Импульс. Впусти меня в свою душу (СИ) - Страница 3

— Ты никаких денег от меня не увидишь, пока не поймешь, что это такое — зарабатывать самому!

И как же отвратительно это звучало, тем более в контексте того, что на его шее сидит непонятная девка, которую, кстати, он обеспечивает полностью… и ему плевать на родного сына:

— Ты в своём уме? Не об этом речь, а о том, что ты притащил в дом непонятную курицу, что тебе в дочери годится, и надеешься, что она займет место матери? Боже, пап, не смеши народ ради бога! — выплюнул я напоследок, прикидывая в уме, сколько денег мне хватит на первое время.

Мама научила меня одной умной и очень полезной вещи — «Всегда имей тыл! Каким бы богатым ты ни был, должна быть заначка на черный день». Я начал копить с шестнадцати лет, в коробке под кроватью. А когда исполнилось восемнадцать, открыл счёт в банке.

И этот день настал!

Перебиваясь случайными заработками, сводил концы с концами, чтобы подать документы на восстановление учебы в универе. И когда услышал положительный ответ, но с условием, что сдам все «хвосты» четвертого курса, на радостях, на оставшиеся деньги купил байк, внеся семьдесят процентов от стоимости, на остальное оформил кредит. Машину позволить себе не могу, а вот малолитражного спортивного коня, который был в одних руках ровно два года, вполне.

Дело за малым, взять ключи у Клавдии Никифоровны и заселиться в общагу, потому что комнату я себе больше позволить не могу, остатка только-только хватает на то, чтобы внести первый взнос за учёбу.

Попрощавшись с друзьями, повернулся и, окинув Таньку голодным взглядом, мысленно сделав заметку, что надо бы ей позвонить на днях, направился к байку.

— До завтра, Раф, — Аркаша направился к своей машине, вслед за девчонками.

***Катарина

Окунувшись в мир бразильских мотивов, созданного, словно специально для поповиляния, прибавила громкость в наушниках до предела, запихнула телефон в карман джинс и начала разбор вещей.

Одежда отправилась отдыхать во вторую половину шкафа, белье в личный небольшой комод, что стоял вдоль стены у моей кровати. Личные вещи в тумбочку, которых было две, по обе стороны стола, у кроватей.

В целом, комната радовала. Ничего лишнего. Входная дверь была расположена четко посередине, словно делила помещение на две части. Две кровати по бокам, между ними широкий стол и две тумбы по бокам. Небольшие квадратные комоды стояли со стороны ног у каждой кровати, и рядом с комодом моей соседки стоял ещё шкаф. Огромное старое чудовище, с двумя разделами, напоминающий гроб. Скромные желтые занавески контрастировали со светло-зелеными обоями.

Как убежала Агата я пропустила. Да всё-равно, в принципе.

«КиШ», заорав на всю комнату, возвестил входящем вызове. Сбросив наушники на кровать, взглянула на экран.

— День добрый, Роза Абрамовна, — не удержав смешок, ответила в трубку.

— Азохн вей*, Катарина Давидовна! Приехать и не позвонить родной тёте Розе, это просто свинство, тебе не кажется?! — ругалась она в трубку, а перед моими глазами всплыла картинка, красочно обрисовывающая возмущенные взмахи руками моей эмоциональной тётушки. (*Азохн вей — с идиша дословно переводится «Это просто Ох и Ах» еврейское междометие, выражающее сочувствие, тревогу, панику или недовольство. Русским аналогом Азохенвея можно считать «Какой кошмар!»)

Роза Ибрагимовна Зильберг на какую-то часть еврейка и с мамой они сводные сестры, правда, тетя Роза старшая и действительно имеет еврейские корни. В отличие от матери, отец которой, второй муж бабушки, был русским. С чего мама возомнила себя еврейкой, я не знаю, но тем не менее:

— Твоя мать идиотка, которая ни черта не понимает в иврите, — всегда говорила тетя Роза, махнув рукой в неизвестном направлении.

Отцы у мамы и у Розы были разные, но мама почему-то посчитала, что быть еврейкой куда более в почете, чем обычной русской девочкой. Но ладно бы только себя она мучала этим, гордо подняв подбородок, так она добралась и до меня. Постоянная фраза:

— Еврейская девушка так себя не ведёт, — просто выводила меня из себя.

