Йод - Страница 13

Детей, господа, следует делать в ранней молодости, в двадцать лет, когда велит природа. Рожать сыновей и дочерей в тридцать или позже – глупо. Потом вы станете семидесятилетними развалинами, начнете болеть, а ваши сорокалетние дети будут бегать вокруг вас, дряхлых, вместо того чтобы обустраивать собственную жизнь.

Однако насладиться благодарными думами о родителях не получилось. На первом же повороте – едва отъехали – жена невзначай подрезала соседнюю машину, и тут же, подсвеченные кстати загоревшимся красным светофором, вылезли из той машины добры молодцы, двое, совсем юные. С самыми серьезными намерениями.

Расу, к которой они принадлежали, я хорошо знал. 5 Изнутри знал; некогда я сам принадлежал к этой расе.

Полубалбесы, полубандиты. Городские ковбои.

В девяносто втором году я со товарищи тоже изнывал от желания проверить твердость собственных кулаков. Однако мы были все-таки более робингудами, хоть и на свой ублюдочный манер; мы никогда не связались бы с дураком, если в его машине сидят женщины или дети. Мы не трогали мирное население. Наверное, именно поэтому нас быстро перестреляли и пересажали.

Ладно, этих тоже не пощадят.

Юноши бодро, наперебой выкрикнули нечто грубое. Уверенные, плечистые, они ничего не боялись, они жаждали крови, драк, побед, приключений, самоутверждения, мяса, денег, девочек. Один – высокий, крепкий, с интеллигентным лицом, очень коротко стриженный, с кожной складкой пониже затылка. Такая складка была у Димочки Сидорова. Второй – маленький, преступно изогнутый, сухой, как вобла. Распространенный тандем. А я был кто? Облезлый саблезубый тигр без сабель и зубов. Я хотел выскочить, но жена надавила на газ. Добры молодцы успели ударить кулаками по корме нашего авто, но и только; мы бежали с места происшествия. Я кипел, как чайник, но, поскольку изнутри был пуст, остатков пара хватило только на то, чтоб выругаться.

В моем родном городе, горько шумел я, в ста метрах от моего дома какие-то малолетки будут меня кошмарить! Останови, я выйду, доску от забора оторву, разберусь, мальчиков следует проучить, пусть сначала подрастут, а потом взрослую мазу тянут...

– Сиди, – дерзко рекомендовала супруга, – тоже мне, крутой, тебя ветром шатает.

– А давайте доедем до Москвы, – твердым юношеским басом попросил сын с заднего сиденья, – давайте молча доедем, потом я пойду гулять, а вы ругайтесь себе сколько хотите.

Они правы, подумал я. На то они и семья моя. Папа до сих пор не угомонится; папе сорок лет, а он все норовит каждого юного гопничка на место поставить. Сам же при этом худой и кашляет.

Они правы, да. С такими жизнерадостными юными злодеями незачем биться на кулачках. Таким лучше сразу автомат показать. Специальным образом. Я в Чечне подсмотрел: поднимаешь его, автомат, дулом вверх, чтоб затвор оказался на уровне головы, и стреляешь в небо. Дымящиеся горячие гильзы, кувыркаясь, летят в лицо и грудь собеседника. Очень наглядно. Особенно если ствол укороченный, тогда оппонент еще и глохнет, минуты на три или четыре.

Всякий раз, сталкиваясь с дорожным хамством, я проектирую покупку автомата, – но потом понимаю, что такому, как я, вспыльчивому, оружие противопоказано.

И я заткнулся. Кстати подумал, что драка с малолетними балбесами, с отрыванием доски от забора и обрушиванием упомянутой доски на затылки упомянутых балбесов, наверняка чревата объяснениями в милиции, вплоть до уголовного дела – придется откупаться, нести расходы, а я ведь теперь не бизнесмен, то есть человек без денег. Следовательно, не могу себе позволить уличную драку по ничтожному поводу. Эта простая мысль меня смутила. Бизнесмен всегда при деньгах, даже если деньги – чужие. Бизнесмену, если что, всегда дадут в долг. А безработному не дадут. Бизнесмен может позволить себе всякие мелкие шалости. Покурить травы на смотровой площадке Воробьевых гор, или вручить нищей бабушке в подземном переходе тысячу рублей, чтобы бабушка тут же ушла, испу5 ганная и счастливая, или вечером душной московской пятницы сесть в машину и махнуть на море, вдвоем с другом, просто так: восемнадцать часов ходу, и вот тебе поселок Джубга, Черное море, поплавали и назад, в воскресенье днем вернулись. Многое может себе позволить тот, у кого есть лавка, дело, бизнес. А у кого нет – тот живет с оглядкой.

