вы знаете, из отдушины трюма слышен звериный вой!

— Вой собаки!

— Нет, крупного хищника. Я думаю, что эти русские дикари упаковали свои дурацкие спички, не отсортировав от них медведей, которыми усыпана, как перцем, их дурацкая страна. Хотите послушать?