Инверсия - Страница 77

Или эмоции. Тоже очень важная составляющая развития. Они не имеют прямого отношения к разуму, хотя, нелинейная зависимость всё же наблюдается. Дальних ретроспектив для такого вывода не требуется. Возьмём хотя бы собственную расправу с Филидором. Мог же, не прилагая усилий, его успокоить. Мог, но почему-то не стал. Именно эмоции помешали! Ярость. Мерзавец должен был получить наглядный урок, чтобы задуматься о неисповедимости путей господних. Задумается или нет — ещё вопрос, но выбор Макс ему предоставил. Выходит, трамплином для эмоций служит интуиция. Он ведь не размышлял тогда, просто делал. И оказалось, что реализовал самый оптимальный вариант. А ещё эмоции — это сброс энергии или насыщение оной. В зависимости от того, негативна она или позитивна. Следовательно, эмоции — фактор влияния на энергетику организма, к которому мы все привыкаем с детства. Впрочем, хватит об этом. Макс почувствовал, что начинает путаться, и решил не продолжать. Тем более что у него оставалось одно маленькое, но, несомненно, важное дельце. Ему позарез требовалось выяснить, кем же всё-таки являлся его отец.

Талантливым учёным — несомненно, любящим мужем и заботливым родителем — достоверно, но вот кем ещё? Почему Клюев видел на родовом дереве вместо него лишь туманное пятно, в то время как остальных предков мог лицезреть во всех подробностях? Почему информация о нём заблокирована? Как вообще удалось это сделать? Не отец — сплошная загадка. И от ответа на неё зависело очень многое. Макс это чувствовал на уровне эмоций. Или интуиции. Как угодно.

Клюев выбрал самое незатейливое решение. Визит. Почему бы ему не прыгнуть на тридцать лет назад (сущие пустяки!), не заявиться к папе и не поговорить по душам. Естественно, не раскрываясь. Кто из здравомыслящих людей поверил бы в то, что к нему пожаловал его взрослый сын, равный ему по возрасту? Такое, пожалуй, могло присниться лишь в страшном сне. Правда, как раз Александр Наумович Реутов, создатель установки для путешествий во времени, не упал бы в обморок при таком известии. И всё же напрягать родителя без нужды не следовало. И Макс решил представиться коллегой, работающим над теми же проблемами, тем более что в ви-генераторах он с некоторых пор неплохо разбирался. То, что отец никогда о нём не слышал, вполне объяснялось безумным уровнем секретности и ведомственными склоками между различными службами КГБ.

Наиболее приемлемым Клюев посчитал визит в ленинградский ИПФИ. Кыштымский центр не годился по причине высокой плотности контрразведчиков на квадратный метр. Во-первых, его сразу же стали бы прокачивать, не доверяя самым идеально исполненным документам и подозревая в шпионаже, а во-вторых, могли банально углядеть в нём конкурента, желающего оттеснить местную братию от сытой кормушки. Это очень помешало бы контакту с папой, не говоря уж о возможности такового в принципе. Макс мог бы, конечно, элементарно отключить глазастых и ушастых сотрудников славных органов, но тогда бы папа сильно удивился и захотел разобраться в ситуации. Тоже ни к чему. А с ИПФИ всё выглядело не в пример проще. Переместиться туда и усыпить бдительность случайных соглядатаев вообще не составляло проблемы. А уж затеряться в гигантском здании не сумел бы только топологический кретин. Жребий был брошен.

Приодевшись, как подобает учёному, в неброский, но отнюдь не дешёвый костюм, который отменно дополнили серые, мягкой кожи, туфли, строгий серый же галстук, белая рубашка и портфель с монограммой, Клюев отправился на историческую встречу. Он возник в пустой туалетной комнате, с достоинством вышел в широкий коридор, освещённый люминесцентными лампами, и двинулся к приёмной директора. Секретарша оказалась дамой неопределённого возраста, но весьма привлекательной наружности, с осанистой фигурой и кокетливым прищуром карих глаз, свидетельствующим о ещё не угасшем интересе к особям мужского пола. Молодой и обаятельный кандидат наук из Дубны, каковым представился Клюев, произвёл на неё неизгладимое впечатление. А когда он извлёк из недр шикарного портфеля коробку грильяжа в шоколаде, она растаяла окончательно. Правда, помочь галантному гостю ничем не смогла. Доктор Реутов на рабочем месте отсутствовал. Отправился в местную командировку. Буквально только что.

