Йошкин дом - Страница 1

«бум!»

Евреи в Израиле молятся, ежедневно и постоянно: Господи, пошли нам дождя!

Посылает.

Промахивается на пару стран, льет мимо слегка, но ведь посылает!

Недовольны.

К ним, говорят, не попало. Мелочи какие, по соседям попало и по миру чуть—чуть, но ведь посылает же.

Недовольны.

Господи, пошли нам дождя!

Посылает.

Ну, ошибся слегка, вместо дождя град выпал, причем ледяной, причем посшибал все напрочь. Но ведь посылает!

Недовольны.

Крайне недовольны. У них какие—то посевы побило, это те, которые не успели ранее засохнуть. А на остальное даже не капнуло ничуть, и Кинерет пересох почти совсем, а без Кинерета им беда, разве что морскую воду хлебать.

Господи, Господи, пошли нам дождя!

Посылает.

Причем разозлился уже и посылает как следует, льет прилежно, как из шланга. Пол—Европы по близорукости затопил. Не может он разобраться, куда чего сливать, не до того ему. Поймите же это наконец, утомили уже своими просьбами! Ну вот вам Прагу смыло практически, и Дрезден, чего еще?

Недовольны.

Господи, нам не мешала Прага, и Дрезден можно было оставить тоже, Господи, нам пошли нам пошли дождя! Нам!

Посылает. Причем, хотя уже хочется послать подальше, посылает все—таки дождь. Вглядывается внимательно (ну где она там, ваша букашка на карте, тоже мне мировая держава, не разглядеть) и как двинет! На всю зиму! Дождь, ливень, град, еще ливень еще сильнее ливень, стена воды, две стены воды, четыре воды. Вам хватит? Вы довольны?

Недовольны. Господа, нам холодно, нам мокро, нам противно, у нас все протекает, у нас ничего на это не рассчитано, у нас девять месяцев в году жарко, остальное время очень жарко, у нас условий нет, у нас шоссе затопило, ууу…

Так! Все! Надоело! Закрываю кран! Раз… Два Эй, эй, погоди! Куда «закрываю»? Куда? Нам, конечно, и противно, и мокро, и шоссе затопило, и теплицу вон снесло, но мы потерпим. Мы и не такое от Тебя терпели, да—да, не надо затыкать уши. Нам холодно и ужасно, но земля пьет, пусть ей будет на здоровье. Давай там, работай. Так вы ж недовольны!

А мы, Господи, всегда недовольны. В нашей действительности это неизбежно, сам понимаешь. А Ты… это… пошли нам дождя.

Утро начинается как обычно: в спальню Сомар и начинает скандалить.

Где мое колечко? — спрашивает Сомар и топает ногой, оглядывая пустую комнату. Где мое колечко, колечко мое! Где?

Да кто ж тебе скажет, где твое колечко. Что это вообще вдруг за потерянное колечко. Вчера это была брошка. Позавчера— свечка. Свечку мы хотя бы видели. Про колечко я лично слышу в первый раз.

— Где мое колечко? — хнычет Сомар и лезет под кровать.

Под кроватью колечка точно нет: полы под кроватями каждый день моет уборщица Рая, а после нее на полу не то что колечек, вообще ничего не остается. Она даже пустые коробки из—под сигарет забирает. Говорит, внуку.

Колечка под кроватью действительно нет, и Сомар вылезает из—под кровати недовольная.

— Уууу, знаю я вас — гудит Сомар, — забрали мое колечко и радуются, воры, все тут воры, до одного.

Мы тут не воры. Никто не воры. Просто Сомар встала с утра и подумала: «Где мое колечко?» — и пошла искать. Могла бы с тем же успехом подумать «где мои золотые горы», например. Я хочу ей это сказать, но молчу: меня она все равно не услышит.

Где мое колечко? — в последний раз спрашивает Сомар, сердито оглядывает пустую комнату и уходит. Пойду и я — с утра в спальне скучно. Нет никого.

Гораздо веселее с утра в маленькой библиотеке, где стоит телевизор и куда мы все собираемся посидеть. Еще из—за двери я слышу незнакомые голоса — значит, в библиотеке гости. Заглядываю внутрь — так и есть. Оресто привет студенток.

