Иная сила - Страница 8

— О! — воскликнул он. — Сие — главные реликвии Ордена, которые мы сберегли в своих долгих скитаниях! — Граф с поспешностью развязал тюк. — Это — скипетр гроссмейстера и великого магистра Ордена, переходящий от одного орденского владыки к другому еще с тех пор, как мы воевали на святой палестинской земле. Это же — прочие регалии магистров: крест святого Иоанна Иерусалимского, цепь святого Франциска, походный молитвенник магистра, плащ магистра. Прочие символы его власти и Божьего избранничества…

— Но позвольте, позвольте! — словно вспомнив лишь в эту минуту, вмешался император. — Насколько мне известно, ваш магистр уже давно почил, мир праху его. Для кого же вы бережете все регалии сии?

По лицу графа Литты фон Штраубе понял, что тот наконец почувствовал облегчение — видимо, последующая речь была зазубрена им до последнего слова и, по счастию, не заключала в себе этих нелепых Аравийских пустынь.

— Великий государь! — снова опустившись на одно колено, торжественно изрек он. — Впервые за время долгих наших странствий по миру мы лицезрим того подлинного рыцаря, коего желали бы видеть своим гроссмейстером. Божие просветление, еще накануне постигшее меня, подсказывает то же самое. Как последний доживший до сего светлого часа комтур древнего ордена нижайше прошу ваше императорское величество принять сии регалии и стать нашим магистром! — с этими словами он на вытянутых руках протянул императору гроссмейстерский жезл.

По лицу Литты снова текли слезы умиления. Ох умел, умел комтур их в нужную минуту пускать!

Император обернулся к Ростопчину:

— Видите, граф, в мальтийские магистры меня зовут. Что на сие скажете?

— Хочу лишь напомнить вашему величеству, — с улыбкой отозвался граф, — что мальтийский гроссмейстер, по их уставу, является вассалом римского папы. Разумеется, сие только formllement[Формально (фр.)].

— Ну, это еще поглядеть, кто чей вассал, — надменно улыбнулся император. — Погодите, граф, погодите — и увидите. А устав — вот отныне их устав! — с этими словами он ударил себя в грудь. Затем снова перевел взгляд на Литту. — Что ж, коли на вас снизошло такое просветление Божие — так и быть по сему! — Государь решительно взял жезл из рук графа и со словами: — Поднимитесь, мой рыцарь, — слегка приобнял утирающего слезы комтура. — Итак, перед вами — быть по сему! — ваш магистр, рыцари мои, — сказал он, обращаясь ко всем мальтийцам. — Стало быть — ваш отец, всегда готовый принимать вас с любыми вашими нуждами. И покуда, видя, что вы поиздержались за время вашего долгого, полного лишений пути, жалую вас пятью тысячами рублей, кои можете нынче уже получить в казначействе.

— О, государь!.. — всхлипнул комтур.

— Кроме того, — продолжал император, — велю в этом замке выстроить мальтийскую залу, где и станем собираться с вами за круглым столом, как сие бывало в добрые рыцарские времена… — На миг он задумался. — Только этот плащ… Ведь ваш магистр еще и император, а для персоны императора, мне кажется, он…

— В особо торжественных случаях магистр Ордена может надевать горностаевую мантию, — поспешил вставить граф Литта и тут же, видимо, раскаялся в своих словах, ибо эту самую горностаевую мантию, лежавшую у него в сундуке, давно пожрала до самого жалкого вида ненасытная санкт-петербургская моль.

Император, однако, судьбой мантии озабочиваться не стал, только произнес:

— Вот это иное дело. Велю для себя пошить… Кстати, комтур, я слыхал, ваш… мой Орден располагает многими великими тайнами древности. Надеюсь, от магистра они не могут быть сокрыты?

— Да, мой магистр, — отозвался граф, чувствуя себя явно неуютно под бельмами слепца. — И вот одна из них. — Он достал из-под кирасы нечто бережно завернутое в тряпицу и, развернув, протянул императору с виду небольшой осколок синего стекла. — Это, — сказал он, — Spiritus Mundi, плод многовековых исканий древних алхимиков.

— Гм… — Император взял реликвию в руки. — А по мне, так простое стекло… Оно что же, золото творит, если, ты говоришь — от алхимиков?

