Интервью в чёрно-белом цвете - Страница 23
Девчонка в кружевном передничке, на которую Боков, похоже, произвёл ошеломляющее впечатление, приняла заказ и упорхнула с ощущением высокой своей миссии. Лида меж тем украдкой передала Виктору салфетку с портретом Лёвы. Спортмастер прыснул, чуть не поперхнувшись яблочным соком, и спрятал салфетку в карман.
Рита осведомилась небрежно:
– Кто-нибудь в курсе, ожидать ли Могилевича завтра?
На мгновение все примолкли.
– Сие только Богу известно, – ухмыльнулся Лёва, смакуя коньяк.
Виктор воззрился на Риту глазами ясными до опупения.
– Тебе зачем?
Лида сморщила носик.
– Она зациклилась на Могилевиче. Отдохни, Ритка: перемирие.
– Вот и я о том же, – отыграла назад Рита. – Может, удастся с ним как-то миром…
К счастью, официантка принесла ей мороженое. Шоколадное с орехами. Не три кило, конечно, однако вполне солидная вазочка. И фужер с яблочным соком. Рита, голодная до головокружения, волевым усилием, удержалась от того, чтобы проглотить лакомство вместе с посудой. Лилипутской ложечкой она принялась есть как бы нехотя.
Лёва Боков, перед которым вместо опустевшего графинчика возник наполненный, качнул сократовским лбом.
– Поскольку «Наполеоном» вы брезгуете…
– Мы за рулём, – ввернула Рита. – Прости, брат.
– …поэтому, – продолжил пьянеющий экономический аналитик, – попробуйте задаться вопросом: почему Игоряшу Могилевича в наших кругах кличут Могильщиком?
Лида насмешливо закатила глаза к потолку.
Виктор пожал плечами.
Рита ответили так же, как ответила заместителю прокурора:
– Скорей всего, из-за фамилии. Чего проще.
Не услышав других версий, Лёва показал коллегам средний палец.
– Вот вам фамилия, душа мо… души мои! У Игоряши имеются две особенности, отличающие его от собратьев, которые шебуршат грязное бабло и коррупционные схемы. Какие это особенности, кто скажет?
– Он пишет блестяще, – отозвалась Лида.
Лёва отмахнулся.
– Я тоже пишу нехило, другие – тоже. Фигня всё это. Первая особенность Игоряши заключается в том, что каждая его публикация завершается арестом плохого парня. Обычно у нас как? Журналист, проведя расследование, публикует статью, где слуга государев, к примеру, предстаёт людоедом с педофильским уклоном. Журналист приводит доказательства, либеральная общественность выпрыгивает из пижам, и что в результате? Ни внятных опровержений, ни отставки – тишина, как после атомного взрыва. Мол, срать мы на вас хотели. Иное дело – Могилевич. Про кого ни напишет – тот или садится, или объявлен в розыск, или в СИЗО коньки отбросил. За такую вот жуткую эффективность Игоряшу и прозвали Могильщиком. Фамилия по звучанию совпала. – Лёва плеснул себе коньяку и выпил залпом.
Рита, замерев с ложечкой у рта, задумчиво пробормотала:
– Как ему это удаётся?
Лёва развёл руками.
– Шут его знает. Имеется, напомню, и вторая его особенность. В отличие от коллег, работавших в той же группе риска, Игоряшу до сих пор не грохнули, не покалечили и даже не побили. И это в нашем-то суверенном отечестве. Тут вон спортянке нашему, – Лёва кивнул на Виктора, – за критическую ремарку болельщики «Зенита» чуть рожу не подправили, едва уберёгся.
– Чудом повезло, – подтвердил Витя Даль. – Ты ешь, Ритуля, ешь: мороженое тает.
Лида Богарт растерянно смотрела на Лёву.
– Надо же, никогда об этом не задумывалась.
В кафе «Пингвин» врубили музыку, и динамики исторгли из себя неувядающей голос Филиппа Киркорова. Поддерживать беседу стало затруднительно. Лёва Боков, однако, стал витийствовать на международные темы, силясь перекричать кумира домохозяек.
Под шумок Рита прикончила своё мороженое, но скрепя сердце решила немного посидеть тут для приличия.
19
Выйдя из машины у своего дома, Игорь привычно огляделся. Взгляд его не обнаружил никого и ничего, выпадающего из общего визуального фона. В подъезде и в лифте ловушка также не таилась. Словом, тишина и покой.