Студенток пять. Одна рыжая узкоглазая, одна черная и большая, одна плотная, сероглазая и сердитая с виду, одна с длинными мягкими волосами и еще одна. Оресто ходит между ними и рисуется, как павлин. Белый халат вместо хвоста. Оресто любит гостей а мы любим Оресто, поэтому прощаем ему то, что он любит гостей. Нам все равно, только смешно иногда. Оресто смешной. Впрочем, мы тоже, наверное, в чем—то смешные. Это же просто зависит от того, как посмотреть.

Студентки ходят с блокнотами между креслами, гомонят и что—то записывают, а Оресто знакомит. Вот, говорит, Риза (Риза в этот момент как раз бутерброд ест, поэтому Оресто близко к ней студенток не подводит: Риза не любит, чтобы подходили близко, когда она что—то ест, не потому, что она жадная, а потому, что, когда она ест, особенно заметно, что у нее нет передних зубов), вот — Мендель (Мендель кланяется из кресла); у Ризы та—та—та—та—та (по латыни пошли), а у Менделя ква—ква—ква—ква—ква (студентки записывают). Ква—ква, соглашается Мендель и снова кланяется. Мендель любит кланяться. Студентка с длинными волосами кланяется ему в ответ. Риза хихикает, Я тоже хихикаю: уж больно по—дурацки выгладит кланяющаяся студентка.

Оресто разворачивается и ведет Студенток в угол.

— А вот это — Йошка.

Студентки в упор глядят на Йошку, Йошка торчит горой из кресла. Он сидит, как обычно, молча, замерший, тяжелый, как огромный камень. Руки сложены на груди — глаза не видят, губы сжаты. Йошке плохо.

Это видно.

— Что с ним? — шепотом спрашивает большая черная студентка. Вот балда, чего шепотом—то. Тоже актриса, вроде Оресто.

— Ему плохо, — поясняет ей Оресто мягко. Я опять хихикаю. Оресто косится на меня и молчит. Я затыкаюсь. Смех смехом, но он—то на работе.

На фразу «ему плохо» Йошка не реагирует. Он погружен в себя. Зато реагируют студентки. Студентки хмурятся и качают головами. Оресто явно ждет, когда одна из них спросит, а что с Йошкой случилось. Вот ведь клоун. Я слоняюсь вдоль стены и делаю вид, что ничего не замечаю.

— А что с ним случилось? — спрашивает рыжая студентка.

— Йошка страдает, — поясняет Оресто. — Он сильно обидел свою маму. Обидел так, что мама выгнала его из дома. Она не хотела его видеть и не могла слышать, а вскоре после этого умерла. И теперь Йошке некуда вернуться и попросить прощения.

— Ох, — вздыхает плотная студентка.

Оресто вздыхает вместе со студенткой и гладит Йошку по плечу. Йошка не реагирует.

— А давно это было? — спрашивает плотная студентка.

Оресто поворачивается к ней и медленно, глядя на нее в упор, отвечает:

Двадцать пять лег назад.

В хорошо поставленной паузе становится слышно, как чавкает Риза.

Оресто, шут гороховый, ну какого черта, шепчу я, когда они проходят мимо меня в коридор. Ты тут елки—палки кто — главврач или театр одного актера? Машенька, — отвечает мне Оресто одними губами, пропуская студенток? — ну пожалуйста, не буянь, имей совесть. Могу же и я в кои—то веки получить удовольствие.

А то ему тут у нас скучно. Клоун, как есть клоун. Оресто уводит студенток к себе в кабинет, а я возвращаюсь в библиотеку. К Оресто я потом еще зайду, пока мне там делать нечего.

В библиотеке никаких изменений, только туда еще пришла Сомар.

— Где мое колечко? — спрашивает она нервно, явно навязываясь на драку. — Колечко мое где?

Риза, добрая душа, тут же бросается помогать искать. Она уже доела бутерброд, поэтому совершенно свободна. Вдвоем с Сомар они переворачивают кресла, залезают под шкаф и вообще развивают бурную деятельность. Сомар при этом грубо ругается по—арабски, а Риза нежно причитает, как мать над больным ребенком. В своих поисках они постепенно приближаются к Йошке.

— Подвинься, пустой топчан, — командует Сомар, — дай мне поискать под тобой.

Риза прыскает в кулак. Она никогда не может сдержать смех, когда происходит что—то смешное. Сомар невнимательно бьет Ризу кулаком по спине (это у нее такое предупредительное «перестань») и продолжает вякать над Йошкой. Йошка, естественно, не реагирует. — Оставь его, Сомар, — вмешивается Мендель, — он не хочет двигаться.