Infernal - Страница 16

Первой к меню прикоснулась поэтесса, быстро листая папку, как старую записную книжку.

– Мы заскочили в «Ереван Plaza», – улыбалась довольная Лиза. – Там я присмотрела себе пару симпатичных костюмчиков. Почти купила, но вовремя передумала. Неудобно будет тащить их сюда. Славные были вещички.

– Заедем на обратном пути, – пообещал я. – Ты попросила их отложить?

– Не помню, – рассеянно ответила Лиза. К шмоткам она была куда равнодушнее подруг.

– Я тоже присмотрела сумочку, – не отрываясь от меню, выпендрилась Адель. – Захватите меня с собой? Сумочка ждёт меня.

Подобная перспектива не вдохновляла, и я передумал кататься с ними по магазинам.

– Не знаю, успеем ли мы, – сказал я, давая понять подруге, чтоб не рассчитывала на меня. – Задержимся здесь надолго и сразу махнём домой. Никуда ваши сумочки не денутся.

– Без разницы. Захвачу её завтра, – пожала плечами Адель.

– Завтра мы собирались в солярий, – напомнила Лиза.

– Успеем. Лишний час нас не спасёт.

– Верно. Завтра я раньше освобождаюсь.

Тогда я распахнул меню и первый выбрал несколько блюд. На улице слишком жарко, чтоб испытывать чувство голода, поэтому я ограничился жареным стейком на гриле и грейпфрутовым соком. Лиза заказала греческий салат, выпечку и непонятный коктейль с труднопроизносимым названием. Не помню, что заказала Адель. Бубня себе под нос, она долго терзала официанта расспросами о содержании йода в морской капусте. Логично предположить, что морская капуста явно часто присутствовала в её рационе. Невинная блажь поэта…

Ожидая заказ, Лиза принялась делиться впечатлениями дня. Моя сладкая девочка сообщила, что её тоже ждёт премия. Выходит, я не один кую железо, пока горячо. Похвастаться успехами могла и моя расторопная скво. Я искренне радовался её успехам и прочил ей блестящую карьеру. Лизу же мало волновали подобные перспективы, она птица вольная, и готова заниматься исключительно тем, что ей интересно, а интересы её легко меняются. И в этом она права на сто процентов. Чем только не занималась она в свои неполные двадцать семь, и каких увлечений не пробовала. Её сезонные занятия дайвингом на Мальте меня давно не удивляют, а когда она записалась в спелеологи, так я чуть не поперхнулся собственной слюной. Насилу уговорил её повременить с поспешным решением. Лиза повременила и, слава Богу, успела забыть о столь экстремальной затее. Постучим по дереву. Лиза – неудержимая экстремалка, и готова покорять вершины Гималаев, прорываться с саблей сквозь дебри амазонских джунглей, кормить пираний кровавыми куриными крылышками и отправиться в подводную Одиссею на дно Атлантики – всё это если пока не было в её жизни, то намечается в грядущей перспективе. И я не представляю, как мне придётся с этим справиться, и как вообще терпеть её выходки, но я люблю её и поэтому разрешаю ей почти всё. А на какие эксперименты она готова в постели – об этом даже язык не поворачивается намекнуть. Но всему своё время…

Будни Адель не отдавали духом альпинизма и кладоискательства. Последние годы она чистокровная домоседка. Когда-то она состояла в комитете «Гринпис» и ездила с группой полоумных фанатиков атаковать торговые суда в районе Южных Курил под эгидой запрещения китобойного промысла. Невозможно представить, как она размахивала зелёным флагом и покрывала браконьеров отбойным матом, читая им своё раннее творчество. Но после десантного штурма судна и нескольких ответных оплеух от японских моряков (Адель полезла в драку первой и до сих пор гордится своим чистосердечным порывом) её порыв подутих. Активистка «Гринпис» поняла, что её крик о помощи – капля в море, и ничего не изменится, а друзья её – безмозглые шуты, живущие на дармовщину и готовые отстаивать любые идеалы, за которые хорошо платят и, до кучи, отмазывают за хулиганское поведение. Адель замкнулась в себе и ушла в творчество, написав несколько печальных поэм, обличая нравы «Гринпис» и стыдя охотников за китовым мясом. Её мигом исключили из числа добровольцев. Адель гордо махнула хвостом и написала следующую гневную тираду. Даже её очередной неизданный сборник назывался «Мёртвый голубой кит» или «Туши на пляже». Стихи прослушали в поэтической лаборатории и дружно хвалили, добавив в заключение, что чего-то не хватает, но в целом очень даже ничего. В тему и честно, а это есть настоящая поэзия.

