Имя для сына - Страница 16

— Тяжело нам будет с вами работать дальше, Юрий Васильевич.

— Что же делать… — Рубанов пожал плечами.

Такой непутевой зимы, как в том году, в Сибири давно не видели. После морозов и метелей разом потеплело, а как-то ночью, под шумный сквозной ветер, пошел дождь. С крыш лилось. Заборы наутро стояли черные, снег напитался тяжелой влагой, покрылся сверху жесткой коркой. Гололед на улицах был жуткий, прохожие ходили, растопырив руки, словно по жердочке, а не по тротуару. Машины ползли буквально на ощупь.

Так начался памятный для Андрея день. И дело, которым он занялся, тоже было обычным — Андрей пошел проверять жалобу. В одном из каменных домов плохо топили.

В последние годы на окраине Крутоярова, на пустыре, один за другим стали подниматься трехэтажные дома из белого кирпича. Они скоро заняли весь пустырь и начали подпирать деревянные избы с хлевами, банями, садиками, подпирать и отодвигать в сторону. Меж трехэтажных коробок образовался большой двор с хилыми редкими деревцами и цветочными клумбами.

Сейчас двор, на котором снег был прикатан машинами и обледенел, напоминал большой каток. Андрей осторожно пробрался по краю, вошел в первый подъезд нужного дома. Через несколько минут его окружили сердитые жильцы! Даже принесли и сунули под нос маленький комнатный градусник.

— Да тут еще хоть четырнадцать, а вы вот к учительнице поднимитесь, на третий этаж, посмотрите — сколько у нее. Фукалки изо рта вылетают!

Как мог, Андрей успокоил жильцов, попутно про себя послал сто чертей начальнику коммунхоза, поднялся на третий этаж, позвонил в названную ему квартиру. За дверью играла негромкая музыка, звонок словно спугнул ее, музыка смолкла.

— Вам кого? — на Андрея из проема двери смотрела невысокая темноволосая девушка в коротком домашнем халатике.

Андрей молчал. Перехлесты снега на дороге, маленькая фигурка на обочине, тусклое мерцание лампочки в кабине и — знакомые глаза, из которых лился теплый, домашний свет. Мамин свет.

— Что вы так смотрите? Вам кого?

Андрей молча шагнул через порог и даже чуть наклонился, чтобы получше разглядеть девушку. Она удивленно отступила от него.

— Да вы не бойтесь, — только сейчас догадался заговорить Андрей. — Я по делу.

Девушка пропустила его в узенький коридор махонькой однокомнатной квартирки.

— Я по делу, — повторил Андрей, не отводя от девушки глаз, разглядывая маленькую темную родинку на тонкой и нежной шее. — Я из редакции. Письмо ваши жильцы написали, что в доме холодно.

— А правда холодно. Я возле плитки греюсь. Да вы проходите.

Андрей прошел. В комнате в самом деле было холодно, даже раскаленная электроплитка не помогала. Девушка поправила воротник халатика, закрыла пальцами темную родинку на шее, улыбнулась.

— Пока у плитки сижу — ничего…

Все ясно. Проверка закончились. Пора было уходить, но Андрей сидел на табуретке и не поднимался.

— А вы меня не помните?

— Нет, не помню.

— Мы вас на машине подвозили.

— А-а, это когда пурга была.

— Точно.

— Я к ученику своему ездила… Пока родителей с работы дождалась… Хорошо, что вы попались…

Девушка все время улыбалась, но не губами, а глазами. Они у нее едва заметно прищуривались, и в них ярче вспыхивал теплый свет. Так до боли знакомо он вспыхивал, что Андрей, не отводя взгляда, боялся его спугнуть неосторожным словом или движением.

— А вы, значит, в редакции работаете?

— Работаю. Вы недавно приехали? Я до армии вас не встречал.

— Да скоро уже два года. Мне сначала домик дали возле магазина, знаете, маленький такой? Чуть со страху весной не померла. Коты в подпол залезут, соберутся стаями и орут. Я на кровать с ногами заберусь, дрожу. А потом тоже как замяукаю — думала, разбегутся. А они давай в пол головой биться. И ревут еще сильнее…

Маленький рассказ, видно, вырвался неожиданно для нее самой, и она засмущалась.

— У вас почитать ничего нет? — Андрей взял со стола первую попавшуюся книжку. — Можно, мне эту?

