Иприт - Страница 10

— Я не советовал бы вам, капитан, — сказал Словохотов, вылезая вместе с медведем из горловины отдушины, — спускать лодки в такую погоду. Выровняем корабль и попробуем отстояться на якорях.

— Кто вы? — сказал капитан.

— Словохотов, командир канонерской лодки «Камбала» из Азовской флотилии, начальник команды ломаных аэропланов, установленных на товарные платформы и передвигающихся при помощи пропеллеров. Это уже смешанный род оружия. Вообще же человек — опытный во всех отношениях. Не советую вам спускать лодки.

— Убрать его, — произнес капитан, не поняв ничего из Пашкиной речи.

— Превосходно, — возразил Словохотов, вынимая маузер, — я объявляю себя нейтральным. Рокамболь, охраняй тыл.

Но никто даже не обратил внимания на них.

— SOS, — стонал радиотелеграф.

Со всех сторон неслись радио, кругом были пароходы, но никто не решался в туман и волнение войти в минное поле.

Посадка на лодки продолжалась.

Нужно отдать справедливость команде и пассажирам — все происходило в порядке.

Через несколько минут переполненные лодки отплыли от парохода.

Один капитан остался на мостике.

— А ты что тут делаешь, империалист? — сказал, подходя к нему, Словохотов.

Капитан выстрелил в него из кольта в упор. Но бдительный Рокамболь зубами схватил рукав тужурки капитана, и пуля просверлила палубу у самых ног Словохотова.

Одним ударом тот сбил своего противника с ног, сорвал спасательный пояс со стены, надел его на сопротивляющегося капитана и выбросил бедного корреспондента неведомой американской дамы за борт.

— Доплывешь, если грехов не много! — сказал Словохотов.

В это время гулкий взрыв дошел из тумана.

— Пропали, бедные, — сказал Словохотов и оглянулся. Кругом никого.

Что-то блестящее валялось на мокрой палубе. Словохотов поднял: это было расстегнутое ожерелье из бриллиантов.

— Бери, Рокамболь, — сказал Пашка, надевая бриллианты на шею медведю, — бери, зверюга, ты наследник!

ГЛАВА 8

Повествующая О ТРАУРНОМ ОСТРОВЕ

Открытие нефти в Канаде на реке Макензи, близ форта Норман, постройка для нее нефтепровода на 1500 километров по долине реки Юкон до Берингова моря, открытие камчатской нефти, угля на Чукотском мысе и по всему побережью Ледовитого океана, свинца на самом полюсе холода в Верхоянских горах, вывоз гуано с островов у берегов Сибири, разработка угля в Гренландии и Шпицбергене и Великий Сибирский Водный путь, тщательно исследованный, обставленный маяками и радиостанциями, следящими за движением льдов, — все это обратило область Крайнего Севера в богатый и посещаемый район.

Бесчисленные воздушные пути связали Новый и Старый Свет кратчайшим путем, через полюс.

Мороз стал нестрашным для авиаторов, управляющих аппаратами из закрытых кают, обогреваемых отходящими парами. Частые магнитные бури, не позволяющие первое время рассчитывать на правильную работу компаса в полярных странах, не мешали пилотам вести в воздухе свои корабли, так как к этому времени в широкое употребление вошли так называемые жироскопические компасы.

Компасы эти основаны на свойстве волчка сохранять постоянство направления оси вращения. Куда бы ни поворачивал аэроплан, горизонтальный волчок, приводимый в действие электрическим током, указывает все то же направление.

Вот почему удивительно, что почтовый аэроплан, от озера Медвежьего направляющийся в Стокгольм, оказался в то время, которое во всякой другой стране названо было бы утром, а здесь, в области незаходящего шесть месяцев солнца, могло бы быть определено только как время прилива моря, оказался над Новой Землей.

Сам авиатор не выглядел растерянным и заблудившимся.

Спокойно и с интересом он смотрел на два острова, разделенных узким проливом Маточкин Шар.

Северный остров еще был бел от переставшего снега, и только берега казались обведенными черной полоской.

— Слюдяные пески, — сообразил летчик.

