Интересная жизнь. Рассказы - Страница 7

Худой сгорбатился, завозился с зацепившейся за пижаму пилой. Толстый бросился к нему на подмогу, и они вдвоем, чертыхаясь, занялись ножовкой.

«Да, я виноват», — равнодушно подумал Зайцев, повалился на пол и закрыл затылок руками. Нос его сплющился, и он перестал дышать. Снились ему длинные скучные тени, которые брели вереницей вниз по песчаному косогору, скрипя равномерно и однообразно.

Зайцев проснулся, судорожно зевнул и открыл глаза. Все неприятности разом припомнились ему. Мысль заработала на удивление четко. «Так, — подумал он, — или это реальность, или нереальность, или же грань между ними. В реальности такого происходить не может. Значит, что? Значит, все это нереальность. Но существует ли сама нереальность, не есть ли она вообще — ничто? Но что такое тогда ничто? Ничто — это, логически рассуждая, то, о чем нельзя даже подумать, ибо если о чем-то можно подумать, то это уже не ничто, а нечто. Иными словами — здесь мы вступаем в область феноменологии, то есть некой области духа, где существуют образы не существующих в мире вещей…»

На коечке сидели два мужика в коричневых пижамах. Худой, скрипя равномерно и однообразно, водил напильником по пиле, точил.

— Хозяйственный ты мужик, Хромушка, — хвалил худого толстый. — Справный мужик. Все у тебя есть. Взять пилу — есть! Взять напильник — есть! — загибал он пальцы. — A-а, выспался! — злобно крикнул он, заметив пробуждение Зайцева. — Скоро уснешь, умник!

— Уснет, как ему не уснуть, — засипел худой, пробуя ногтем остроту пилы. — Как тыкву-то оттяпаем, никаких снотворных не понадобится…

Зайцев дрыгнул ногой и, онемев от удивления, воспарил над кроватью и, покачиваясь, как воздушный шар, медленно поплыл по палате. «Так это сон! — ликовал Зайцев, меняя направление полета. — И какой приятный сон!»

Радуясь, он повис над задранными вверх головами своих врагов. Враги выронили ножовку и, отпихивая друг друга, полезли прятаться под кровать. Зайцев, пошевеливая пальцами, вольно покружил над ними, оттолкнулся ногой от потолка и пошел на снижение.

— Эй, вы, прощаю вас! — великодушно крикнул он, заглядывая под кровать. — Вы прощены мною, друзья!.. Где же вы?

«Пора, однако, просыпаться, — решил он. — Замучили эти кошмары».

Он проснулся и разлепил глаза.

Было темно, жестко и холодно. Судя по тому, как затекли все его члены, просидел он в ванной довольно долго. Кто-то тихо ходил по его квартире, скрипел паркетом, осторожно покашливал.

— Куда делся, сволота? — вполголоса размышлял мужик, обстукивая стену на кухне. — Умеют же зашиться эти гады!

— А пойду-ка я в ванную гляну! — сообразил сиплый голос, знакомый.

Зайцев вскочил с сырого кафеля и на цыпочках засновал по ванной. Кто-то крался коридорчиком.

«Все, — стукнуло в голове у Зайцева. — Хана!»

Дверь в ванную тронулась. Зайцев дико заверещал и, нагнув голову, ринулся в проем из темноты. Искры брызнули из глаз, запахло сырым мясом. Заревело в темноте, покатилось по полу, с безобразным скандальным грохотом рушились за спиной тяжелые тазы и ведра.

— Убил! — ахнул Зайцев, облапив в потемках какой-то омерзительно дрыгающийся куль.

Что-то сигануло через него, и куль внезапно вырвался, тяпнув его за руку и отбросив к стенке. Никаких сил не было. В ушах у Зайцева звенело.

Так сидел он в оцепенении, глядя перед собой опустевшими глазами, зажав клок чьих-то курчавых волос в кулаке, а вокруг него уже суетились понабившиеся невесть откуда ловкие, умелые люди — мерили расстояние рулеткой, перекрикивались, чиркали карандашиками в своих блокнотах.

Зайцев сидел мертво, не шевелясь. Его толкали, пересаживали, наконец подхватили под мышки, поволокли вон из квартиры на лестницу, где толпились уже растревоженные соседи.

«И этот подлец Аблеев тоже здесь», — успел подумать Зайцев.

Расслабленные его ноги задевали на поворотах углы, деревянно бились о ступеньки. На руках побрякивали наручники.