Макс посетовал на невезение, но выразил надежду всё же дождаться коллегу, проведя некоторое время за стенами института и осматривая город, где давно мечтал побывать, но вот всё как-то не получалось. «Если я вас не затрудню, буду докучать звонками», — скромно потупив глаза, сказал он секретарше. Та мило улыбнулась и обещала своё полное и безоговорочное содействие. Лжеучёный раскланялся, покинул приёмную и действительно решил побродить по улицам, чтобы иметь возможность сравнить знакомый ему Петербург с социалистическим Ленинградом. Попутно он рассчитывал обнаружить след скрывшегося в неизвестном направлении Реутова. Сначала Макс осмотрелся, потом выбрал полутёмный, пустой подъезд одного из старых домов, выходивших фасадами на Невский, и переместился на лестничную площадку второго этажа. Здесь устойчиво пахло кошками. Облупившиеся створки окна с давно немытыми стёклами были распахнуты, и Клюев выглянул во двор. Ничего особо примечательного там не оказалось, кроме рядка субтильных деревьев, трансформаторной будки, нескольких скамеек и порядком вытоптанного газона. Спустившись вниз, он покинул подъезд и, пройдя под аркой, выбрался на проспект неподалёку от Литейного.

Погода стояла чудная — середина лета как-никак, — спешить никуда не хотелось, и Макс неторопливо побрёл в сторону Аничкова моста, глазея по сторонам. Он сразу почувствовал разницу. Невский выглядел запущенным. Краска на домах поблекла и кое-где осыпалась, витрины магазинов наводили тоску однообразием, клодтовские кони давно и безнадёжно позеленели, асфальт во многих местах потрескался, вчистую отсутствовала привычная яркая реклама, если не считать, конечно, невзрачных и вызывавших недоумение плакатов вроде «Храните деньги в сберегательной кассе» или «Летайте самолётами Аэрофлота». Интересно, подумал Клюев, а где ещё можно хранить деньги или на чём, спрашивается, летать, если больше ничего не предлагалось. Чушь какая-то! И ещё его поразило обилие лозунгов. Уж чего-чего, а этого добра на Невском хватало. От красных полос рябило в глазах. Они были везде — на стенах и фронтонах домов, на парапетах крыш, на уличных киосках и растяжках между столбами. Фантазией они не отличались и призывали в основном к единству с коммунистической партией и вдохновенному труду во имя светлого будущего. Особенно потрясла Макса надпись «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи!» Скромненько так и без апелляционно. Чего ж не добавили «и швец, и жнец, и на дуде игрец» или, скажем, «царь, бог и воинский начальник»? Остальным обитателям социалистического оазиса, видимо, отводилась роль послушных исполнителей мудрых предначертаний.

Исполнители эти спешили навстречу Клюеву с озабоченными и сосредоточенными лицами. Наверное, прикидывали, как бы посноровистей выполнить пятилетку в четыре года. Улыбающиеся люди почти не встречались. А если вдруг и встречались, то, как правило, это оказывались молодые девчонки и ребята, ещё не отягощённые заботами о своём месте в едином строю, сплочённом трудовым порывом. Разглядывая одежду, Макс пришёл к выводу, что швейная отрасль не балует народ изобилием фасонов. Зачем, собственно? Не графья! Есть чем себя прикрыть — и ладно. То же касалось и транспорта. Выкрашенные в одинаковые серо-голубые тона автобусы и троллейбусы предназначались для перевозки, а вовсе не для того, чтобы цеплять глаз броскими картинками и зазывными слоганами. О легковых машинах и говорить не стоило. «Москвичи», «Жигули» и «Волги», похожие, как близнецы, скудостью расцветок и дизайна, заполняли мостовую в гораздо меньшем количестве, чем в привычном для Макса двадцать первом столетии. К тому же ни одной иномарки он не заметил. Очевидно, здесь автомобиль всё ещё считался роскошью, а не средством передвижения.

Миновав Аничков мост, Клюев свернул на Фонтанку. Прогулочным шагом добравшись до Михайловского замка, неухоженного, блёклого, с перекошенными воротами и грязными окнами, свернул к Садовой и уже по ней вышел к Марсову полю и Летнему саду. В раздумье постоял на каменном мостике и всё-таки решил, что сад предпочтительнее. Туда он и направился. Обогнув Карпиев пруд слева, Макс продефилировал по Лебяжьей аллее до первой попавшейся скамейки в тени старых лип, присел и погрузился в транс.