Инспектор Кадавр - Страница 15
– Где спальня ваших родителей?
– Через три окна.
– А окна между?..
– Одна комната для гостей, там сегодня ночевал месье Альбан, а вторая всегда заперта – в ней умерла моя сестренка. Только у мамы есть от нее ключ.
Женевьеву знобило, но она старалась скрыть это: ей не хотелось, чтобы Мегрэ подумал, будто она стремится скорее закончить разговор.
– Ваши родители никогда ни о чем не догадывались?
– Нет.
– А когда это началось?
Женевьеве не пришлось долго вспоминать.
– Три с половиной месяца назад.
– Ретайо были известны последствия вашей любви?
– Да.
– Каковы были его намерения?
– Во всем признаться моим родителям и жениться на мне.
– Чем он был так взбешен в последний вечер?
Мегрэ пристально смотрел на девушку, пытаясь в темноте увидеть выражение ее лица. По ее молчанию он понял, что она ошеломлена его вопросом.
– Я спросил вас…
– Я слышала.
– Так что же?
– Не понимаю… Почему вы решили, что он был взбешен?
Руки у Женевьевы дрожали, как недавно у мадам Но. Фонарь так и плясал в ее руках.
– В тот вечер между вами не произошло ничего особенного?
– Нет, ничего.
– Альбер выбрался через окно, как обычно?
– Да… Ночь была лунная… Я видела, как он пошел в глубь двора, чтобы там перелезть через забор и выйти на дорогу…
– В котором часу это было?
– Около половины первого…
– Он всегда оставался у вас так недолго?
– Что вы хотите сказать?
Женевьева старалась выиграть время. В окне, близ которого они стояли, было видно, как старая кухарка ходит взад и вперед по кухне.
– Он пришел к вам около двенадцати. Я думаю, что обычно он уходил не так скоро… Вы не поссорились?
– Почему мы должны были поссориться?
– Не знаю… Я просто спрашиваю…
– Нет.
– Когда он собирался поговорить с вашими родителями?
– Вскоре… Мы ждали удобного случая…
– Постарайтесь все вспомнить… Когда он уходил, вы нигде не видели света?.. Не слышали никакого шума?.. Никого не заметили во дворе?
– Нет, никого… Клянусь вам, господин комиссар, я ничего не знаю. Вы можете мне не верить, но это правда… Никогда, слышите, никогда я не признаюсь отцу в том, в чем я призналась вам сегодня ночью. Я уеду… Я еще не знаю, что я сделаю…
– Почему вы мне это рассказали?
– Трудно сказать… Испугалась… Подумала, что вы все раскроете и скажете моим родителям… – Давайте вернемся в дом. Вы дрожите…
– Так вы не скажете?
Мегрэ колебался. Он не хотел связывать себя обещанием и только прошептал:
– Доверьтесь мне.
Неужели он тоже «из тех», выражаясь словами Луи? О, теперь он великолепно сознавал, что это значит. Альбер Ретайо мертв. Похоронен. И большинство жителей Сент-Обена считают, что, раз юношу невозможно воскресить, разумнее всего больше не вспоминать об этой истории. Быть «из тех» означало принадлежать к этому большинству.
Ведь даже сама мать Альбера Ретайо была «из тех», вот почему она делает вид, будто не понимает, из-за чего поднялся весь этот шум. А те, гго вначале был не с ними, постепенно переметнулись в их лагерь. Вот Дезире божится, что никакой кепки он не находил. Какая, мол, там еще кепка? А между тем сейчас у него завелись деньжата, он может пить вволю, он послал пятьсот франков негодяю сыну. Почтальон Иосафат не помнит, чтобы он видел ты-сячефранковые бумажки в супнице. Этьен Но раздосадован тем, что его шурин прислал в Сент-Обен такого человека, как Мегрэ, который вбил себе в голову во что бы то ни стало докопаться до истины. До какой истины? Кому она нужна? Лишь небольшая группка завсегдатаев «Трех мулов» – плотник, возчик и этот мальчишка Луи Фийу, Отец которого, кстати, был известным заводилой, – мутит воду.
– Вы, верно, проголодались, господин комиссар? – спросила мадам Но у Мегрэ, когда он вернулся в гостиную.
– А где моя дочь?
– Мы вместе вошли в дом. Думаю, она на минутку поднялась к себе в комнату.
