Ингвар и Ольха - Страница 9

От земли шли пряные запахи. Воздух был теплый, насыщенный ароматами душистого сена, клевера. Голова Ольхи кружилась все сильнее, тело слабело. С последней искоркой воли она заставила себя ощутить собственные руки, уперлась Ингвару в грудь.

Ингвар уже не Ингвар, а что-то другое, пожирал ее запах, ее теплоту, ее сладость и нежность, но когда ощутил ее ладони, что слабо отталкивали, принудил себя опомниться, вынырнуть на поверхность. Он стоял на сторожевой башне древлянской крепости и держал в объятиях злейшего врага объединения Новой Руси. А внизу справа и слева дожидались ее возвращения стражи крепости. А он был дурак и преступник.

Медленно освобождая ее из объятий, он судорожно пытался отыскать какие-то спасительные слова, но на языке вертелось такое, что лучше молчать вовсе.

Ольха отстранилась наконец, ее темные без зрачков глаза обыскивали его угловатое лицо с горящими глазами. Ингвар отыскал свой голос, проговорил неуклюже:

– Как видишь, княгиня… это нехорошо, когда умыкают.

Она взглянула дико, повернулась и пропала в тени. Ингвар слышал лишь частый скрип ступенек. Наконец затихло, вдали послышался мужской голос, затем голос древлянской княгини.

Ингвар замер, чувствуя свое полнейшее бессилие. Сейчас самое время выместить ненависть к людям киевского князя.

Он стоял, прислонившись к столбу, ждал. Ночь была тихая, теплая, над головой шелестели огромные, как совы, летучие мыши. Не дождавшись тревоги, потащил свое тело, из которого словно вынули все кости, вниз с башни. Во всем теле была слабость, а мысли серыми и мертвыми.

Только одно было живым: воспоминание о ее сладких податливых губах, ее запах. А пальцы подрагивали, все еще чувствуя ее нежное тело.

Почему он полагал, что она сплошь из тугих мускулов?

Утром воины древлян бродили с угрюмыми злыми лицами. Не выспались даже свободные от стражи, все чего-то ждали всю ночь, спали вполглаза. Русы, хоть и безоружные, держались увереннее. Бродили группками, громко смеялись. Пережив ночь, уже чувствовали себя победителями. Древляне скрипели зубами, воеводы едва удерживали их от стычек с пришельцами.

Когда запахи ухи, жареного мяса и птицы заполнили весь двор, гридни позвали на трапезу. Русичи отправились по-хозяйски. Кремень придержал самых горячих из древлян, велел оставаться снаружи. Драки ни к чему, довольно одной искры для кровавого пира, но парням объяснил, что им доверено важнейшее дело. Надо присмотреть за стенами и воротами, для оставшихся в лесу самое время пойти на приступ.

Ольха, стоя за косяком, наблюдала за русами. Хорошо вооруженные, крепкие, как на подбор, каждый справится с двумя древлянскими воинами. Даже без оружия выглядят чересчур опасными. Нужно избавиться от них сегодня же. Самое позднее – накормить обедом и отправить. Вторая ночь, чует ее сердце, не пройдет так мирно. Да и воеводы предупреждают, что молодежь старается вызвать русов на ссору.

Среди чужаков, как прирожденный вожак, показался Ингвар. Прищурился от солнца, быстро оглядел двор, метнул огненный взор на второй поверх терема. Ольха едва удержалась от желания шарахнуться в тень, хотя и так знала, ее не узреть со двора.

Воевода русов выглядел особенно злым, ругался и пинал своих дружинников. Накричал на одного так, что тот убежал, не разбирая дороги.

Младший братик, Твердята, осторожно дернул ее сзади за платье:

– Ты их всех убьешь?

Она вздрогнула:

– Почему?

– Они все враги.

Личико его было не по годам серьезным. Серые, как у сестры, глаза смотрели пытливо, печально.

– Враги, – подтвердила Ольха. – Но мы не можем нападать на гостей.

– Тогда убей хотя бы этого… с хохлом на голове. Или разопни его на стене терема. Чтобы все видели.

Дрожь прошла по ее телу.

– Почему?

– Сестрица, разве не видишь? Он говорит одно, а делает другое. У него злое лицо. Я слышал, он никогда не держит слово.

