Иностранец ее Величества - Страница 11

И все это плохо сочеталось с его титулом – Managing Director (директор-распорядитель) всемирно известной медийной компании.

Настало время, и я побывал в особняке Уилла на улице, признанной недавно самой дорогой в Великобритании. А потом и в родовом поместье в десятки гектаров площадью, с холмами, речками, угодьями, парками, садами и лесами. (И с повсюду бегающими фазанами.)

К тому же выяснилось, что Уилл – внук основателя компании, он представлял в ней семью, по-прежнему владевшую в то время блокирующим пакетом акций и вообще имевшую огромное влияние на то, как велись дела.

Как-то это все с трудом уживалось вместе в моей еще не англизированной к тому моменту голове…

Я же не знал тогда еще великого «правила потертого смокинга». И знакомство со странным эмигрантом по имени Генри Феофанофф мне еще только предстояло.

Да и в английских представлениях о дружбе мне тоже не сразу удалось разобраться.

Закадычных друзей в русском понимании у англичан, как правило, вообще не бывает, по крайней мере если речь идет о среднем классе. Вот в низших слоях – другое дело. Там это встречается часто, обычно еще и сдобренное и укрепленное обильной и беспорядочной выпивкой, а у более юного поколения – марихуаной.

Правда, в моем конкретно случае я дошел-таки до состояния почти русской дружбы с одним довольно известным кинорежиссером-документалистом, причем даже без помощи каких бы то ни было видов «допинга». Но мы оба нетипичны: он слишком эмоционален и богемен для англичанина, да еще вдобавок несчастен в личной жизни и одинок, ну а я… Куда же денешься от усвоенного в детстве и юности. Old habits die hard, говорят в Англии, старые привычки умирают с трудом.

С ними обоими – режиссером Дэниелом и крупным менеджером Уиллом – мы познакомились еще в Москве, в самом начале девяностых.

Дэниел снимал фильм, я ему немного помогал, и мы довольно много времени провели вместе, даже съели несусветное количество картошки и селедки на даче: времена в России были голодные, но для Дэниела и его ассистентки Терезы это была искомая русская экзотика, да и не в еде, в конце концов, счастье…

Что же касается Уилла, то он приехал в Москву, впервые в жизни оказавшись в России, вести деловые переговоры. Вечером они с помощником сидели на кухне блочного дома у нас в Черемушках и с видимым удовольствием вкушали запеченную свинину с рынка.

Впрочем, до нашего дома в Черемушках надо было еще доехать. И это оказалось не таким простым делом. Почему? А потому, что мой начальник выделил ради такого гостя свою «Чайку». Та с большим трудом пробиралась по узеньким дорожкам вдоль стандартных, не отличимых друг от друга домов. Вдобавок дело было зимой и дорожки эти были занесены тонким слоем снега, под которым постоянно обнаруживался лед. Поэтому «Чайка» ехала медленно. Вдруг к нам подбежала энергичная старуха в платке и в валенках: надо думать, она впервые увидела «Чайку» вблизи и решила воспользоваться случаем. Старуха звучно ударила ногой по колесу и торжествующе закричала: «У-у, слуги народа!»

Уилл был заинтригован. «Что случилось?» – спросил он. И когда я ему объяснил, как мог, что такое «слуги народа» в данном контексте, он пришел в полный восторг. Я тогда еще не мог догадаться, что мой гость получил замечательную тему для рассказов в аристократических салонах Лондона.

Когда мы приехали в Англию, Уилл в ответ позвал нас с женой к себе домой пообедать, в тот самый трехэтажный особняк в центре Лондона. Но сидели мы тоже на кухне, расположенной в подвале, впрочем уютной и удобной. Хозяина, видно, беспокоила мысль: как бы не задеть наше самолюбие. Вдруг мы начнем комплексовать, задумаемся над тем, прилично ли было принимать на советской кухне, в блочном доме, мультимиллионера и аристократа, владельца этакого вот домища. А так вроде квиты: все нормально, никто не в обиде.

В следующий раз Уилл, кажется, пришел к выводу, что мы достаточно освоились, и решился обедать с нами в столовой. В последнее же время мы в основном ездим в гости в его родовое гнездо на юге Англии. Ездим раз в год. И также единожды в год он с женой приезжает к нам в Фолкстон. Еще, может быть, раз-другой за год Уилл зовет меня в клуб «Гэррик»: пообедать, обменяться семейными новостями.