— Неинтересно будет, — мягко улыбнулась девушка. — Это по методике.

Андрей перевернул книжку, прочитал мудреное название какой-то брошюры и сам над собой засмеялся.

— Можно, я к вам так приду, в гости?

Она не удивилась, не запротестовала, просто ответила:

— Приходите. Только по-хорошему. Я пьяных боюсь. Ко мне тут как-то пьяные стучались, я так напугалась.

— Приду по-хорошему. Меня Андреем зовут.

— Вера.

…Он пришел в тот же вечер…

Неторопливый, уверенный голос с басовитыми нотками Козырин смог бы отличить из тысячи. Голос своего бывшего начальника Трофима Афанасьевича Кижеватова. Даже по телефону, сквозь треск и шум, через многие километры.

После девяти лет совместной работы судьба развела их: Кижеватова сняли с должности, и он уехал на жительство в город. Козырина же через некоторое время назначили председателем райпо. Он старался как можно реже видеть Кижеватова, а в последние несколько лет они вообще не встречались. Козырин не желал ворошить прошлое — он тоже был причастен к тому, что его бывший начальник худо кончил…

— Поди, удивляешься, чего старик названивать взялся? — басил в трубку Кижеватов и дышал тяжело, со свистом. — Поглядеть на тебя хочу. Будешь в городе — заскочи.

В город Козырин поехал через неделю. Сразу же захватила обычная суета, и он забыл о звонке Кижеватова и о его приглашении. Но Трофим Афанасьевич напомнил сам. Разыскал Козырипа в гостинице, где тот всегда останавливался, и скачал, что ждет в субботу вечером. Отказываться было уже неприлично. Козырин дал согласие. Отправился к Кижеватову вместе с Надеждой.

Такси мчалось по заснеженному городу, облитому ярким электрическим светом. Иногда белую снежную пелену прорывали красные искры от дуг трамваев и троллейбусов, словно вспыхивали зарницы. Сейчас бы выйти из машины, где крепко припахивает бензином, и неторопливо шагать по тихой улице, слушать, как под ногами негромко, словно крахмал, похрустывает свежий снег. У Козырина даже мелькнула мысль остановить такси, но он сдержался. Честно говоря, настойчивые приглашения Кижеватова смущали его. Зачем, для чего зовет, что нужно?

Машина проскочила мост над заснеженной Обью, вильнула в сторону и скоро остановилась возле крайнего подъезда аккуратной белой девятиэтажки. Новый, но уже основательно разбитый лифт со скрипом поднял гостей на шестой этаж. Дверь открыл сам Кижеватов. Увидев его, Козырин растерялся. Бывший шеф еще больше постарел, потолстел и обрюзг. Глаза потускнели, словно выцвели, в них не было прежнего огня, прежней уверенности.

— Ну проходи, Петр Сергеевич. И вы проходите, Надя.

— Вы что, знакомы? — удивился Козырин.

— Да, немного, — смутилась Надежда.

Козырин поморщился, но ничего не сказал.

Жил Кижеватов в удобной двухкомнатной квартире, хорошо обставленной, чистой, но без домашнего уюта, какой бывает в давно обжитых квартирах, где хозяйничают женские руки. Здесь же чистота и порядок были казенные, как в гостинице.

— Я теперь на холостяцком положении, — заметив внимательный взгляд Козырина, пояснил Трофим Афанасьевич. — Супругу похоронил, один кукую. Соседка ходит — прибирает, готовит… Ужин на столе стоит, прошу к «моему шалашу».

Они прошли в комнату, где был накрыт стол. Разговор тянулся вяло, скованно. Кижеватов расспрашивал о Крутоярове, об общих знакомых, Козырин отвечал, но и тот и другой говорили словно через силу, по великой обязанности. Надежда смотрела на них, явно чего-то ожидая.

За окном гуще, напористей повалил снег, такой белый, что его даже в темноте было видно. Кижеватов тяжело, грузно поднялся, подошел к окну, долго стоял там. Не поворачиваясь, попросил Надежду поставить чай, и лишь когда она ушла, вернулся на свое место.

— Как живешь, Козырин?

— Нормально, Трофим Афанасьевич, по-прежнему.

— По-прежнему… Вот и худо. Вообще-то правильно, чуда не бывает.