— Нет, мой магистр, — сказал комтур, — секрет философского камня, насколько мне ведомо, так никому и не удалось пока что раскрыть. Но Spiritus Mundiдолжен быть его составной частью. Взгляните на него как-нибудь в полной тьме — и тогда вы увидите Божественный свет. Это и есть Дыхание Вселенной. Кроме того, Spiritus Mundiприносит удачу его обладателю.

— Что ж, поглядим, поглядим… — проговорил император и вполне по-хозяйски убрал Spiritus Mundiк себе в золотую, украшенную камнями табакерку. — Надеюсь, это не единственная из ваших тайн?

— О нет… — пробормотал граф (бельма слепца, казалось, прожигали его насквозь). — Например, существуют секреты фортификации, всяческие хитроумные ловушки, придуманные Орденом в течение веков…

Ловушки, однако, явно мало интересовали императора. А вот на фон Штраубе при этих словах снова снизошло наитие. И было это во времени, он чувствовал, совсем, совсем рядом. Кто-то высокорослый, в гвардейском мундире, бездыханный лежал на каменном полу, и кровь насквозь пропитала его белый парик. Человек этот казался барону знакомым, но он лежал лицом вниз, и узнать его никак не удавалось.

Что сие значило, фон Штраубе не знал, так же как не всегда он умел распознать истину за другими своими наитиями. Лишь то, которое было связано с императором, отчего-то не вызывало у него сомнений.

Он незаметно встряхнул головой, и видение с окровавленным париком исчезло.

Комтур между тем, видя неинтерес государя к тайным ловушкам, продолжал:

— Имеются у Ордена конечно же и иные тайны, которые, впрочем, весьма и весьма запутаны, оттого требуют долгих пояснений…

— Ну если долгих — тогда не сейчас, — к явному облегчению комтура и отца Иеронима, молвил император. — Мы еще, полагаю так, вскорости вернемся к этому. — Он перевел взгляд на фон Штраубе: — И с вами, рыцарь столь благородного рода, мне небезынтересно будет со временем побеседовать… Однако же, — прибавил он, — сейчас, за важными государственными делами — ибо новый магистр ваш еще, увы, и владыка земной, оттого обременен делами мирскими — вынужден буду, мои славные рыцари…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Хвала Создателю, обратно ехали в крытой карете, а не срамились на весь Санкт-Петербург в этой комедиантской повозке, в которой уже отпала всякая нужда.

— Сын мой, — обращаясь к фон Штраубе, сказал граф Литта, когда они отъехали от дворца, — мне показалось, что вы что-то такое увидели…

Рыцарю подумалось, что комтур догадался о видении с окровавленным париком гвардейца — именно сие никак не отпускало молодого барона, ибо слишком было близко.

Однако нет, комтура интересовало другое, чуть более отдаленное.

— Вы так смотрели на императора в какую-то минуту… — продолжал он. — По-моему, вы увидели что-то такое… Не раскроетесь ли?

— По-моему… — проговорил фон Штраубе. — Во всяком случае, мне так показалось… Императора скоро… и даже весьма скоро… самым жестоким образом убьют…

В карете послышался металлический шелест — это вздрогнули в своих жестянках братья Пьер и Жак. Комтур тоже вздрогнул и на минуту-другую притих. Потом, вздохнув, произнес все-таки:

— Ах, сын мой, я жалею, что вас об этом спросил… Если бы я только знал ваш ответ!.. Что ж, пускай будет нам обоим наука: мне — что не всегда надо проявлять излишнее любопытство, а вам — что не на все вопросы надо давать столь прямой ответ. Постарайтесь, мой сын, об этом забыть. И чем быстрее вы это сделаете, тем, право, лучше.

И только отец Иероним, будто ничего такого не слышал, знай вглядывался бельмами в свою темноту, что-то почти беззвучно себе под нос нашептывая. Лишь фон Штраубе, обладавший тонким слухом, смог разобрать в его шепоте латинские слова — это были те же самые, что он уже слышал от слепца по дороге во дворец:

—  Peccavi, Dei! Sic, peccavi!..[Я согрешил, Господи! Да, я согрешил!.. (лат.)]— И в каком таком грехе он каялся, могло быть ведомо лишь одному Тому, к Кому он обращался.