Инспектор Антонов рассказывает - Страница 19

Так что «обыкновенные» люди, не знаю почему, мне не очень интересны, хотя мне следовало бы, в сущности, поучиться у них, и мысли мои, как правило, заняты другими людьми — теми, кому надо подставить плечо, чтобы они не покатились вниз, теми, кто барахтается в своем болоте, и ты волей-неволей напряженно следишь за ними, чтобы понять, одолеет в них человеческое или животное, от которого идет омерзительный спертый дух тунеядства и преступности. И может быть, это ноль без палочки, но все же вовсе не неприятно встретить иной раз кого-нибудь из тех, кто барахтался, встретить крепко ухватившейся за детскую коляску и услышать:

— Здравствуйте, инспектор… Не узнали меня?

Такие мысли крутятся у меня в голове, пока я стою у окна и рассеянно гляжу вниз на толпу, заполняющую мост и бульвар. Наверное, я несколько увлекся этой созерцательно-умственной деятельностью, потому что, посмотрев вдруг на свои наручные часы, я устанавливаю, что сейчас семь без двадцати. Дора уклонилась от намеченной встречи. Интересно, почему?

Интересно или нет, но почему, этого я не узнаю, если буду и дальше торчать в кабинете. Прибираю на столе, спускаюсь привычным аллюром вниз по лестнице и только выхожу на улицу, как сталкиваюсь с Дорой.

— Еле удалось ускользнуть от Марина, — говорит она вместо извинения.

— А от его брата как удалось ускользнуть?

Женщина неприязненно вскидывает глаза.

— Вы следили за мной.

— Вовсе нет. Случайное совпадение.

— Знаю я ваши совпадения.

— Вам все известно наперед. Только давайте не будем ссориться тут, на улице.

Мы молча пробираемся через толпу на мосту и сворачиваем влево, на аллею, идущую вдоль канала. Еще светло, но небо уже становится серым и дома на противоположной стороне погружаются в тень.

— Я вас спрашивал про недавнее свидание с Филиппом…

— Это не было свиданием. Мы увиделись случайно.

— Неправда. Он вам звонил.

— Значит, вы за ним следили…

— Это уже наше дело. А я вас спрашиваю о вашем.

— Он мне действительно звонил. Я вышла, и мы встретились у Орлиного моста.

— Я спрашиваю, зачем? С какой целью? О чем вы говорили?

— А что вы так на меня накинулись? — произносит Вполголоса, но раздраженно Дора. — Что плохого в том, что я виделась со старым другом?

— Плохо здесь то, что вы не знаете, кто в действительности ваши друзья.

— Их не так много, чтобы я этого не знала.

— И Филипп фигурирует среди этих малочисленных, но верных друзей?

— Я этого не сказала. Друг — в самом обычном смысле этого слова.

— Однако в прошлый раз, как я помню, вы говорили о нем, не скрывая своей ненависти.

— И тут вы не совсем точны. Я его презираю и ничего больше.

— И это не мешает вам отозваться на его приглашение встретиться.

— Он просил меня об одной маленькой услуге. Все же я ему в известной степени обязана. Он, а не кто-нибудь другой, вытащил меня из грязи.

— А что это была за услуга, о которой просил вас Филипп?

— Денежная.

— И вы помогли ему?

— Нет. У меня не было такой возможности.

— Ясно, — киваю.

Продолжаем идти по аллее вдоль канала, но это направление, по-видимому, не устраивает Дору, потому что она вдруг спрашивает:

— У вас есть еще что-нибудь ко мне?

— Наверное, я отнимаю у вас время?

— Можно сказать и так.

— Но вы ведь должны мне около часа, я ждал вас. Так что верните мне хотя бы этот час.

— Ну, не сердитесь. Я только спросила.

Еще несколько шагов по пути к неизвестности, и мы достигаем площадки с несколькими скамейками.

— Давайте немножко посидим. Я устала от беготни.

— Почему же нет, — соглашаюсь. — Тем более здесь, среди природы.

