Йошкин дом - Страница 3

Йошка не выказывает никаких эмоций но он явно заметил Ризу и отделил ее от общего фона.

— Мы думали, что твоя мама умерла, Йошка, и ты сам так думал, — волнуется Риза, — но выяснилось, что твоя мама нашлась. И она сейчас здесь! На фразе «и она сейчас здесь» Йошка вдруг втягивает в себя воздух и начинает резко вставать. Риза, этого и ожидавшая, отходит в сторону: для того, чтобы встать, Йошке нужно много места. Он выдвигает слоновьи ноги и с шумом выдергивает из кресла зад, встает пошатываясь л стоит какое—то время. Риза ждет. Наконец Йошка справляется с проблемой прямостояния и начинает решать проблему прямохождения. Он делает несколько шагов вперед, продвигаясь к выходу из библиотеки.

Йошка, она сейчас в приемной, мама твоя, — специально пришла, чтобы ты прощения попросил. Пойдем, Йошка!

Йошке «пойдем» не требуется, он целеустремленно движется вперед. Студенток сдувает с его пути. Я иду за ним по образовавшемуся коридору, впрочем, мне—то студентки не мешают. Библиотека на втором этаже, а приемная — на первом. Спуск с лестницы занимает у Йошки минут пять, мы тащимся за ним. Риза то забегает вперед, то отскакивает обратно. У студенток растроганные лица. Оресто идет молча, собрано и деловито. На первом этаже, в приемной, сидит седая женщина в платке. Это Ципа. Обычно она торгует резинками и старыми башмаками у дороги напротив наших ворот. Ципа пристально глядит на лестницу, откуда пестрой толпой спускаемся мы. Увидев Йошку, Ципа коротко вскрикивает, протягивая к нему руки. Йошка скатывается насколько это возможно быстро с остатка ступеней, с размаху падает перед Ципой на колени и начинает монотонно рыдать. Ципа обхватывает его руками, покачиваясь вместе с ним.

Вот! — торжественно, как экскурсовод, объясняет Риза нам и студенткам. — Вот, это я его привела! Он болел потому, что скучал по маме, а я его привела! Еще одна любительница театра. У Оресто она, что учится таким вещам? Оресто будто ловит мою мысль и оборачивается, ища меня глазами. Находит, сразу понимает, о чем я думаю, и произносит чуть слышно: «Машенька, я тебя в карцер посажу. На хлеб и воду. У тебя нет ничего святого».

Посадить меня на хлеб и воду — замечательная идея. Мы с Оресто оба немножко улыбаемся. Карцера у нас, конечно, нет. Ничего святого в понимании Оресто у меня тоже, безусловно, нет. Это просто не совсем верная терминология для меня.

Йошка между тем еще какое—то время рыдает, покачиваясь в руках у Ципы, после чего Ципа кидает взгляд на часы и разнимает руки.

— Сынок, милый, — говорит она мягко, — мне пора. Услышан слово «пора», Йошка вскакивает и хватается за Ципу.

— Я завтра приду, — говорит Ципа, гладя Йошку по голове. Йошка слышит это «завтра», неожиданно прекращает рыдать, встает и начинает уходить. Его спина выражает такое безграничное горе, что кто—то из студенток тихо охает. Я знаю, что сейчас будет: Йошка вернется в библиотеку, осядет грудой в кресле и замрет. Ципа кивает Оресто и спрашивает его осторожно:

— Ну чего?

— Да ничего, — отвечает ей Оресто так же просто, но, — ты молодец, Ципа. Приходи завтра.

— Приду, — кивает Ципа, берет свою корзину, с резинками и башмаками (корзинка, оказывается все это время стояла у стены) и выходит.

— Нормально сегодня получилось, — удовлетворенно говорит Риза, — правда, Машенька?

— Нормально, — отвечаю я. — У тебя всегда нормально получается.

Риза довольна и уносится вверх по ступенькам. Вниз по ступенькам тем временем спешит Сомар.

— Тут Ципа была? — спрашивает она подозрительно.

— Была, — соглашается Оресто.

— А у меня тапки пропали! Красные! — объявляет Сомар великую новость. — Это, наверное, Ципа взяла!

«Давайте пройдем ко мне и кабинет», — приглашает Оресто студенток, и я понимаю, что и меня он теперь приглашает тоже. Пришел ответственный момент: будем их проверять. Большой надежды на эти проверки ни у меня, ни у Оресто нет, но мы не перестаем пытаться. Надо хотя бы минимально обновлять кадры, Оресто тоже не железный за всех пахать.

