Инспектор и ночь - Страница 27
«Какой-нибудь из этих мерзавцев вскружил голову и моей, — думал Клод. — И если ещё не имел её, то будет иметь. Чего ж легче, Жаклин только о туалетах и мечтает».
Он знал, что не стоит Жаклин. Она слишком красива для шофёра и имеет право на многое из того, чего у него нет. Он чувствовал себя виноватым и беспомощным. Что он мог сделать и что мог предложить ей, кроме своей тёмной комнатушки!
— Скажи, ты меня больше не любишь? — спросил Клод как-то вечером, когда они выходили из кино.
— Боже мой, Клод, оставь эти смешные вопросы!
Через несколько шагов она добавила, несколько смягчившись:
— Разумеется, люблю, но разве ты не видишь, что в наших отношениях нет перспективы? Даже самой маленькой. Ты и квартиры найти не можешь.
«Выход на худой конец всё же есть — моя комната», — подумал Клод, но вслух сказал:
— Я продолжаю искать. Сегодня узнал, что можно найти возле Сен-Дени.
— Да, но когда? Ты ведь столько месяцев уже ищешь…
— Когда мы увидимся? — спросил Клод, когда они прощались.
Ему хотелось сказать: «Увидимся ли мы завтра?» — но в последний момент он не решился.
— Да, только не на днях. Мы готовимся к рождеству, и я страшно занята.
Клод чувствовал, что конец недалёк, он не понимал, что он, в сущности, уже пришёл. Жаклин больше не искала встреч с ним.
Как-то вечером они случайно столкнулись возле бистро. Было холодно, и Жаклин куталась в мягкое жёлтое пальто из верблюжьей шерсти.
— Да это никак Клод! — остановила она его, несколько смешавшись, и протянула ему руку.
Тоже смущённый, он попытался улыбнуться и робко посмотрел на неё. Но она выглядела далёкой и недоступной, эта Жаклин в пальто с высоко поднятым воротником, модно причёсанная, источающая аромат незнакомых духов…
Немного помолчав, Клод произнёс почти без упрёка:
— Значит, у тебя всё же появилось это верблюжье пальто…
— Да, — сказала она, — скопила немного денег и купила. А ты что делаешь?
— Ничего. Что я могу делать? Ничего.
Так они расстались. Потом он видел её ещё раз, последний, но это было издали, через витрину…
Колонна снова тронулась. На этот раз Клод заранее включил скорость и ждал, когда можно будет «выжать» сцепление. Автобус, почти прилипнув к идущим впереди машинам, проехал перекрёсток и остановился на бульваре Орнано.
— Маркаде-Пуассониер! — внушительно выкрикнул Леон.
Большие остановки он всегда объявлял торжественно.
«Здесь многие сходят, — подумал Клод, — придётся ждать». Ничего, теперь это уже не страшно. Впереди, насколько хватал глаз, бульвар заполняли машины, эти машины двигались. Автобус вырвался из пробки.
Леон дёрнул за шнур звонка. Хоть бы больше не было задержек. Конечно, ругани с инспектором всё равно не избежать. Только бы не застрять ещё где-нибудь.
Доехав до следующего угла Орнано, Клод по привычке поглядел вправо. Здесь находился магазин, где раньше работала Жаклин. За прилавком, где она стояла, была сейчас другая девушка в синем халате. Незнакомая девушка с бледным веснушчатым лицом.
«Почему всё так получилось? — подумал он. — Почему богатые забирают у бедных всё, даже красивых девушек? Поступит на работу хорошенькая, и её через месяц переводят в центр. Окраины обойдутся и без красавиц».
Клод вспомнил о Монопри около Опера. Это было за день до рождества, когда его смене дали полдня на покупки. Клод уже купил всё необходимое — кусок колбасы и одну сардельку по случаю праздника. Свободное время можно было использовать для прогулки. Он сел в автобус и сошёл на остановке. Знал, что сойдёт здесь, хотя предварительно не строил никаких планов. Магазин сиял красным и белым неоном. Моросил дождь, и люди торопились войти в широкие застеклённые двери. Клод протиснулся в толпе к витрине и заглянул внутрь. Сначала он ничего не мог рассмотреть — из-за слишком яркого света и обилия покупателей. Потом увидел Жаклин. Она стояла в своём синем халате за прилавком, где продавались конфеты. Все продавщицы были одеты в такие халаты, но синий цвет был словно специально создан для Жаклин, для её матовой кожи и тёмно-каштановых волос. В этом халате она снова показалась Клоду прежней, близкой Жаклин. Люди толкались и мешали ему смотреть.
