Йод - Страница 11

– Надо встретиться, – сказал абонент. – Срочно.

– Как ты меня нашел? – спросил я, изумленный.

– Глупый вопрос, Андрей. Подъезжай, поговорим. Записывай адрес.

Казнь бывшего друга пришлось отменить. Палачу предложили большую, серьезную работу. Палач обрадовался. Он бросил в сумку смену белья, черные джинсы, фотоаппарат и книгу «Манипуляция сознанием». Взял пиджак, галстук не взял. Зачем на войне галстук?

Вечером улетел туда, где его любовь к риску и насилию можно было реализовать сотней разных способов: в город Грозный, столицу Чеченской Республики.

Если мой дом представить в виде глобуса или карты мира, Чечня будет на балконе. Здесь пыльно, ветрено и опасно. Стекол нет, потому что денег – стеклить – тоже нет. Кухня – разумеется, Америка. Она богато обставлена и набита всевозможными приспособлениями, облегчающими жизнь. Комната ребенка, – наоборот, Россия. Здесь всего навалом и царит чудовищный беспорядок; половину барахла надо выбросить, но жалко; в углах складировано неисправное оружие (игрушечное, разумеется), на стенах портреты футболистов; типичная Россия.

Спальня жены – Европа. Уютно, хороший запах. В Европе люди мало работают и неплохо зарабатывают. Моя супруга – в той же ситуации.

Я никогда не требовал от жены ежедневного хождения на службу. Много лет назад Ирма сама сформулировала свою основную функцию: продолжать меня любить. Иногда у нее получается, иногда – нет. Я не в претензии. У меня тоже не всегда все получается.

В юные годы я хотел быть писателем, она – стилистом. Изобретательницей внешности. Как и я, она подавала большие надежды. Потом мы вместе наступили на грабли. Оказалось, что для настоящего «профессионального успеха» недостаточно иметь талант и трудолюбие. Надо терпеть, маневрировать, распределять силы и обуздывать амбиции. Надо, наконец, уметь ждать, пока дойдет очередь. В любом большом деле, будь то индустрия красоты или литература, главное – не талант и энергия, главное – дождаться, пока дойдет очередь. Но мы не желали терпеть, маневрировать и обуздывать. Когда мы познакомились, ей было семнадцать, мне – двадцать два, нам было скучно карабкаться и ждать. Гораздо интереснее и веселее рвануться, подпрыгнуть, взлететь – и рвануть к вершине! У некоторых, самых везучих, это получается. У нас не получилось.

Но мы, как говорил Макмерфи, хотя бы попытались.

Жена посвятила парикмахерскому делу в общей сложности пятнадцать лет. И даже содержала собственную школу. Она могла бы сделать себе имя. Расхаживать в окружении сонма ассистентов. Она всерьез любила свою работу. Если она любила что-то или кого-то, то всегда всерьез. До сих пор, если разговор заходит о модных стрижках, в глазах моей женщины появляется грусть, а лицо складывается в гримасу глубокого презрения – когда двигаются даже мочки ушей, а на шее твердеют жилки. Так презирать можно только то, во что когда-то был влюблен.

Ирма ушла из дела в силу исторических закономерностей. В начале нулевых русскую индустрию красоты атаковали педерасты. Сначала они вытеснили женщин из моды, далее победили в смежных областях. Одежда, обувь, косметика, прически, ногти, омолаживающие процедуры – педерасты торжествовали повсюду. Конкурировать с педерастами жене показалось унизительным и нечестным: педерасты обычно стоят друг за друга горой, тогда как гетеросексуальные женщины непременно соперничают. Хорошо организованное и сплоченное международное лобби педерастов поддержало русских первопроходцев связями и деньгами, – теперь, на исходе десятилетия, они оккупировали светские салоны, журнальные развороты и телеэкраны. Моей подруге пришлось с гордо поднятой головой отступить на заранее подготовленные позиции, то есть непосредственно к семейному очагу, где ждал муж, протягивая ключи от новой машины и авиабилеты в Венецию.

Вот так пидоры изменили всю мою личную жизнь.

Когда я вошел, жена выглянула из кухни, изучила мое лицо и спросила:

– Что-то случилось?