Безоблачное небо синело над ним, солнце светило ярко.

— Прекрасная погода для фотографической съемки, — сказал летчик. — Тебя, вероятно, не часто снимают, траурная земля. — И он спокойно направил объектив большого, плотно прикрепленного к раме аэроплана фотографического аппарата вниз.

Вдруг аэроплан вздрогнул и как будто провалился вниз метров на сто.

Мотор остановился, но как-то странно: без перебоев.

Приходилось делать планирующий спуск.

Летчик взял минимальный уклон в два градуса и начал снижаться.

Посадку нужно было производить на более низменный восточный берег острова.

Летчик смотрел жадными глазами на все приближающуюся землю, стараясь запомнить все.

Вот серые от гуано скалы птичьих базаров и узкоколейная дорога, по которой бегут вагончики, увозя драгоценное удобрение.

Вот черные ямы; вероятно, здесь, снявши верхний слой грунта, добывают каменный уголь прямо экскаваторами, а может быть, это просто обнажение черного камня, из которого состоит весь остров.

— А вот, кажется, вышки нефтяных приисков.

И нельзя снять: аппарат вобрал бы все, но спускаться с фотографией, снятой с чужой страны, — слишком рискованно.

Но соображать было уже поздно.

Земля приближалась, и скоро колеса аэроплана мягко коснулись черного, тусклого песка угрюмой речной долины.

Летчик слез на землю и с удовольствием размял ноги.

— Посмотрим, что нового на этой земле.

Земля была покрыта снегом. Похожие на плоские пятна зеленого дыма, стелились по земле ползучие ивы с крепкими стволами, едва достигающими толщины пальца.

Кругом, казалось, не было никого.

Одни камни, цветы, зеленый дым деревьев под ногами и синий дым неба над головой.

Но мистеру Дюле не дали насладиться природой, к которой он чувствовал склонность еще со студенческих лет, проведенных в Оксфорде.

Характерный шум пропеллера известил его о приближении аэроплана.

Аэроплан снизился, сделав смелый и красивый спуск по спирали, и стал рядом с аппаратом англичанина.

Почти не дав машине приземлиться, из нее легко, несмотря на тяжелый меховой костюм, выскочило два человека небольшого роста.

Один из них прямо подошел к аппарату англичанина, а другой — к самому мистеру Дюле, который с любопытством смотрел на туземца, так хорошо управляющего самолетом.

Прибывший был одет в длинную, почти до пят, рубашку, сшитую из оленьего меха, на ногах его были надеты мягкие сапоги, тоже из двойной оленьей шкуры, только подошвы были подшиты мехом медведя.

Самоед посмотрел на англичанина совершенно спокойно, как будто бы спуск «Кертиса» и встреча у берега Черной реки была назначена заранее, прикоснулся к его рукаву и сказал «айда».

— А мой аэроплан? — возразил мистер Дюле.

Вместо ответа второй самоед вскочил в «Кертис» и повернул пусковое магнето.

Мотор взревел на холостом ходу, самоед включил скорость, пропеллер взмел вихрь черного песку, и аэроплан улетел со скоростью 400 километров на запад.

Тогда Дюле решил повиноваться этим странным меховым людям, которые управляют его аппаратом лучше, чем он сам, и покорно сел в чужой самолет, который через несколько минут стремительного полета опустился на тщательно выровненную площадку перед низким домом с большими окнами.

Самоед дал знаком понять своему пассажиру, что тот должен вылезти первым.

У двери дома висел молоток. «Как в Лондоне», — подумал англичанин, почему-то успокоившись, и уверенно постучал.

— Войдите, — по-английски произнес голос.

Дверь отворилась сама, и невольный гость увидел комнату, в которой сидел за столом с весами рослый человек с голубыми глазами, смуглым лицом и черными, мелко вьющимися волосами, рядом с ним другой, русый, спиной к двери, оба в одинаковых синих халатах.

— С кем имею честь говорить? — начал мистер Дюле. — Ваш слуга-самоед заставил меня войти, и я не смог послать вам своей карточки. Я — авиатор Канадского почтового общества Генрих Дюле.