— Слушай, парень, если ты не собираешься входить в магазин, не мешай другим, — проворчал за его спиной какой-то старик.
Клод посторонился и снова приблизил лицо к стеклу. Жаклин находилась далеко, но он видел, как её руки двигаются над прилавком, а лицо повёртывается то в одну, то в другую сторону. Сейчас она улыбается. Она всегда так приподнимает веки, перед тем как улыбнуться. Теперь она трогает брошку у себя на груди. Жаклин всегда трогает брошку, когда соображает что-то. А сейчас она показывает обеими руками — выбирайте сами, что купить.
На него напирали со всех сторон и несколько раз отталкивали от витрины. Потом пошёл проливной дождь, и толпа растаяла. Это было очень кстати. Клод теперь стоял один у витрины и мог смотреть сколько угодно. Вдруг Жаклин повернула голову к окну. Он быстро отступил, завернул за угол. И почувствовал, что город сразу стал пустым и тёмным. Некуда было идти, нечего было делать. По спине побежали мурашки — он промок насквозь. Ему припомнились слова Бернара Бездонного: когда тебе тяжело, напейся. Но пить не хотелось. Ничего не хотелось делать. Всё потеряло смысл…
— Семлон! — пропел голос Леона.
Автобус остановился на предпоследней остановке. Ещё немного, и рабочий день кончится. Но мысль об этом не ободрила. «Завтра воскресенье», — сказал он себе, чтобы повысить настроение. Но и это не обрадовало. Все воскресенья пахли карболкой, больницей. Воскресенья…
Леон усиленно дёргал шнур звонка, словно говорил: «Эй, приятель, ты что там, спишь? Нашёл, когда спать». Леон торопился уйти. У него пересохло в горле.
Клод тронулся, включил вторую скорость и опустил оконное стекло. Он чувствовал удушье. Впереди, между двумя длинными рядами железных крыш, увенчанных трубами и антеннами, всё так же нависало небо, закопчённое и мокрое. Наверно, наконец пойдёт дождь…
Воскресенье… Он встанет поздно в своей душной комнатушке и ощутит винный перегар, исходящий от Бездонного. Потом пойдёт в бистро, в самое дешёвое, пропахшее сажей и жжёным сахаром, а потом надо будет готовиться в путь. Клод наденет выходной костюм, в котором раньше ходил с Жаклин в кино. Спереди на брюках, вдоль складки, материя стала совсем тонкой, но костюм ещё не сносился до дыр, или, по крайней мере, их ещё не видно. Затем он нахлобучит фуражку и возьмёт со стола пакетик с дешёвыми кислыми конфетами. Одну конфету можно долго сосать. Бернар ещё будет покоиться во сне. Клод с завистью взглянет на его спокойное подпухшее лицо, потом выйдет, тихо прикрыв за собой дверь.
По воскресеньям автобусы идут с интервалами в двадцать-тридцать минут, а их приходится менять, чтобы добраться до Сальпетриеры. Клод пересаживался с одного автобуса на другой, подолгу ждал на пустынных в воскресный день остановках. Наконец он добирался до цели. Большая почерневшая арка выводила его на широкий двор. Это была Сальпетриера — «морг бедняков», как её называли. Клод хорошо знал дорогу — третий корпус, второй этаж. Ещё в приёмной жёлтого сырого здания с облупленными стенами его встречали противный дух карболки, смешанный с отвратительным сладковатым запахом гноя. Третий корпус, второй этаж.
Клод входил в палату, заставленную длинными рядами белых кроватей. Восьмая кровать от двери. Мать пыталась подняться ему навстречу, её голова, повязанная белым платком, дрожала на тоненькой жилистой шее:
— Клод, дорогой мой мальчик, вот и ты наконец. Наверно, пришлось ждать на остановках?
Он целовал её холодную морщинистую щёку и отвечал, что не пришлось ждать долго. Как всегда. Потом садился на приготовленный стул.
Мать рассказывала о своих делах. Кто умер за неделю, как сестра плохо относится к больным. «Хоть бы она рассказывала подольше, — думал Клод, — иначе придётся молчать».