– Нет. Все в порядке. 5

Я сел, она приготовила чай (у нас в доме с этим строго, все начинается и заканчивается чаем) и осведомилась:

– Как дела на работе?

– Работаем.

Четверть часа назад, еще на перегоне между «Кожуховской» и «Печатниками», я заблаговременно решил, что не буду ничего говорить домочадцам насчет выхода из бизнеса. Иначе жена обязательно спросит, чем я намерен теперь заняться, – а я не знал, чем займусь. Отдохну две-три недели, а там видно будет. Я решил уйти не потому, что появилась лучшая альтернатива. Я решил уйти красиво: в никуда. А жена, практичная женщина, не поняла бы красоты ухода в никуда. Никакая жена не поняла бы, а моя и подавно. Поэтому мне, опять же заблаговременно, уже на перегоне между «Печатниками» и «Волжской», пришлось убрать с физиономии блаженно-торжественную ухмылку эскаписта и нацепить обычную гримасу усталого и погруженного в заботы мелкого предпринимателя. Что говорить супруге, как преподнести, каким тоном и какой выбрать момент – это надо всесторонне обдумать. Я не боюсь своей жены, нет, – я ее берегу.

– А как сотруднички? – спросила она. – Как Миронов?

– С утра до ночи не разгибается.

В беседе принимали участие два наших соседа, с пятого этажа и с девятого, оба сверлили стены – в те моменты, когда стальные жала их перфораторов вонзались в железобетон, мы делали паузу, говорить все равно было невозможно. Когда сосед с девятого закончил, жена уточнила:

– Пьет?

– Он уже год не пьет.

– Не верю.

– Зря. Надо верить в людей.

Следует отдать ей должное: она редко пыталась давать советы относительно моей работы. Она мало понимала в моей работе. Я сам мало понимал в моей работе.

Меня всегда забавляли истории из жизни европейских или американских буржуа: муж отходит от дел, а жена становится у руля фирмы. Как такое может быть, поражался я. Этот проклятый руль – я сам его с трудом проворачиваю. Упираюсь руками и ногами.

Много раз Ирма искренне порывалась мне помочь. Я мог использовать ее хотя бы в качестве бесплатного курьера. Или личного водителя. Но представить ее, изящную и благоуханную, в нашем «офисе», где к полудню от сигаретного дыма можно впасть в прострацию, где даже копировальная машина не работает, если на нее не заорать матом, где в три часа дня совладельцы – они же директора, они же менеджеры, они же секретари-референты – играют в дартс по десять рублей за очко, чтобы развеяться, было решительно невозможно.

Я вздохнул и спросил:

– Где у нас йод?

– А тебе зачем? – сразу забеспокоилась супруга. – Ты поранился?

– Нет.

– Или опять собрался нюхать?

– Да, – ответил я. – Кто-то нюхает кокаин, кто-то йод. Каждому свое.

– Ты сумасшедший, – спокойно сказала Ирма. – Маньяк.

– Точно, – весело согласился я.

Сосед с пятого морально поддержал меня, вонзив свое сверло особенно глубоко. Сосед с девятого сменил дрель на молоток. 5

– Ты не в себе, – продолжила жена, опять в меня вглядываясь. – С тобой что-то не так. Ты грустный. Ты что-то скрываешь.

– Я не грустный. Я печальный.

– А что, есть разница?

– Печаль благороднее.

– И по какому поводу твоя печаль?

– Ну... Особого повода нет. Просто я подумал, что ты зря вышла за меня замуж.

– Вот как. Неожиданное заявление.

– Это не заявление. Я ничего не утверждаю. Просто... мысль вслух. Мне кажется, тебе нужен был кто-то попроще.

Ирма засмеялась.

– Во-первых, ты не такой уж и сложный. Во-вторых, когда я за тебя выходила, я не думала, кто проще, а кто – нет.

– А о чем ты думала?

– Ни о чем не думала, – снисходительно ответила жена. – Я тебя любила. Давай-ка прекратим этот разговор, он мне не нравится. Как прикажешь это понимать? Типа «извини, я не тот, кто тебе нужен», да? Готовишь почву, чтобы соскочить?

– Мне некуда соскакивать, сама знаешь. Я голодранец.