Иная сила - Страница 55

Он высветил фонарем латинскую надпись на стене. Латынь они еще только начали постигать с отцом Уриилом, но он знал, что эта надпись гласит: «Слава избравшим Орден сей, достойным потому благодати Божьей». И имена. Вот и его — второе по счету. И вовсе не Прошка он тут, а заслуживший благодать Божью крылатый ангел Озоил!

«Когда-нибудь, после моей кончины, ты сменишь меня, послушник Озоил», — говорил когда-то великий слепец.

Вот она, его смерть, смотрит на тебя, брат Озоил, своими белыми бельмами…

А значит…

Значит, то самое время и пришло! И значит, никогда не умереть делу почившего магистра. Никто иной, как он, Прошка, не допустит этого!..

Только не Прошка вовсе, даже не Озоил! Нет, теперь он сам — Божий архангел Уриил, великий магистр Ордена хранителей Тайны! А вот и братья его, не ведающие страха рыцари сего Ордена, имена их, и людские, и ангельские, навеки вырублены на этой стене:

— Сенька — он же ангел Фонаил, смотритель и казначей Ордена;

— Олёшка — он же ангел Селафиил, охранитель внутриорденских таинств;

— Пантелеймошка — он же ангел Хризоил, беспощадная десница Ордена в миру;

— Алексашка — он же ангел Иорданаил, столь же беспощадная Божья десница внутри Ордена;

— Петрушка — он же ангел Регуил, вестник великого магистра Ордена;

— Ивашка — он же ангел Колобуил, великий инквизитор Ордена.

Имеется еще Ферапошка, покамест не принявший посвящения и потому не носящий славного ангельского имени. Что ж, пускай Ферапошка и будет Озоилом, ибо он, Прошка, отныне носит другое, наивысшее орденское имя — Уриил, подобающее магистру и генералу Ордена. А Ферапошка пускай будет ангел Озоил, наследник великого Уриила, ибо пресекновения Ордена не может быть никогда!

Он порылся в мокрой сутане умершего магистра и, преодолев некоторую боязнь, извлек из нее розовый алмаз. Однако казалось, бельма мертвого слепца взирали на его действия одобрительно.

Пусть же это и будет его, нынешнего Уриила, символ магистерской власти — власти над тайнами, над людьми и над своими лейтенантами-ангелами — Озоилом, Фонаилом, Селафиилом, Иорданаилом, Хризоилом и Колобуилом. Потом их будет больше, много больше! И они изобретут новые хитрости и тайные уловки, каких не ведал даже мудрый слепец. И власть их будет много большая, нежели у всех сильных мира сего! Потому большая, что за ними — Истина!..

И престол Ордена будет… Нет, не тут, в промозглом, холодном Санкт-Петербурге, подумал промерзший до костей Прошка, он же отныне великий магистр Уриил, — не тут, а где-нибудь в далекой теплой Гишпании, о которой он не раз слышал от скончавшегося слепого магистра. Оттуда они будут следить за миром и с благословения Божия, в котором новый Уриил уже не сомневался, будут направлять, а если надо — и исправлять его!..

Пока еще они слишком юны и слабы, так что, может быть, не сейчас это свершится, а многие, многие годы спустя. Но так будет! Теперь, держа в руке заветный алмаз, он уже ничуть не сомневался — так будет!

И бельма слепца из-под толщи воды, казалось, подкрепляли его в этой уверенности, будто усопший магистр сейчас произносил своим не ведающим сомнений голосом, как он не раз говаривал вживе: «Быть по сему» [Вмешательство Ордена Хранителей Тайны не раз будет встречаться в романах В. Сухачевского «Завещание императора», «Сын», «Загадка отца Сонье», «Конец Ордена» и других из серии «Тайна»].

* * *

Между тем четверо озябших людей в монашеских рясах добрались до квартиры Бурмасова. Там не привыкший при таком барине ничему удивляться слуга Тишка быстро растопил камин и приготовил горячий грог.