Мало того, она и фамилию на папину менять не стала оставшись Зильберг, хотя это даже не фамилия того еврея, что был отцом тети Розы, а её родного отца. Господи, в этом генеалогическом дереве, можно свернуть ногу, руку и выколоть правый глаз, но я глубоко не лезла. Той информации, что я знала, мне вполне хватало. И да, я не еврейка, если логически проследить историю нашей семьи.

— Прости тетя, — выдохнула в трубку с улыбкой.

И да, я её обожаю. Пожалуй, она единственный жизнерадостный человек в нашем нарисованном семействе.

В её ведении был небольшой, среднестатистический, салон красоты, небольшая квартирка в центре и ворох поклонников, несмотря на её сорок семь лет. Она была замужем уже два раза и до сих пор пребывает в поиске.

— Я приехала пару часов назад, не успела позвонить. Как ты?

— Таки прекрасно. Я очень жду тебя в гости и желательно сегодня же вечером! — от тона, который не терпит отказа, стало смешно.

— Хорошо. Через час прибуду, как раз вещи разобрала, — согласилась я, — Что предпочитаешь к задушевной беседе и обнимашкам?

— Жаркого латиноса, танцующего бачату, — не задумываясь, ответила она, — Но и тортик с вишенкой на макушке подойдёт.

Тетя Роза хоть и была еврейкой на какую-то часть, имела отличный характер, присущей близкой подруге, с которой ты и в огонь и в воду. Её ни капли не волновали еврейские праздники и обычаи, лишь некоторые, а вот те словечки из иврита, изредка проскакивали в её речи, что меня несказанно веселило. Однажды, она меня даже учила им… давно когда-то, до того момента, как они разругались с матерью и родная тетка стала нежеланным гостем в нашей семье. Для всех, кроме меня.

Закончив разбор немногочисленных вещей, собрала мелочь в небольшой рюкзак и вышла из комнаты, вновь окунаясь в музыку в наушниках.

***Рафаэль

— О! Да я глазам своим не верю. Соколов, ты ли это? — ехидно протянула Клавдия Никифоровна, спуская указательным пальцем очки на кончик носа.

— Я, Клавдия Никифоровна, — выдавив лучшую улыбку, кивнул ей в ответ, поправляя сумку на плече.

— И каким же это тебя ветром снова занесло к нам?

— Попутным. А вы, Клавдия Никифоровна, смотрю, с каждым днем всё больше и больше хорошеете, — ответил ей, не скрывая сарказма, и был удивлён, когда бабуля приняла мои слова за чистую монету, подтверждением которой был едва заметный, проступивший на морщинистых щеках, румянец.

Насколько я помню, бдительная баба Клава не пускает загулявшихся подростков после двенадцати ночи, аргументируя это:

— Где шлялся, туда и иди! — занятная бабка и очень веселит своими советскими замашками.

Существует один огромный и жирный плюс в правилах этого общежития. Как бы смешно и нелепо это не звучало, но и парни и девушки жили вместе. Тут не было разделения на мужской и женский корпуса, если не считать туалетов и душевых.

Окидывая взглядом длинный коридор, что ни капли не изменился за год даже по цвету, ловко огибая молодежь, уверенно шел к двери, цифры на которой гласили «100». Здороваясь попутно со старыми друзьями, которых давно не видел и, стреляя глазами на первокурсниц, почти дошел до своей двери. Даже не успел сгруппироваться и сориентироваться, как дверь, комнаты напротив, распахивается и меня почти сбивает с ног грозная фурия. Хотя, признаться, я даже лица её рассмотреть не успел. Единственное, что бросилось в глаза и четкой, яркой, картинкой запечатлелось в памяти, так это огненно-рыжие волосы, длина которых скрывала спину девушки. Ослепляющие вспышки пламени в волосах — это было последнее, что я увидел.

— Шлемазл! — бросила она мне, даже не удостоив поворота головы. Мчалась вперёд, ловко огибая нерасторопных студентов, затыкая уши голубыми капельками наушников.

Растерялся на миг, но всё же бросил в ответ:

— Глаза разуй! — хотя догадывался, что за музыкой в ушах, она меня уже не слышит.