«Скорее всего, это тоже сон. Из той же серии», — устало думал Зайцев, но мысль эта не приносила облегчения и покоя.

Его везли в той же санитарной машине, наспех перекрашенной в милицейские цвета, да и санитары были знакомые — те же ражие хлопцы, только теперь одеты они были в синие милицейские кители. Обнова явно нравилась им. Они, не обращая никакого внимания на оцепеневшего Зайцева, радовались как дети, галдели, менялись фуражками. На этот раз машину трясло основательнее, она опасно раскачивалась и кренилась, жалобно скрипя железом.

«Так-то, — отметил Зайцев краем сознания. — Выбили последнюю стойку мироздания, теперь всему крышка… А этим козлам хоть бы хны!»

Он не заметил, как очутился в бетонированном, глухом кабинете, где не было никакой мебели, кроме низкого табурета, на котором сидел следователь и грустно глядел на Зайцева.

— Здравствуйте, Зайцев! — вскакивая и радушно протягивая обе руки, оживился следователь. — Давно вас ждем. Прошу, прошу к столу переговоров…

Никакого стола между тем в помещении не было.

— Шучу! — улыбнулся следователь. — Столы-то нам ни к чему. Не библиотека все-таки. Так что шучу. А теперь к делу…

«Молчать во что бы то ни стало, — думал Зайцев угрюмо. — Никого не выдавать, стоять крепко на своем…»

Он молчал и разглядывал свои новенькие блестящие наручники.

— Вы, я вижу, не намерены отвечать на вопросы?

— Нет, — ответил Зайцев.

— Ну, на нет и суда нет, — кротко согласился следователь. — Ступайте в камеру, а я домой пойду… — Он похрустел пальцами, зевнул по-собачьи. — Меня ведь жена ждет, — пояснил он другим уже, неофициальным голосом и подмигнул кому-то за спиной у Зайцева.

Тотчас подлетели двое, цепко подхватили под мышки и, оттопырив свои локти, бегом, бегом повлекли по пустынному коридору мимо глухих кованых дверей. Лязгнули замки, в коридор выскочил мохнатый надзиратель, замахал руками:

— Сюда! Сюда…

Зайцева забросили на нары, лицом к стене. Пахло сырой известкой. Зайцев приоткрыл глаза, чуть повернул голову и стал оглядывать помещение. Над чугунной дверью под самым сводчатым потолком горела бессонная лампочка, тускло освещая бетонный угол.

Зайцев повернулся на спину и увидел над собой темные доски верхних нар. Доски скрипнули, чья-то бритая шишковатая голова свесилась, на Зайцева глядела толстая знакомая харя, наливаясь багровой кровью.

— Ха! Заяц! — злобно и радостно воскликнула харя. — Шкет плюгавый…

— Ну что, гнида? — перебил откуда-то сбоку сиплый голос. — Вставай, паскуда….

Сверху спрыгнул толстый лысый уголовник, оба с ненавистью уставились на Зайцева.

— Ну что, падла, — отрывисто сказал худой. — Сон или не сон?

Зайцев подался к стене.

— Пилу! — приказал худой, протягивая руку и нетерпеливо шевеля пальцами.

Толстяк засуетился, кинулся на пол, полез под нары. Выпятив зад, долго шарил рукой в углу. Вытащил большую ржавую пилу, обтер ее рукавом и протянул худому.

— Придержи его за ногу, — велел худой. — Сперва ноги отчекрыжим. Чтобы не брыкался…

— Но он же будет руками драться, — возразил толстяк. — Там же кулаки у него…

Зайцев полез на верхние нары, подпрыгнул и хотел медленно поплыть по камере, как накануне. Но страшная сила земного тяготения рванула его вниз, и он, зажмурившись, ударился лицом о плоский бетонный пол.

Очнулся он от холода.

Голова раскалывалась. Зайцев приподнялся на руках, роняя длинную розоватую слюну, и огляделся. На нижних нарах двое заключенных играли в самодельные карты. Один из них, толстый, мельком взглянул на Зайцева. Зайцев заскрипел зубами…

— Но-но-но! — замахал руками толстый. — Тихо тут. Не у тещи на блинах…

Загремели ключи, литая чугунная дверь отодвинулась, и мохнатый надзиратель заглянул в камеру, буркнул:

— Толстяка на расстрел.

— Я не виноват! Это он! — заверещал толстяк деланым плаксивым голосом. — Это он чего-то там подпирал, пусть он сперва умрет…