Стоило, однако, переступить порог квартиры, раздались звонки городского телефона. Скинув обувь, Игорь ринулся к трубке.
– Оп-па! – произнёс голос отца. – Неужто я тебя поймал? Фантастика.
Игорь почесал переносицу.
– Брось, я вполне уловим.
– Скромничаешь. Но раз уж ты попался, спешу сообщить: сомнения отпали, Алёна беременна. – Отец замялся. – Скажи честно: тебя это не смущает?
Игорь прыснул.
– Мужик, ты чё?! В твоём-то возрасте, греховодник!.. Пап, я офигенно рад за вас и за себя. Хочу братика, но согласен на сестрёнку.
– Честно?.. Прости, вопрос снимается. Когда прилетишь?
– Через недельку-другую. Закончу вот дело… Море у вас уже тёплое?
– Через недельку-другую потеплеет. Дело опасное?
– Пап, ты знаешь: я умный.
– Уповаю на это. На пианино упражняешься?
– Не так много, как хотелось бы. Но вот уже второй день в ушах у меня такая тема звучит… умереть и не встать. Блюз из неё сделаю – пальчики оближешь.
– Кулинарный блюз, что ли?
– Типа того.
Они хохотнули, и отец нехотя подвёл черту:
– Ладно, мы с тобой не любим трепаться по телефону.
– Терпеть не можем. Алёне горячий привет.
– И она тебя целует. Буду звонить.
Отсоединившись, Игорь переоделся в шорты. Затем сел за письменный стол, включил диктофон и принялся расшифровывать интервью с Василием Травкиным. Работа была кропотливой: предстояло поглубже вникнуть в экологическую проблематику, отсеять разговорную шелуху и прокомментировать то, что в комментариях нуждается. Игорь знал уже, как построит статью. Оставалось лишь свести концы с концами. Диктофон меж тем воспроизводил интервью реплику за репликой, и в комнату будто проскакивали электрические искры.
Травкин: «Органику в ТБО метнулись компостировать, но у ребят обломчик вышел. Оказалось – кто бы мог подумать! – неотсортированная пластмасса портит вид компоста. Наши звездюки помыслить не могли, что почвогрунт из этого компоста…» Зав. химлабораторией (прерывает): «Вась, не мечи бисер. Синьор журналист скучает. Выдай ему сразу, кто плохой, кто хороший.» Могилевич: «Вы не поверите, но к этому обычно всё и сводится. Но кто сказал вам, Ира, что я скучаю?» Зав. химлабораторией: «Лицо ваше. Посмотрите в зеркало.» Могилевич: «Хватит того, что я смотрю на вас.» Травкин: «Эй, на меня смотрите! Почвогрунт из этого компоста имел некондиционный вид, не говоря уж о духовном содержании. (Смеётся) Это ж надо! Его отказался покупать даже прикормленный Горзеленхоз…»
Игорь выключил диктофон, глубоко вдохнул и выдохнул. И прошёлся из угла в угол. Потом сел за пианино и коснулся пальцами клавиш.
20
Попса, звучавшая в кафе «Пингвин», терзала уши. Лёва Боков пьянел в экспресс-режиме. И спортмастер Витя Даль, наклонясь к Рите, предложил посидеть где-нибудь в другом месте, вдвоём. В ответ Рита, опять же наклонясь к нему, доверительно прошептала: «Хочу в свой домашний туалет. Вдвоём там тесно.» После такого откровения поддерживать угасающий разговор смысла не имело. Пора было сваливать. Поскольку Лёва продолжал рьяно надираться, а Витя вызвался его охранять, Рита после ритуальных чмоки-чмоки подбросила Лиду Богарт до метро.
Дома Рита первым делом ринулась в душ, но там плескалась тётка, чёрт её дери. Рита постучала в дверь:
– Выходи, Верка! Тут очередь скопилась!
Ответа не последовало, слышался только шум воды. В досаде Рита шмыгнула в свою комнату, разделась догола и принялась набрасывать в блокноте план на завтрашний день: «1. Артюхинская станция. Поговорить с грейферистом (бульдозеристом), нашедшим труп. 2. На…» Швырнув блокнот на раскладной диванчик, Рита выбежала из комнаты и забарабанила в дверь душа:
– Верка, всё равно тебе не отмыться!
Дверь открылась, тётка вышла в махровом халате и с полотенцем на голове. Она улыбалась.
– Рано ты сегодня.
– Может, мне уйти и вернуться позже? – подбоченилась Рита.