Её старались не критиковать, ибо критику Адель не переносила. Литераторы это знали и не теребили её безнадёжную душу. Но любовь к животным в Адель не остыла. Она купила себе кролика в позолоченной клетке и нарекла его «Санчо», до сих пор живёт с ним в одной квартире, если не в одной спальне. Кролик часто линяет, гадит и насилует клетку. У него всегда стоит, когда Адель возвращается поздними вечерами. Кролик видит в ней самку, и ещё неизвестно, что Адель делает с кроликом. По слухам, она всё-таки собирается привести ему молоденькую крольчиху, хотя в зоомагазине ей советуют кастрировать бедное животное и оставить его в покое. Адель не соглашается, так как против насилия и пыток. Считает, что это бесчеловечно, и предлагает ветеринарам кастрировать себя и посмотреть, что из этого выйдет. В зоомагазине понимающе улыбаются, а когда она уходит, крутят у виска и представляют, как отчаянный кролик прогрызет клетку и набросится на хозяйку, и никакая межвидовая несовместимость ей не поможет. Смех из зоомагазина доносится на соседние перекрёстки. Адель не слышит его, спускаясь в метро и сочиняя животрепещущее стихотворение. Неизвестно, что сейчас с её питомцем, но признаков насилия на Адель нет, и никто не жалуется – ни Адель, ни немой кролик, то есть, они находят общий язык, и это не может не радовать.

Ей первой приносят блюдо, непонятное и несуразное, как сама Адель. Она начинает пробовать, не дожидаясь нас.

Мы с Лизой понимающе смотрим ей в тарелку и облизываемся.

– Как это называется? – интересуется Лиза, осторожно подмигивая мне.

– Я не дочитала название, – отвечает Адель, вынимая изо рта вилку.

– Там содержится морская капуста? – спрашиваю я, словно ни на что не намекая.

– Пока не распробовала.

– А что там есть? – подмигиваю я в ответ Лизе.

– Базилик, перец, много уксуса и репчатого лука, – серьёзно отвечает поэтесса. – Островато на вкус. Как лирика раннего Мандельштама.

Меня пробирает на ха-ха, но я закрываю рот ладонью, как бы предотвращая приступ зевоты или икоты.

Лиза предлагает заказать мне воды, но я шаркаю пальцем по её ладони и сообщаю, что всё в порядке.

Мне приносят стейк в последнюю очередь. Немудрено, его ещё успеть приготовить и заправить как следует – не диетический салат и галиматья с привкусом базилика. От вида стейка просыпается волчий аппетит. Отныне не до смеха. Беру нож и разделываю его на куски, уподобляясь Джеку Потрошителю.

Не выходя из образа, Адель продолжает нести искусство в массы.

– У меня сейчас глубокий личностный кризис, – просветляет она, как будто когда-то было иначе. – Особенно болезненно я остро чувствую одиночество. Оно пронизывает меня остриём шпаги. Я почти заколота, словно мушкетёр, сражённый на дуэли беспощадным гвардейцем. Как больно колет тонкое остриё. Это вам не нож, не копьё – это шпага. Колкая стальная шпага. Но она не может проколоть меня полностью. И потому мне очень тягостно и не хочется жить.

– Что ты такое говоришь? Как это не хочется жить? – возмущается Лиза. – У нас у всех бывают периоды, когда на душе больно, но не у всех до такой степени, как у тебя.

– Именно.

– Разберись в себе!

– Разбираюсь. Выводы неутешительны.

– Посмотри под другим углом.

– Думаешь, это может стать источником вдохновения? Возможно. Я сейчас пишу новый сборник. Он в самом начале и только загорается, вот-вот зачат. Мой младенец уже бьётся в истерике и требует продолжения.

– Откуда он?

– Кто?

– Твой младенец, – поясняю я, жадно проглатывая стейк.

– Он рождён одиночеством.

– Это как?

– Непорочно. Одиночество всегда непорочно – как божественная благодать. И я ощущаю биение его сердца. Строки рождаются сами собой. На счёт три. Четверостишие! Я могу прочитать. Хотите?