Innominatum. Неназываемое - Страница 3

После нескольких поездок на Авалон (так назвали гигантский участок болота в центре Долака, арендованный у правительства Индонезии под аграрное развитие бросовой территории), Рамсвуд сформулировал техническое задание на ландшафтный дизайн и требования к персоналу «массовки» (к будущим жителям Авалона), а сама реализация проекта была передана профессионалам узкого профиля. Молодой сценарист получил круглую сумму, занялся своей кинокомпанией и на долгие годы забыл про Авалон. Но недавно, старый проект напомнил о своем существовании письмом по e-mail.

«Уважаемый м-р. Рамсвуд! Вас приветствует Совет Авалона. Мы очень высоко ценим проделанную вами работу, и предлагаем вам внести в устройство нашего государства некоторые дополнения, принятые Советом Лордов. Мы приняли решение, что в нашей столице необходим Колизей, что влечет определенные перепланировки. Кроме того, увеличение числа наших подданных, позволяет улучшить дороги в предместьях, а это требует профессионального проекта. Мы приглашаем вас посетить Авалон, и будем довольны, если вы сможете сделать это в ближайшие дни. Сообщите нам дату, и вас доставит зафрактованный самолет. Подпись: Лорд Поул Грейвер, канцлер Авалона».

И Колин согласился приехать, искренне полагая, что на острове Долак продолжается глуповатая, но, в общем, безобидная игра в средневековых феодалов и вилланов. Он в какой-то момент даже порадовался неугасающей популярности своего изобретения. А подпись «Лорд Поул Грейвер, канцлер Авалона» его рассмешила. В реальности, Поул Грейвер был совладельцем компании, специализирующейся на выпуске кондомов…

Когда Колин Рамсвуд прибыл на аэродром Авалона, и увидел лорда Грейвера, ему стало совсем не смешно. Лорд Грейвер — производитель кондомов ехал в открытом джипе с геральдическим гербом на борту, а вилланы, работавшие на полях, замирали, сгибаясь в раболепном поклоне… Дикое сочетание аэродрома и кланяющихся средневековых вилланов. Анахронизм, который, казалось, мог возникнуть только в мозгу, одурманенном марихуаной, но, тем не менее, существовал в материальной реальности Авалона на острове Долак. Опытный взгляд Рамсвуда мгновенно выделил детали картины, свидетельствующие о том, что люди на полях не играют роль в массовке, а действительно являются вилланами, обязанными сгибаться в поясе и опускать глаза при проезде лорда. А охранники во втором джипе внимательно следят за выполнением ритуала, и готовы немедленно наказать виллана, который проявит непочтительность. Новое средневековье…

Рамсвуд снова тряхнул головой, чтобы прогнать наплывающие картины Авалона. Эпизод с вилланами на полях около аэродрома был только первым. Дальше… Сценарист не хотел вспоминать. На Авалоне было ужасно, но, улетев домой в Сиэтл, сценарист (в принципе) мог потом уговорить себя, что это просто очень реалистичная постановка. Он несколько раз в жизни прибегал к такому приему — и срабатывало. Наверное, если бы Авалон был замкнут в себе и изолирован от окружающего мира, как какие-нибудь дикие племена в джунглях Амазонки или болотах Конго, то Рамсвуд так бы и поступил. Но, Авалон, как оказалось, представлял собой элитный городок, связанный со многими городами через аэропорты индонезийского Джайапура на Новой Гвинее и австралийского Дарвина. Все двадцать (кажется, их было столько) «лордов Авалона», без всяких проблем летали в цивилизованный мир на переговоры, банкеты и саммиты, касающиеся их бизнеса, или связанных с участием их компаний и фондов в политике… Вот это, последнее, пугало Рамсвуда гораздо больше, чем все ужасы, увиденные в Авалоне на Долаке.