Она присела и обняла брата. Что за жизнь, подумала отчаянно. Даже малые дети говорят про убийства и пытки так просто, будто рвут цветы или ловят бабочек.

– Что он хочет? – спросил он серьезно.

– Говорит о мире. Но для этого мы должны встать на колени перед киевским князем. И отдать свои земли.

Мальчик гордо выпрямился. Детские глазенки блеснули, как у лесного зверька.

– Мы ни перед кем не встанем на колени!

– Ни перед кем, – подтвердила Ольха. – А теперь иди. Тебе нужно много заниматься. Видишь, какие они громадные? Чтобы воевать с русами, надо быть сильным.

Ольха отдавала последние распоряжения в обеденной палате, когда сзади послышались шаги. Она безошибочно узнала поступь кровавого пса киевского князя. Кое-как закончила наставление, хотя сама не слышала своего голоса и не смогла бы вспомнить, что говорила.

Ингвар, нахмуренный и с осунувшимся лицом, вошел с таким видом, словно искал, кого бы разорвать на части. Вынужденно остановился, коротко поклонился княгине. Она потупила глазки и улыбнулась. Шея ее была тонкая, белая, он снова ощутил желание стиснуть на ней пальцы.

– Хорошо почивал, воевода киевский?

– Отвратительно, – буркнул он. – В этих болотах комары как лошади с крыльями.

– У нас леса, а не болота, – напомнила она.

– Все равно, – буркнул он.

– Тогда ты еще не знавал дряговичей, – сказала она ехидно.

– Те, что в болотах?

– Да.

– Сапоги пачкать в грязи неохота. А потом примучим и болотников. Долго ли там просидят, если на берег выпускать не будем?

– Надо было спать в палате, – сказала она негромко. – Комары боятся наших светильников.

Он снова поклонился, чувствуя, что опять его щелкнули по носу. Обычно быстрый на острый ответ, сейчас не находил нужных слов. От этого желание сломать ей шею стало столь сильным, что пальцы сами сжались в кулаки с такой силой, что кожа заскрипела.

– Чем ваши светильники лучше? – буркнул он.

– Мы добавляем в масло… нужные травы.

Он быстро пошел к своим людям. За ним следило множество глаз, как его людей, так и древлян. Однако он чувствовал на себе и прикосновение ее взгляда, странно тревожащего, от чего ему хотелось украдкой оглядеть себя, все ли у него на месте. Хмурясь, переступил через лавку, скованно опустился за накрытый белой скатертью стол.

Отроки и молодые девки начали вносить блюда. Вечером девок не было, заметил Ингвар с насмешкой. Побаиваются буйства русов. Хотя у них по сорок воинов на каждого его дружинника… Или избегают стычек с его людьми, что вернее. Если перебить русов, то рассвирепеет князь пришельцев с Севера, таинственный Олег. А так авось пронесет нелегкая. Отсидятся в дремучих лесах, а русы то ли сгинут сами, аки обры, то ли их кто-нибудь сгинет.

На стол поставили жареных поросят. Скромнее, чем вчера, но все же чересчур обильно для простой утренней трапезы. Вчера был пир. Не столько для гостей – кто им рад? – сколько молча показывают, что не бедствуют, а раз так, то могут и защищаться. Бедных легче покорить, чем богатых… Но богатство, что древляне не учли, еще больше разжигает жадность. Богатых русы могут не только грабить, но и успешно доить! Если, конечно, удастся в этих землях зацепиться хотя бы зубами.

За огромным столом, где пировали русы, царило веселье, шутки, смех, слышались веселые крики. Русы наперебой поднимали кубки с брагой и хмельным медом, провозглашали громогласно здравицу великому князю. Обглоданные кости швыряли кто под стол, там псы рычали и дрались за мослы, а кто и бросал через плечо, не глядя, куда упадет.

Древляне смотрели ненавидяще, бессильно сжимали кулаки. Еда в рот не шла, чужаки веселятся чересчур явно, чересчур нагло. А кости швыряют в их сторону, иной раз почти доставая до их стола.

Воевода Корчак сказал своим громко:

– Счастливы, что уцелели. Надо было, аки курей, в постелях подушить!

– Да уж зазря корм тратим, – послышались голоса.