Имя богини - Страница 18

Обрадовавшись случаю вспомнить воинскую выучку, гемерт повел осаду Арвардина по всем правилам. Он приказал завалить ров хворостом, привезенным из ближайшего леса, навести переправу и соорудить стенобитное орудие. Он берег своих наемников и пекся о них, как мать о детях, не желая зря губить ни одного человека. Однажды вечером, когда они сидели у костра и Бордонкай набрасывал план первого штурма, прикидывая и так и эдак, к нему подсел один из его солдат.

– Позволь задать тебе вопрос, – обратился он к исполину.

– Конечно, брат мой, – ответил Бордонкай с ясной улыбкой.

– Говорят, тебе не платят, – это правда?

– Правда. Я не беру денег за чужую кровь и свою правоту.

– Тогда, значит, тебе нравится убивать?

– Что ты, брат! Я скорблю сердцем, лишая живое существо жизни. Но долг справедливости выше.

Солдат посмотрел на него как на безумца и отошел, не сказав более ни слова. Однако с той поры за спиной у Бордонкая стали поговаривать о том, что великан-де не при полном уме. Какая справедливость может отстаиваться в этой битве? Обыкновенное бандитское нападение на чужой замок. Правда, желающих втолковать это командиру не нашлось. Да и зачем? Им-то, солдатам, хорошо платят. И платят как раз потому, что они продают; свои понятия о чести и справедливости – и так честнее.

Если бы Бордонкай знал обо всем, что говорится у него за спиной!.. Но его волновали в этот момент совсем другие вопросы.

Тот, кто защищал замок, не уступал ему в воинском искусстве. На каждую уловку Бордонкая у него находилась контруловка, на каждый удар он отвечал не менее продуманным ударом. Осада грозила затянуться надолго, а наниматель барон предупреждал, что владельца замка поддерживает сам король, который после недавней войны не больно-то жалует гемертов и ромертов, – так что, не ровен час, вышлет подмогу да и захватит отряд Бордонкая как разбойников и грабителей. И Бордонкай принял единственное решение, исполнение которого, впрочем, зависело не только от него.

На следующее утро глашатай наемников трижды прокричал перед замком.

– Решим спор в честном поединке! – кричал он, обращаясь к людям на стенах. – Если ваш воин окажется сильнее, мы уйдем отсюда, не тронув замок. В противном случае замок наш.

Долгое время ответа не было. Бордонкай и не ведал, что его слово немногого стоило в глазах обитателей замка, но его солдаты, ухмыляясь, не собирались говорить об этом своему чокнутому предводителю. Не знал исполин и того, что в замке лежит при смерти старый граф, который никогда в жизни не похищал ничьих дочерей, – безупречный рыцарь и порядочный человек. Бордонкай не догадывался, что опять стал, игрушкой в руках подлеца, который таким образом пытался решить старую распрю.

И главное, он не ведал о том, что сейчас в оружейном зале тщательно готовится к поединку высокий рыжеволосый и зеленоглазый рыцарь, улыбчивый и веселый послушник разогнанного ордена Гельмольда. Облачается в доспехи, подбирает самое лучшее оружие, исполненный решимости убить предводителя наемников и таким образом если и не спасти замок, то облегчить битву, – наемники без командира воюют недолго. Бордонкай не знал, что все жители замка уговаривают своего защитника и предводителя не выходить на поле – вон ведь главарь наемников какой истукан, закованный в железо. И слава о нем недобрая. Лучше повременить, пересидеть еще недельку в замке, глядишь – его величество король и почешется, пришлет подмогу и покарает разбойников. Но веселый рыцарь-гемерт был непреклонен. Он не хотел рисковать всеми и давал строгие наставления капитану стражи на случай своего поражения, в которое, впрочем, не верил. Мало было на свете воинов, способных одолеть его в рукопашной схватке.

И еще не знал Бордонкай, что именно сейчас, когда он одевается в своей палатке, там, в замке, рыцарь взвешивает на руке громадную секиру, которую назвал Ущербной Луной. Он добыл это древнее благородное оружие в честном бою и с тех пор берег его как зеницу ока – подарок для любимого младшего брата, Бордонкая. Если того посчастливится когда-нибудь найти. И вот впервые решил взять ее с собой в битву. – больно грозен противник, настоящая гора.