Приуныв, я вытащил из-под сиденья пачку влажных салфеток и стал протирать пластмассовые панели обшивки. Жена одобрительно покосилась.

Жить с оглядкой я никогда не умел, но теперь решил привыкать: приказал себе, дал слово и решил запомнить этот день.

А что до уличного конфликта – в этом вопросе я эксперт. Жена тоже кое-что умеет. Однажды зимой в ста метрах от нашего дома ее оскорбил какой-то мужичок, и тогда супруга (женщина добрая) погналась за обидчиком, выследила, где он оставил свою машину, и разбила ему монтировкой стекло в присутствии многочисленных свидетелей, немало шокированных. Я тогда сидел дома, пьяный. Увидев разозленную супругу, пришел в ярость, бросился, едва не в тапочках, по морозу, на поиски негодяя и обнаружил его почесывающим в затылке подле своего поврежденного джипа; отхлестал по щекам перчатками, а потом, вернувшись домой, от отвращения к себе и ко всему на свете продолжил пить, пока не убрался в хлам.

Но сегодняшний инцидент – эти две задорные юные морды, и испуганный сын, и жена, вроде бы расстроенная, но спустя считаные минуты выбросившая все из головы (это она умела), – оказался последним, когда меня всерьез обеспокоила чужая агрессия.

Чайник весь выкипел. Крышка перестала дребезжать. Агрессия, хамство, грубость – пусть. Я тут ни при чем. Флаг вам в руки. Я теперь никто, в ваши игры не играю. Я бы отгрыз вам носы, мальчики, но вам повезло. С меня хватит.

Спокойной плазмы, уроды.

Приехали домой; сын убежал гулять. Счастливый пятнадцатилетний человек, не знающий скуки, у него есть футбол, компьютер, велосипед, гитара, барабаны, малый умело зачерпывает жизнь полной ложкой. Не потребляет, не пользуется – осваивает. Его школа – тут же, в соседнем дворе, сейчас мальчишка и его приятели здесь короли, бойз он зе блок; когда я иду в магазин или, как сейчас, в бар, незнакомые подростки – кто под панка ряжен, кто под маргинала, и готы есть, и эмо, и металлисты, вся фауна – со мной здороваются, потому что я Антона отец.

Мне нравится быть Антона отцом. Я, может, и неудачник, бывший лавочник, ныне безработный и все такое – но сыну создал не самые плохие условия для жизни.

Пришел в кабак, спросил чаю, сидел, курил. Думал о том, что больше не хочу показывать сабли-зубы. Надоело ощетиниваться. Удары больше не наносят мне вреда.

Я провел вечер, заново оценивая трущиеся об меня простейшие части мира.

Мне было сладко и тоскливо, и я выдавил в чай лимон.

Телевизор над моей головой транслировал клипы: гоп-эстетика конца нулевых, полуголые нимфетки на фоне кабриолетов (впоследствии, наоборот, кабриолеты на фоне нимфеток), пляж, дансинг, возвратно-поступательные движения матовых чресел и красных языков. Пальцы в перстнях, колготки в сеточку. Доходчивый барыжно-сутенерский стилек.

Да, думал я, мама оказалась наблюдательнее жены, что, впрочем, неудивительно: мама знает меня сорок лет, 5 а жена вдвое меньше. Я, действительно, рад и возбужден. От жены скрыл, а от матери не получилось.

Да, думал я, надо отваливать. Уходить. Русский бизнес обойдется без меня, и я рад за нас обоих. Я так и не врос в систему. Встроился механически – но не пустил корни, не научился питаться соками; чепуха это, а не соки. Пластмассово-асфальтовая цивилизация сухостоя, она бесплодна, она ничего не может. Когда мне говорят про главную, с точки зрения многих, беду этой цивилизации – бездумное потребление, обмен горячих жизней на холодное золото, – у меня нет иного ответа, кроме презрительной улыбки; здесь растят людей без фантазии, они и потреблять толком не умеют. Плазменная панель, мотоцикл, чувиха с педикюром, или, ладно, две чувихи, или даже три чувихи плюс тур на Сейшелы в бизнес-классе – это, что ли, ваше потребление? Вы потребляете для того, чтобы получить некие новые ощущения, – но что вы понимаете в ощущениях?