Они, как совсем недавно после потопа, патрицианствовали в каких-то импровизированных тогах возле камина, потягивали горячее питье, а Бурмасов, когда тепло его наконец пробрало, приговаривал:

— Спасена Россия! На века вперед спасена! Теперь дело за малым — за твоей, Карлуша, встречей с императором. А там женимся, непременно женимся! Чтобы уж точно закрепить все это на века!

— А что, жениться — дело всегда благое, — поддержал его Двоехоров.

— Но сейчас, — открывая бутылку «Вдовы Клико», продолжал Никита, — мы, друзья, выпьем за другое! За наше чудесное спасение и за то, чему мы им обязаны!

— За отвагу Христофора? — спросил фон Штраубе.

Бурмасов лишь покачал головой.

— За его смекалку, без которой мы бы пропали? — предположил комтур.

— Нет, — сказал Никита. — Все, что вы говорите, близко, да все ж не то.

— За фортуну нашу счастливую, за звезду? — предположил уже сам Христофор.

— Совсем рядышком, — подтвердил князь. — Ну а имя, имя звездочки этой?

— Право, ты загадки какие-то ставишь… — отозвался Двоехоров.

Фон Штраубе и комтур на сей раз промолчали, хотя барон, кажется, догадывался, что тот имел в виду.

— Имя ей, — поднося бокал к губам, подтвердил его догадку Бурмасов, — имя звездочке этой, вызволившей нас из беды, имя ей — Прелестная Родинка На Щечке Елизаветы Кирилловны! — И торжественно провозгласил: — Выпьем же за нее, друзья! Выпьем за нее, ибо без нее не быть бы ни одному из нас живу. Виват же ей, Родинке!

— Виват! — сказал комтур.

— Виват! — сказал фон Штраубе.

— А что? — чуть смущенно сказал Двоехоров. — Коли за родинку — это вполне даже хорошо! Тут совершенно никаких моих возражений — ежели за родинку! — И при воспоминании об этой родинке мечтательно прикрыв глаза, он первым осушил свой бокал.

Остальные выпили вслед за ним и разбили свои бокалы о каминную решетку.

Сколь ни крохотным казался себе фон Штраубе под сводами огромной залы, где его принимал император, но еще крохотнее он себя чувствовал под необозримой вышиной Тайны. Века и тысячелетия проглядывались сквозь эту величественную вышину. И каким, Боже, крохотным был сам император, в горностаевой мантии магистра Мальтийского ордена восседавший на троне!

— Что ж, рыцарь, — сказал крохотный император, — мой сын Александр поведал мне, что ты хочешь остаться в России навсегда.

— Да, это так, — поклонился крохотный фон Штраубе.

— Весьма похвально, — сказал император. — Мы этому препятствовать не станем… Теперь же главное — то, что ты должен мне передать. Слушаю тебя, рыцарь.

…Ах, что, что он должен был передать?..

…Что-то качнулось под его ногами. Отчего-то он сразу понял, что это. То была палуба римской триеры по имени «Голубка», уносящей его в далекую Мессалию. И рядом стояли те, кто должен был там стоять…

А дальше…

Дальше фон Штраубе не слышал собственных слов, ибо кто-то другой, невообразимо далекий и могущественный, придавал его смутным ощущениям словесную оболочку…

* * *

…Немыслимые гиганты корабли, хотя и целиком выкованные из железа, тем не менее горели, как бумажные, где-то в далеком восточном океане. Охваченные пламенем люди кидались в воду с горящих кораблей. А другие, с желтыми лицами и раскосыми глазами, наблюдали за ними, будто это были мотыльки, залетевшие на ночной огонь…

И звучал чей-то басистый самоуверенный голос:

«Маленькая победоносная война со слабой Японской империей — вот что избавит нас от ужаса всех возможных революций, государь…»

— —

Собственных слов лишь обрывки прокрадывались в сознание фон Штраубе:

— …однако российско-японская война, если таковая случится, будет лишь началом неизбежного конца…

Но кто, кто при этом водил его языком?..

— —

…Залп ружей — и тысячи людей валятся, окровавленные, у Зимнего дворца…