Последующие четверть часа были поистине ужасны. Они сидели одни в этой старомодной, жарко натопленной гостиной, где из камина, разбрасывая искры, то и дело выпадали дымящиеся головешки. От лампы с розовым абажуром падал мягкий, приглушенный свет.
Было тихо, и лишь привычные звуки, долетавшие из кухни, нарушали эту мертвую тишину: вот подкладывают в плиту дрова, вот повесили на гвоздь кастрюлю, вот поставили на стол тарелку. Мегрэ видел, что мадам Но хочет начать разговор. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы это понять.
Казалось, какой-то бес так и подбивает ее на это. Разговор о чем? Она терзалась, время от времени, решившись, открывала рот, и Мегрэ со страхом ждал, какое же признание сорвется с ее уст. Но она ничего не говорила. Нервная спазма сжимала ей горло, плечи ее вздрагивали, и, придавленная тишиной и безмолвием, отгораживающими их от всего мира, она продолжала шить мелкими стежками. Знает ли она, что между ее дочерью и Ретайо?..
– Разрешите закурить, мадам?
Она вздрогнула, словно ждала услышать от него что-то другое.
– Прошу вас, не стесняйтесь, будьте как дома-Внезапно она выпрямила спину и прислушалась.
– Боже мой…
К чему относилось это «боже мой»? Она явно мечтала, чтобы скорее вернулся муж, чтобы кто-нибудь, все равно кто, пришел бы и положил конец ее мучениям.
И тогда Мегрэ почувствовал угрызения совести. Что мешало ему подняться с кресла и сказать: «Мне кажется, ваш брат напрасно попросил меня приехать к вам. Мне здесь нечего делать. Вся эта история меня не касается. И если вы не возражаете, я. поблагодарив вас за прием, уеду ближайшим же парижским поездом?» Но перед его глазами стояло бледное лицо Луи, молящие глаза юноши, его ироническая усмешка. И еще-это главное! – перед глазами его стоял Кавр с портфелем под мышкой. Кавр, которому после стольких лет судьба дала наконец-то возможность взять верх над своим бывшим коллегой, столь ему ненавистным. А Кавр действительно ненавидел его. И не только его, он ненавидел всех, но Мегрэ особенно. Глядя на Мегрэ, он всегда думал, что и его, Кавра, судьба могла сложиться столь же удачно. Какую же кропотливую, скрытую работу вел этот самый Кадавр со вчерашнего дня, с того самого момента, как они вместе вышли из поезда?
Тикали часы. Но где же они? Мегрэ пошарил глазами по стенам. Ему тоже было не по себе. «Еще пять минут, – подумал он, – и у бедняжки не выдержат нервы…. Она мне во всем признается… Она больше не может. У нее уже нет сил…» А ведь он может разом со всем покончить. Стоит только задать ей вопрос. Или даже не задавать. Просто встать перед ней и выжидающе посмотреть ей в глаза. Разве она в состоянии выдержать его взгляд? Но вместо этого Мегрэ продолжал молчать, мало того – чтобы дать несчастной женщине возможность прийти в себя, он торопливо схватил со стола какую-то книжонку, как оказалось, журнальчик для женщин с узорами вышивок. Как в приемной зубного врача человек читает то, чего никогда не стал бы читать по доброй воле, так и Мегрэ листал журнал, внимательно разглядывая розовые и голубые узоры, и при этом невидимая нить, связывающая его с мадам Но, ни на секунду не ослабевала.
Спасла положение горничная-простая деревенская девушка в строгом черном платье и белом фартуке, которые еще больше подчеркивали не правильные, грубые черты ее лица.
– Ой, простите, мадам… Я не знала, что у вас гость…
– Что вам, Марта?
– Я хотела спросить: накрывать на стол или подождать хозяина?
– Накрывайте.
– А месье Альбан будет ужинать?
– Не знаю. На всякий случай поставьте прибор и для него…
Какое это облегчение-говорить о простых, привычных вещах, произносить объеденные слова! Мадам Но была рада случаю сказать хоть что-нибудь:
– Сегодня месье Альбан обедал у нас… Это он подошел к телефону, когда вы звонили… Он так одинок… Мы уже считаем его членом нашей семьи… И, воспользовавшись тем, что ей наконец-то подвернулся повод выйти из комнаты, проговорила: