Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии - Страница 10

Не получая поддержки ни у «идеалистов», ни у «материалистов», психософия возвращается к понятию эйдоса и говорит об эйдесизме как о таком отношении с миром, когда приоритетными оказываются не предметы материального мира – «материализм» (овеществления), и не системы идей (будь то математика или система И. Канта) – «идеализм» (опредмечивания), а сущности – эйдосы. Эйдос – это то, что рождается в отношении сущностей – нашей сущности с сущностями других вещей. Это то, что рождается в пространстве сущего (или бытия), то есть обнаруживает себя до процессов овеществления и опредмечивания вещи. Мир эйдосов стоит прежде мира предметов и прежде мира идей, это родственное нашему существу представительство существующего, данное нам благодаря сущностности наших с ним отношений.

Процесс развития личности есть в этом смысле двунаправленное движение: с одной стороны – это разрушение прежней структуры личности (ее ролей, обеспечивающих формальные отношения), а с другой стороны – это постепенное приобщение к миру сущностей, через обретение способности входить в сущностные отношения с другими людьми и миром в целом. Процесс развития личности ведет к эйдесизму, сама же личность и способ ее существования – это скорее препятствие к достижению этого мира эйдосов. Личность, трудолюбиво сформированная социумом, – это хороший, но конвейерный продукт, а “ручная работа” только предстоит. И проделает ее сама личность, и если эта работа будет успешной, то в первую очередь это скажется на способе существования личности, заложенном социумом, а это – роли, отождествление, двойственность, одиночество…

Все наше поведение – это роли. Конечно, мы не артисты и мы не наигрываем, но мы разные в зависимости от ситуации, от группы, в которой находимся. Даже мимолетное настроение – и то сказывается на целом спектре наших отношений и, конечно же, меняет наше поведение. А если мы такие разные, будучи одними и теми же, разве не логично воспользоваться понятием «роли»? Тем более, что, каково бы ни было наше настроение, личность, добротно взращенная социумом, не позволит себе хулиганить в общественном месте, будет чопорно вести себя в театре и в зале судебных заседаний, с долей услужливости и с показным уважением – при начальнике, ну и тому подобное. Другими словами, мы, благодаря своим «ролям», выполняем множество социальных обрядов, даже не замечая этого. Это касается и работы, и семьи, и досуга, и секса, и всего остального. А если личность где-то «позволит себе лишку», «сыграет» что-то не по «сценарию», то засмущается, застыдится, а может быть, даже почувствует вину.

«Надо поступать так-то и так-то» – в голове каждого из нас существует такой «внутренний кодекс». И хотя он держится «на одном честном слове» и не имеет никаких оснований, кроме практики и веры, у нас лично он не вызывает ни малейшего сомнения. Причем, мы уверены, что все вокруг (по крайней мере, большинство людей) думают точно так же, что, разумеется, величайшее заблуждение. Но иллюзия правильности нашего «кодекса» не оставляет другим шанса на оригинальную точку зрения по тем вопросам, на которые у нас есть своя. Многие из этих «интроектов», как назвал бы их Фредерик Пёрлз, не осознаются нами как внешне-усвоенные, приобретeнные нами, обусловленные определенными средовыми обстоятельствами. Мы свято уверены в том, что они «объективны», что это данность, подвергать сомнению которую просто глупо. И это не родное нам, но наше внутреннее содержание лишает нас адекватности, а в результате и дееспособной адаптивности. И виной всему – наша способность отождествляться с тем, чем мы не являемся, и личность без этого была бы невозможна.

Отождествление – один из самых непростых вопросов в рамках описания способа существования личности. Большинство психологических проблем содержат в своeм основании сложное отождествление с тем, что не является действительной ценностью, но считается таковой по причине отождествления себя (или чего-то иного, но действительно ценного) с нею. Вопросом отождествления много и успешно занималась психосинтетическая теория, хотя, к сожалению, не столь многопланово, как бы того хотелось. Желание цельности – знакомо каждому из нас. «Вот это цельный человек», – говорим мы, и в этом высказывании заключен весь идеал человека, но трагичность отождествления заключается как раз в том, что посредствам отождествления невозможно достичь искомой цельности. Действительная цельность – это системность, а системность всегда рождается изнутри, и достичь цельности, интроецируя элементы внешнего в себя, невозможно. Заниматься «собиранием» «интроектов» можно и целенаправленно, и бесцельно, но цельность все равно не возникнет, возможно, сформируется жесткая, закрытая система, но не цельность.

Феномен социальных ролей, предполагающих «играющего» эти роли, речь (как отношение знака и значения), да и некоторые другие «социальные приобретения» в рамках процесса формирования личности обусловливают то, что мы теряем свое внутреннее единство, мы двойственны. То, что мы всегда разные при том, что мы всегда – это всегда мы, уже достаточное основание для такого вывода. Впрочем, всем этим причина нашей двойственности не исчерпывается. Дело в том, что наши роли часто противоречат друг другу, конфликтуют друг с другом – где-то мы такие, а где-то совершенно другие. Возникающая в таких обстоятельствах борьба чувств и мотивов естественна, подчас мы сами с собой спорим, сами пред собой оправдываемся, сами себя в чем-то убеждаем – это в нас говорят наши роли, точнее, их полномочные представители в какой-то другой, третьей, роли (в которой мы в данный момент находимся).

Двойственность заключена также в феноменах мышления и речи. Наше мышление диалогично, и это заставляет нас думать, что то, что мы думаем, может быть с легкостью понято другими, после того как мы сформулируем это в словах. Но это, разумеется, заблуждение, которое, впрочем, не так-то легко заметить. Дело в том, что мы сами себя понимаем, но мы понимаем себя еще до того, как облекаем эту свою идею в слова. И в этом загвоздка. Мы понимаем себя на уровне значений, но трансформация значений в знаки убивает истинное содержание нашей мысли. Да, мы схватываем мысль, которая родилась в нас, суть мысли, но мы не мыслим знаками, мы мыслим значениями. Формулируя же свою мысль в словах, мы продолжаем ее понимать, а наши визави – нет. Они дешифруют нашу мысль в соответствии с теми значениями, которые у них стоят за теми знаками, которые мы используем в своей речи. Поскольку же значения знаков у каждого человека свои (пусть эти различия, подчас, и не слишком существенны, но много небольших искажений дают значительное искажение в сути), то интерпретация наших слов другими людьми весьма и весьма отличается от исходных смыслов. И ведь мы не можем, не в силах проверить, проконтролировать понятность своей мысли для другого. Однако же, и сомневаться в том, что нас поняли правильно, у нас тоже нет никаких оснований. Почему? Потому что нашему собеседнику кажется, что он нас понимает, и он сообщает нам об этом: «Да, я тебя понимаю». Однако, то, что он понимает, и то, что понимаем мы, – это разные вещи. Возникает иллюзия понимания, но не понимание. Итак, двойственность – непременный элемент способа существования личности.

По сути, один человек не может понять другого чисто технически, не говоря уже о том, что, даже если бы очень захотеть, всего не расскажешь, за другого, как он переживает, не переживешь и не почувствуешь, как он чувствует. В каждом из нас свои установки, свои потребности, привычки, пристрастия – пересечения случаются, а синергичности – нет. Короче говоря, личности не бывает без одиночества… Здесь надо оговориться, что «одиночество», чувство одиночества понимается нами как переживание своей противопоставленности миру. О том, что такое это «социальное одиночество», мы скажем в соответствующем разделе данной книги. Но уже тут важно пояснить, что речь идет о неконгруэнтности, отличности наших индивидуальных реальностей, обусловленных гносеологическим устройством психики человека, а как следствие – о способе существования нашей личности, которая не может рассчитывать на то, что она будет понята так, как она сама того хочет. Нас «отлучили» в это «одиночество» еще в раннем детстве, когда мама впервые сказала нам «нет», в тот самый момент, когда она сказала нам «надо», а мы не хотели. Это настолько сильное и глубокое противоречие, что его просто невозможно осознать ребенку. Невозможно это сделать и теперь, поскольку мы не помним ничего другого, но лишь такое свое состояние – «социального одиночества».