Когда ворота замка растворились и тяжелый подвесной мост, вздымая клубы пыли, упал, пропуская вышедшего воина, чтобы тотчас подняться, Бордонкай застыл в нерешительности. Что-то странное почудилось ему в походке противника, в манере держать щит на полусогнутой руке, прижатой к груди, в посадке головы. Но сколько он ни всматривался, ничего больше не заметил. Обычные доспехи – правда, богатые – с серебром и чернением, тяжелый шлем с навершием в виде раскрывшего крылья коршуна. Тоже, кстати, дорогой, равнодушно отметил Бордонкай, разглядывая изумрудные глаза птицы, – к драгоценностям он относился, как и к деньгам, безразлично. А вот секиру рыцарь выбрал себе прекрасную. И исполин решил, что эту добычу он возьмет себе. Она как для него сделана и, пожалуй, великовата для противника, хоть тот и выглядит настоящим здоровяком. Могучий, ненамного ниже Бордонкая, он шагал по полю уверенной легкой походкой человека, прекрасно владеющего своим телом. И Бордонкай искренне обрадовался серьезному противнику. Он уже истосковался по рыцарской сече: до сих пор попадались настолько слабые воины, что поединок с ними больше походил на откровенное убийство.

Они оба не собирались приветствовать друг друга – каждый считал противника недостойным этой чести, – но вышло автоматически: отдали салют и оторопело уставились друг на друга. Затем, обозлившись на себя за этот промах, рыцарь замка первым пошел в атаку. Он вел себя как очень опытный воин, не допуская ошибок "и не суетясь, обходя врага по широкой дуге. В одной руке он держал щит, в другой, чуть отведя ее в сторону, – великолепную тяжелую секиру – чуть тяжелее, чем ему было бы нужно.

Громадная, закованная в железо черная башня возвышалась над ним. Шлем с жесткой щеткой конского волоса на гребне полностью закрывал лицо исполина. Щита у него не было, а в руках он держал боевой топор – тяжелый, разбойничий, погубивший немало жизней. Спокойно стоял – только слегка поворачивался, следя за своим противником.

Когда арвардинец нанес первый удар, он не рассчитывал на успех – что называется; щупал соперника, но и ответного удара такой силы тоже не ждал. Словно сама земля взбесилась под ним, отказавшись носить, и громадной скалой придавила, – только грохот пошел по полю.

Со стороны лагеря наемников раздался радостный крик да испуганный ропот пошел по стенам замка, откуда его защитники наблюдали за боем. Исход сражения был уже всем ясен. Могучим, как бог войны, оказался разбойник. И как бы ни был искусен в сражении рыцарь, он не мог противостоять этой мощи. Только защитник замка был не из трусливых – и опять столкнулись две скалы и разошлись. Удары сыпались один за другим. Исполин двумя руками держал топор, нанося удары с размаху, как дровосек. Он был удивительно легок и подвижен для своих роста и веса, он был сильнее всех людей, которых доводилось видеть рыцарю. Только один человек мог бы поспорить с этим не знающим жалости и чести воином – любимый брат, Бордонкай. Но Бордонкай далеко, не найдешь, не встретишь, не успеешь передать подарок.

Бой закипел с новой силой. Щит рыцаря разлетелся на куски. Все чаще он не успевал уклоняться от ударов противника, пока еще скользящих по поверхности доспехов, но все более неумолимых. И рыцарь понял, что, когда он устанет через несколько минут, придет его безжалостная смерть. И он уже знал, как она будет выглядеть – в виде лезвия топора, падающего из самых глубин пронзительно голубого неба, со свистом рассекающего плоть небес, облака, солнечные лучи и его самого. Страшная смерть. Но и красивая. А Бордонкай был на вершине счастья. Впервые за долгое время он сражался почти в полную силу. Разминал кости. Он пока не хотел убивать соперника – тот пришелся ему по душе и смелостью, и боевым мастерством. Ведь немногие могли противостоять даже первым его ударам. Если бы не долг чести, они стали бы друзьями, – но это невозможно. Ведь недобрый человек этот рыцарь, несправедливый. Хотя сражается лихо. Впрочем, пора заканчивать поединок, и Бордонкай увеличил частоту ударов. Он работал мерно, как дровосек. Именно работал, иначе он и не представлял себе своих действий, – смертоносная машина, уверенная в справедливости того, что делает. Человек, выступивший против него, только сейчас понял, до какой степени заблуждался относительно силы этого исполина. Он едва успевал уклоняться да парировать удары, – секира пока спасала – хорошо знали свое дело древние кузнецы. Но вот топор взлетел в последний раз и изо всей силы вонзился в грудь стоявшего перед ним рыцаря. Доспехи треснули, и острие топора вошло в податливое человеческое тело. Рыцарь покачнулся, из огромной раны струёй хлынула кровь, и он с грохотом свалился под ноги разбойнику и убийце. В правой руке защитник замка все еще сжимал секиру.