Конечно, «калибр» лордов Авалона был слишком мал, чтобы иметь серьезный вес в Конгрессе и Белом Доме. Но, Поул Грейвер входил в некий общественный совет при мэрии Лос-Анджелеса, а другой лорд, Эйб Шепард (член совета директоров довольно крупной сети магазинов модной одежды) значился в списке региональных спонсоров Демократической партии. Факты говорили о том, что «авалонские игры» не мешают «лордам» успешно расти в бизнесе и в политике. Рамсвуд задумался: что будет, если «лорды» пригласят кого-то из более высоких политических кругов «развлечься в новом средневековье»? Почему бы и нет? Многие конгрессмены считают «авалонские» порядки идеалом старого доброго прошлого…

Бармен принес маленькую «тестовую» кружку еще одного сорта местного пива, и как водится, спросил о впечатлениях по предыдущей порции. Рамсвуд высказался крайне одобрительно, и получил приглашение «приезжать сюда чаще»… Возможно, это была хорошая идея. Здесь, на любительском ипподроме, хорошо думалось. Сейчас мысли сценариста переместились на практический вопрос: как строить разговор с Большим Бонго? Берген Фарриган, президент «Iron Star», представлял собой странную фигуру, сотканную из противоречий и парадоксов. Он был независим потому, что зависел от множества внешних сил, он был скрытен, поскольку (как могло показаться) все делал открыто, и он был непредсказуем, поскольку (как, опять же могло показаться), почти всегда выбирал самые примитивные решения из спектра возможных…

За этими раздумьями Колин Рамсвуд провел день и вечер, а потом, настала ночь, и с помощью двух таблеток какого-то новейшего транквилизатора, сценаристу удалось поспать. Правда, утром голова была тяжелая, как с похмелья. «Вот тебе и новейшие таблетки, — подумал Рамсвуд, — лучше было просто хлопнуть стакан виски». С такими мыслями, он привел себя в порядок, выпил в баре две чашки кофе и отправился в яхт-харбор, поскольку (как сообщила Джоан Лайти) встреча назначена на яхте мистера Фарригана. Яхта выходит в море в 8:00, и к этому моменту надо быть на борту…

Большой Бонго был похож на облысевшего и сильно загоревшего Винни-Пуха и, как упомянутый сказочный плюшевый медвежонок, очень любил мед. Раньше Фарриган употреблял мед в виде 40-градусной медовой перцовки, но врачи в какой-то момент запретили ему крепкие напитки, и он перешел на имбирно-медовый безалкогольный горячий коктейль, по рецепту кришнаитов. Сидя в шезлонге, на палубе, в тени паруса, Фарриган молча слушал рассказ гостя, шумно прихлебывая этот коктейль, и вытирая вспотевший лоб полотенцем. Могло показаться, что он слушает только из вежливости, однако, как только Рамсвуд завершил рассказ, первый же вопрос показал, что Большой Бонго слушал более внимательно, чем это можно было вообразить.

— Скажи-ка Колин, а откуда этот пилот, который тебя вез на Авалон и обратно?

— Пилот? — удивленно переспросил сценарист.

— Да, пилот. Ты сказал: «у пилота было такое лицо, будто его тошнит от этого».

— Э… Я не знаю, откуда пилот. Просто, у меня была марка и номер самолета, и номер любительской полосы на восточном малом аэродроме в Джайапуре.

— Какой ты нелюбознательный, Колин, — тут Большой Бонго вздохнул, — в мире столько интересного, а ты не смотришь. Хорошо хоть ты заметил, что пилота тошнило. Это так важно, что ты даже представить себе не можешь. Как писал великий Жан-Поль Сартр: «Дело плохо! Дело просто дрянь: гадина — тошнота, все-таки настигла меня!». Знаешь, Колин, этот роман Сартра так и назван «Тошнота», он написан в 1938-м, и считается гениальным! Гениальным, ты чувствуешь? В этом что-то есть, верно?

— Декадентский словесный понос, — проворчал Рамсвуд, не любивший Сартра.

Фарриган взмахнул кружкой с коктейлем. Чуть не расплескав его.

— Верно, Колин! Адски верно! Все гениальное в литературе, в живописи, в кино — это декадентский словесный понос! И здоровых людей от этого тошнит! Вот что важно! Почему тошнило пилота? Ну, догадайся!

— Тут и догадываться нечего. Я же говорил тебе, Берген: пилот увидел эти поля, где вилланы, или рабы. Я думаю, он и с воздуха что-то тоже видел. Например…

— Нет! — перебил Большой Бонго, — Нет, ты размениваешься на частности! А тут важно другое! Пилот — здоровый человек! Он не из той дерьмовой тусовки! Он внешний!

— Внешний? — переспросил Рамсвуд.

— Да! И странно. У лордов такая экзотика на этом острове. По логике, им надо держать своих карманных пилотов, чтобы посторонние не видели рабов. Но, лорды нанимают внешнего пилота, которого тошнит! Ты записал марку и бортовой номер самолета?