Интеллигент и две Риты (сборник) - Страница 4
– Инга, а ты чего? – удивился Леша. – Садись с нами!
– Да нет, спасибо, я воблу не люблю, и пиво тоже… – поджала губы Инга. И пошла в комнату. Не рассказывать же им, этим богатеньким деткам, как в родном городишке ее до печенок достало уже пьяное свинство.
– Что, милая, не нравится тебе это безобразие?
Инга обернулась, в коридоре стояла невысокая аккуратная старушка, уютная, похожая на Ингину бабушку.
– Не нравится, – кивнула Инга.
– Ничего, девонька, они сейчас свое пиво-то вылакают, что им эти бутылочки, на один зуб. А потом уж нормально за стол сядут. А ты чья же, девонька, будешь? Что-то я раньше тебя тут не видала?
– А я невеста Виктора Железнова, меня Ингой звать.
– Да, я слыхала, Лешка говорил, что у Витюшки невеста красавица. Не соврал. А Витюшка парень золотой, ты держись за него… Ты сама-то не московская?
– А что, заметно? – огорчилась Инга.
– Ну по одежке и не скажешь, а так… Но это хорошо, я вот мечтаю, чтобы Лешка наш на такой девушке женился. А то ходят тут эти девки расхристанные, курят, пьют, матом ругаются, кого, скажи на милость, такая родит? А у тебя подружки, такой как ты, нету?
– Да вроде нет… А вы кто?
– А я, девонька, тетка родная Лешкиной мамы, Тамары Васильевны. Она у нас ученая, профессорша. А муж ее, Дмитрий Захарович, большой человек, академик, значит, так им не до мальца было, вот меня в Москву-то и выписали, а я раньше в деревне жила, бедовала, а тут как у Христа за пазухой, своих-то детей Бог не дал, так мне Лешка заместо сынка. И очень охота внучков еще понянчить. А он тоже умнющий парень, скоро доктором наук будет, говорят, а жениться никак не хочет.
– Ой, а как вас зовут?
– Меня-то? Аглая Степановна я.
– А я Инга.
– Инга? Имя какое-то чудное…
– Ну, я вообще-то Ирина. Но мама с папой кино заграничное посмотрели. «Колдунья» называется, и решили меня переназвать. Так, когда я паспорт получала, меня Ингой записали, – сама не зная почему, вдруг рассказала она совершенно чужой женщине, хотя даже Виктору об этом не говорила… Странно.
– Вон оно как… Но тебе подходит… А ты работаешь или учишься?
– Учусь. На третьем курсе уже.
– И кем будешь?
– Артисткой.
– Ах ты, господи, артисткой… Слушай, артистка, – перешла на шепот Аглая Степановна, – тут парень один есть, тоже из Лешкиных дружков, так он это… кино снимает…
У Инги замерло сердце.
– Ты ему не верь, он до девок лютый, не одну уж попортил, они дуры, ведутся, мол, он их в кино снимет… а ни одну еще не снял… Ты уж с ним поосторожнее. А то вы, красивые девки, на киношников падкие, а ты тем более на артистку учишься. Черный такой, с усищами, Гришкой звать… Говорят, талант большой, только я про талант не знаю, а что бабник первостатейный, это точно.
И вообще… Не люблю я его. Плохой он человек.
Но тут из кухни повалил народ.
– Аглая Степановна, мы все убрали за собой! – сообщила маленькая девушка в ковбойке и в кедах.
– Спасибо, Люсечка! Витюш, а невеста у тебя – загляденье просто. И хорошая.
– Да знаю! Только вот гордая, не захотела с нами пивка попить.
Виктор обнял Ингу, от него пахло пивом и воблой. Ингу передернуло. Вскоре вся компания сидела за шикарным столом. Всем было весело. Инга сидела рядом с Виктором. А напротив сидел Леша Тверитинов, виновник торжества. И не сводил с Инги глаз. А чуть поодаль от него сидел киношник Гриша с красивыми пышными усами. Он усиленно обхаживал свою соседку, очень худенькую девушку с необычным интересным лицом, но девушка, похоже, никак не реагировала на киношника, что его, по-видимому, здорово заводило, и на Ингу он даже не глядел.
Ничего, я же собираюсь быть артисткой оперетты, в кино мне и не надо сниматься…
Вон, сама Шмыга только раз в кино снялась. Но она тогда уже была Шмыгой! А я еще пока никто.