В кабинет я прихожу последней. Студентки уже сидят: рыжая и узкоглазая — в желтом кресле, большая и черная — в белом, та, что с длинными волосами, — на мягком стуле, плотная (теперь у нее уже не сердитый вид, а просто задумчивый) — на ковре и последняя — облокотившись о шкаф. Оресто им что—то вещает про клиническую депрессию, шоковую терапию и метод регулярного катарсиса. Вид у него не такой театральный, как с утра, поэтому он уже не выглядит идиотом. Просто усталый человек в белом халате. Студентки слушают. И я захожу.

Добрый день, — здороваюсь я с Оресто. Оресто, не прерываясь, кивает. На остальных надежды нет. И вдруг слышу:

— Здравствуйте.

Оп—па, скажите пожалуйста, какая приятная неожиданность. Это кто же у нас такой глазастый? А, вот эта, плотная, сердитая, которая меньше всех охала. Сейчас она на меня невнимательно посмотрела (ну да, она—то пока не понимает, чему тут удивляться), поздоровалась и дальше сидит. Остальные не отреагировали. Тут все понятно. Студентка с длинными волосами экстатически записывает за Оресто его гениальные мысли, рыжая кивает головой, черная взмахивает роскошными ресницами (а самая красивая среди них все—таки она, а не эта плотная глазастая, бедный Оресто, не повезло ему, хотя это еще как посмотреть кому повезло). Последней студентки вообще не видно и не слышно, она притаилась, как мышка сидит. Ну и ладно. Одна есть — и замечательно. Одна — это в миллион раз лучше, чем ни одной.

Оресто заканчивает свою лекцию, отпускает усталых студенток (рыжая еще что—то дотошно выспрашивает) и уже у двери говорит:

Иоганна, вы не могли бы задержаться на пять минут?

Ага, ее зовут Иоганна. Ну что ж. Будем, значит, дружить.

Рыжая смотрит на Иоганну зверем. Остальные просто прощаются с Оресто, проходят сквозь меня и покидают кабинет. Мы остаемся втроем: я, Оресто и Иоганна. Иоганна глядит на нас, а мы глядим на нее. Надо что—то говорить, но я в таких случаях всегда теряюсь, поэтому предоставляю Оресто возможность сказать все самому. Он хорошо говорит, когда не выпендривается. Оресто открывает рот и тут в дверь стучат.

Да? — кричит Оресто недовольно. Кто там? В дверь кабинета просовывается голоса нашей секретарши Даны. Дана грудастая, близорукая и обидчивая. Она щурится в глубину кабинета и видит, что Оресто сидит вдвоем с незнакомой студеней, понимает, что помешала и обиженно говорит:

— Извини, Оресто, но там к тебе пришли.

— Кто еще пришел? — скрипит зубами Оресто, — потом нельзя?

— Нельзя, — еще более обиженным тоном говорит Дана, — там пришли родители Машеньки…

Упс. А не сбежать ли мне сейчас, по возможности быстро. Но Оресто хорошо меня знает, поэтому он рывком встает и загораживает дверь. Сквозь него—то я не могу пройти.

— Сидеть, — командует он мне почти любовно. — Сидеть.

— Но, Оресто, — я пытаюсь торговаться, — ты же знаешь, что я…

— Ничего я не знаю, — Оресто непреклонен. — Ты большая девочка, а не глупое привидение. Куда ты вскочила? А ну садись. Разберемся.

А как же Иоганна? — хватаюсь я за последнюю надежду. — Мы же должны с ней поговорить.

А Иоганна посидит здесь во время визита наших гостей и все поймет, — заявляет Оресто, — вот мы все проблемы сразу и решим. Посидите, Иоганна?

Иоганна посидит. Оресто взглядом сдвигает ее вместе с креслом к книжному шкафу, ставит два удобных стула напротив своего стола и, ловким движением загнав меня в угол, пресекает мою последнюю попытку сбежать через окно. Этаж тут третий, но мне—то что.

— Дана, зови!

И в комнату входят мои родители. Я бы отдала сто лет своей бесконечной жизни за то, чтобы вместо них в комнату сейчас вошли Мендель и Риза, или Рая и Милая Ханна, или даже Сомар в обнимку с Ципой. Но в комнату входят мои родители. Они проходят в кабинет, здороваются с Оресто и Иоганной и садятся на приготовленные для них стулья. Папа немедленно находит меня взглядом и невесело улыбается. Мама смотрит на Оресто и с ходу плачет. Когда она плачет, в ее речи особенно заметен русский акцент.