Природа, между нами говоря, здесь достаточно жалкая — бетонированный канал с редкой, ощипанной травкой на газоне, но мы пришли сюда не для того, чтобы объясняться в любви. Я закуриваю и обращаю задумчивый взгляд долу, что позволяет мне установить, что шнурок на моем левом ботинке развязался. Наклоняюсь, чтобы поправить вышеназванную часть своего туалета. Потом говорю наискучнейшим тоном:

— В прошлый раз вы заметили, что такие, как я, отравлены недоверием или чем-то в этом роде. Однако если мы и отравлены частично, то вас, извините за выражение, хоть неси в морг.

— Может быть, — отвечает женщина с полным безразличием.

— Но какая вам польза от этого недоверия?

— Она меня оберегает от пощечин.

— Разве что… А вот у меня такое впечатление, что пока вы оберегаете лицо, вам угрожают удары с тыла.

Дора смотрит на меня, пытаясь понять, что я подразумеваю под ударами с тыла, но ничего не говорит. Я тоже некоторое время молчу и любуюсь, как ловко завязал шнурок на ботинке. Потом небрежно спрашиваю:

— Вы действительно считаете, что чем-то обязаны Филиппу?

— А как же иначе? Столько уроков житейской мудрости он мне преподал.

— Вот как! Может, вы и со мной поделитесь чем-нибудь?

— Ну, пожалуйста. Только лучше бы вы обратились прямо к нему. Доставили бы ему удовольствие.

— Не знаю, сколько он с меня сдерет.

— Ничего он за это не возьмет. Уроки он дает совершенно бесплатно. Ему достаточно чувствовать себя благодетелем подрастающего поколения. Скажем, появился Моньо небритым или Спас совершил какое-то хулиганство, Филипп покачает головой и скажет сочувствующе: «Не так надо, детки. Лучший способ жить непорядочно — это иметь порядочную внешность. Будь каким

хочешь мерзавцем, но никогда не веди себя мерзко, иначе сразу же возьмут на заметку…»

— Мудрая мысль.

— А увидит, что Магда загляделась в чью-то сторону, наклонится и деликатно напомнит шепотом: «Не забывай, милочка, что таким, как ты, платят по тарифу. Чем менее ты доступна, тем больше ты получишь…» И еще целая куча сентенций в том же духе.

— Теперь я понимаю, почему вы в таком долгу перед ним, — говорю я и тут же чувствую, что хотел сказать одно, а женщина поняла совсем другое. Лицо ее на какую-то долю секунды сжалось, как будто я дал ей пощечину. Потом, спустя эту долю секунды, оно обрело свою обычную бесстрастность.

— Бросьте вы свою мнительность, — говорю, злясь больше на себя, чем на нее. — Я думаю, что моя мысль ясна — после всего Филипп может еще держать вас в руках?

Дора не отвечает.

— Шантаж?

Молчание.

— Шантаж, да? Отвечайте же!

Женщина хочет что-то сказать, но только глотает слюну и кивает.

— Какой шантаж? Шантаж прошлым?

Она кивает снова. У меня ощущение, что она сейчас заплачет, но спешу себя успокоить: такие упрямые не плачут.

— Ну, я знаю ваше прошлое. Оно действительно не розовое, но это перевернутая страница. Если кто-то вас любит, он должен понять…

— Понять? — почти беззвучно спрашивает Дора. — Понять что? То, чего я и сама не понимаю?..

— Бывает, — я стараюсь ее успокоить. — В вашей короткой биографии есть три периода, которые четко разграничены. И если между вторым и третьим все еще можно обнаружить известный переход, при этом очень обнадеживающий, то между первым и вторым…

— … лежит пропасть?

— Именно.

— Это как раз та пропасть, в которую я упала.

— Случайно поскользнулись?

— Ничего подобного. Пыталась покончить с собой.

Она ничего больше не говорит по этому поводу, как не говорила ничего и на прежних допросах, протоколы которых я недавно перелистывал.

Наступают сумерки. Небо над крышами еще светлое но над нами оно уже темно-синее, и тут и там начинают мигать большие одинокие звезды. Вдалеке, на мосту, зажглись фонари. Вечерний ветерок играет с ветвями деревьев.

— Ладно, — говорю я. — Не буду расспрашивать. Это ваша личная история. Бывают такие несчастья. Оставит тебя любимый человек или что-нибудь в этом роде…

— Меня-то оставил отец…

Ах, эти отцы! И Дора тоже состряпала себе оправдание по отцовской линии.

— Что, он уехал или вас прогнал?