Клуб этот считается в Лондоне чрезвычайно престижным местом. Темное снаружи, мрачное, но основательное здание в районе Ковент-Гардена, без всякой, разумеется, вывески и опознавательных знаков. Стать членом этого клуба – все равно что получить удостоверение, что ваша жизнь удалась. Свидетельство высокого социального статуса.

Причем даже если вы богаты и знамениты, это еще не гарантирует вам приема в «Гэррик». Все члены клуба будут голосовать, и если вам накидают «черных шаров», то тут уж никто и ничто не поможет. Солидных вроде бы кандидатов регулярно прокатывают. Одним из самых громких был случай, когда здесь забаллотировали знаменитого тележурналиста и писателя Джереми Паксмана, прозванного коллегами Паксо, книга которого «Англия: Портрет народа» была недавно переведена на русский язык.

Одна из причин, почему его постигла неудача, видимо, в том, что он крепко достал нескольких видных политиков – особенно министра внутренних дел середины девяностых, а в начале нулевых лидера тори Майкла Хауарда. Мне эта история была особенно интересна, потому что я знаком с обоими – правда, с Паксманом ближе. Он приглашал меня в качестве гостя в свою передачу «Ньюзнайт» – местный вариант «Времени» для интеллигенции. «Несносный и грубый», по мнению политиков, с коллегами Паксо был предельно мил, вежлив и уважителен. Но стоило в студии появиться политику, он действительно менялся на глазах, делал охотничью стойку – я это сам видел! Просто вервольф какой-то! Майклу Хауарду задал четырнадцать раз подряд один и тот же неприятный вопрос, связанный с проблемами в английских тюрьмах. Умный, блестящий политик, тот ловко и интеллигентно уклонялся, но Паксман был неумолим и неукротим. И снова и снова спрашивал его одно и то же. И все это в прямом эфире, разумеется!

Майкл Хауард тоже живет в Фолкстоне, он был долгое время депутатом парламента от нашего округа. Я познакомился с ним на конференции Консервативной партии в Борнмуте, где вместе с коллегами из Би-би-си рассказывал о ситуации в Восточной Европе. А затем сталкивался с ним и в телестудиях, и просто на улицах Фолкстона. И даже один раз в поезде. Хауард неизменно был приветлив, мил, человечен. Совершенно не похож на ходульного высокомерного политика… Так что нападение на него Паксо буквально разрывало меня на части: с одной стороны, я восхищался коллегой, а с другой – сочувствовал симпатичному земляку Хауарду. Думал: не хотел бы я оказаться на его месте. Хотя с точки зрения свободы слова, защищенности общества это, наверное, замечательно, что можно вот так вот действующего министра – одного из самых главных в правительстве – прямо на глазах многочисленных зрителей – припирать к стенке. Надо сказать, что во времена Паксо «Ньюзнайт» смотрели все, кто так или иначе интересовался политикой, а таких набирались сотни тысяч, если не миллионы…

Политической цензуры в Англии нет и быть не может – ни прямой, ни косвенной. Но истеблишмент способен иногда отомстить резвому журналисту – не принять в члены клуба, например.

Клуб назван именем своего основателя актера Дэвида Гэррика. Ох, вот уж был знаменитый лицедей, и при этом богатый. И главное – принятый в свете. Директор королевского театра Друри-Лейн. И вот что еще я думаю: не так много в мире стран, где в ХIХ веке актеры могли проникать в среду аристократии, получать титулы и даже основывать привилегированные, закрытые джентльменские клубы. Кстати, и Гэррик тоже был потомком бежавшего из Франции гугенота.

Но вот с женщинами дело тут обстоит несколько иначе. До недавнего времени их не только в члены «Гэррика» не принимали ни при каких обстоятельствах, но даже и в качестве гостей они могли быть приглашены лишь со множеством оговорок. Во-первых, только в дневное время, а в золотые вечерние часы – ни-ни! Во-вторых, входить они должны были через черный ход, как прислуга. Но ведь такого рода клубы джентльменов и придуманы были в значительной степени для того, чтобы дать им возможность вырваться из семьи, отдышаться, понаслаждаться свободой вдали от неусыпного ока супруги… Какой же смысл женщин туда допускать – вся концепция летит вверх тормашками…