А потом, когда все уже разбрелись из-за стола, Инга взялась помогать Аглае Степановне убирать посуду. Принеся очередную порцию тарелок в кухню, она увидела, что на балкон вышли Леша и усатый киношник. Что ее подтолкнуло, она и сама не знала, только она юркнула в узкое пространство между открытой балконной дверью и кухонным буфетом, встала за занавеской и прислушалась.
– Ну что, Гриня, обломался? – насмешливо спросил Леша.
– Сегодня обломался, но скоро я ее обломаю, делов-то… Но хороша, зараза, я и вправду хотел ее снять, лицо такое… просто Модильяни…
– Репутация у тебя дурная, дружище, – засмеялся Леша. – А ты не обратил внимания на Ингу?
– Кто такая Инга?
– Она красавица… Как ты мог ее не заметить? К тому же студентка ГИТИСа…
– А, эта синеглазая в синем платье?
– Ага, все-таки приметил!
– Ну, это слишком просто…
– Что просто?
– Неинтересно, друг. Одномерно.
– Не скажи… Она такая… От нее парным молоком пахнет.
– Дурак ты, брат, от нее коровником пахнет, навозом… Ты просто разницы между этими запахами не чуешь. Парное молоко тоже ведь в коровнике получают от коровки-кормилицы. Словом, категорически не мой кадр. И тебе не советую…
– Да она вообще девушка моего старого друга. К тому же уже невеста. А я в такие игры не играю.
– Ну да, всем известно, какой ты порядочный…
Инга стояла ни жива ни мертва. От обиды все свело внутри. От меня навозом пахнет, коровником… И со мной неинтересно, я одномерная, видите ли…
А разговор мужчин между тем продолжался. Хотя она от захлестнувшей ее обиды многое пропустила.
– Леш, а ты чего, запал на эту деревенщину?
– Да нет… Хотя вру. Нравится она мне, здорово нравится… Но женщина друга…
– Это, конечно, аргумент, но… Ей лет двадцать, с Виктором твоим живет… Неинтересно. Нет в ней сексуальной цеплялочки, думаю, и как актриса она полный ноль, поверь, я в таких вещах разбираюсь.
– Может, и так, но, может, просто еще не раскрылась девушка, может, в ней еще такой потенциал обнаружится… Ну, устрой ей хотя бы фотопробу…
– Да тебе-то зачем, если женщина друга, а?
– Да, ты прав… Все. Забудь!
– Это несложно. Уже забыл.
– Гриш, скажи, а правду говорят, что ты вроде на француженке жениться собрался?
– Кто говорит?
– Да все практически.
– Да, друг, слинять хочу, мочи моей тут больше нету. Всякая тварь бездарная во все лезет, указания дает, то нельзя и это не моги, и давят, давят…
– Слушай, а у тебя же столько международных премий…
– Ну и кому они на фиг сдались, мои премии? Две ленты на полку положили, сволочи… Ненавижу! Надо валить, Леха!
– А выпустят?
– А хрен их знает… Но тогда Франсуаза может такой скандал в прессе поднять… А мне это еще и на руку. Буду жертва режима в квадрате. И фильмы мои на экран не пускают, и меня в заложниках держат…
– А ты языки-то знаешь?
– Английский у меня свободный, французский, правда, корявый, но я способный, во Франции за три месяца освою…
– Ты думаешь, тебе там дадут снимать?
– Надеюсь. Да ладно, лучше я там в операторы вернусь, чем тут это дерьмо жрать… ладно, пошли к столу, еще выпить надо!
Инга перевела дух. Ей давно уже нестерпимо хотелось в туалет, но она боялась пошевелиться.
Ах, как же ей понравился туалет в академической квартире. Выложенный зелененьким кафелем, и унитаз тоже зелененький, и маленькая раковинка – руки мыть, и зеленое полотенчико. Эх, видели бы этот туалет мама с бабушкой… А еще там к стене была приделана хромированная корзинка… с газетами. Это чтобы читать! А для другого имелся рулон туалетной бумаги. Мягонькой. Инга такой сроду не видала. В магазинах продавалась туалетная бумага в пачках, квадратиками, жесткая, чтобы ею воспользоваться по назначению, приходилось мять ее в руках. А тут… Выходить не хотелось. Интересно, почему это Виктор ее не хватился еще? Она вышла и отправилась на поиски. И нашла его в кабинете. Он спал крепким сном. Ладно, пусть поспит… И тут появился Леша.
– Что, Инга?
– Да вот, Витя уснул… А нам надо уже…
– Да куда вам надо? Успеете.