Имперские игры (СИ) - Страница 30
Кризис во внешней и внутренней политике – вот как можно было охарактеризовать ситуацию во Франции. Внешне проблема не была так уж сильно заметна, зато если прислушаться к голосам знающих людей, тем или иным образом мотивированных поделиться секретами - совсем другое дело.
Внешняя политика Наполеона III, приободрённого такими успехами как война с Австрией, завершение Второй Опиумной войны против Китая и Кохинхинской кампании, перешла в уже не столь успешную фазу. Наполеонид просто переоценил собственные возможности и откровенно зарвался, получив пару не столько болезненных, сколько обидных щелчков по носу. А началось всё с Мексики.
Да-да, именно с Мексики, ведь в этой коалиционной войне с целью посадить на мексиканский трон Максимилиана Габсбурга Франция столкнулась с тем, кто стать ведущей силой в коалиции не получилось от слова совсем. Лидерство как-то само собой перешло к испанской короне, поддержанной из Ричмонда, а вот французской стороне оставалось лишь умерить свои аппетиты. Ограничившись лишь тем, что изначально было обещано – парой перешедших под власть Парижа мексиканских портовых городов и проникновением в образовавшуюся Мексиканскую империю определенной доли французского капитала. Мало? Нет, просто Наполеону III хотелось больше. Хотелось, да не получилось.
Равно как не вышло сыграть ведущую роль на Гаванском конгрессе, что закончил войну между Конфедерацией и США. Более того, Парижу оставалось лишь печально вздыхать, наблюдая за тем, как формируется весьма мощный союз, в котором оказалась серьёзно озлобленная на Францию Российская империя, чей монарх отнюдь не забыл унизительный для себя Парижский трактат.
Пытаясь залечить уязвлённое самолюбие, французский император ухватился за казалось бы выгодную возможность оказать политическую – а может и не только – поддержу польскому восстанию, подталкивая к тому же и другие европейские страны… но и тут не получилось. Связываться с союзом России, Испании и Американской империи желающих не нашлось, а на политическое давление в Санкт-Петербурге реагировали лишь повышенной агрессией в сторону Парижа. Ну и предельно жестоким подавлением восстания, показывая тем самым, что ни о каком стремлении к либерализму и ослаблению власти Александра II и речи идти не может.
И это лишь внешняя политика, а ведь была ещё и внутренняя, с которой тоже не всё было ладно. Постоянный дефицит бюджета, растущий как на дрожжах внешний долг, недовольство деловых кругов, в особенности проявившееся после заключения неоднозначного тарифного соглашения с Британией. Выгодное в перспективе, почти сразу после заключения оно привело в повышению безработицы и росту цен, что не могло не отразиться на поддержке императора довольно плачевным образом.
Стоило ли удивляться, что Шарль Луи Наполеон Бонапарт, раздосадованный чередой частичных и полных неудач за последние несколько лет, крепко ухватился за идею оживления союза с Британией. Намёки от посланников королевы Виктории недвусмысленно свидетельствовали о том, что она собирается предложить нечто очень выгодное для Франции. Более того, направленное против общего противника двух империй. Того противника, которого победить было хоть и сложно, но всё же возможно, что и было доказано там, в Крыму. С другой стороны, Наполеон III понимал, что речь пойдёт отнюдь не о военных действиях. Они были бы полным безумием, принеся с собой огромные потери как на основном театре, так и там, за океаном, где сила была отнюдь не на стороне Франции с Британией. А раз так, то… Оставалось лишь ехать в Кале, взяв с собой такого признанного мастера политических интриг как Александр Колонна-Валевский. Тут несомненный талант к политике соседствовал с верностью ему, императору, уже из-за прямых родственных уз. Дело в том, что Колонна-Валевский был родным, пусть и внебрачным сыном самого Наполеона Бонапарта от графини Марии Валевской. Кровь же не вода.
Чего было не отнять у Колонна-Валевского, так это умения трезво смотреть на окружающий мир и делать по большей части правильные выводы. Он был одним из творцов политики империи с самого момента прихода Наполеона III к власти, поддерживая родственника всеми силами, а заодно и удерживая его от принятия совсем уж авантюрных решений. Именно ему во многом принадлежала заслуга признания Британией переворота, сделавшего из Шарля Луи Наполеона Бонапарта императора Наполеона III. А ведь в Лодндоне относились к восстановлению династии наполеонидов весьма прохладно. Поначалу. Зато при сколачивании коалиции для войны с Россией натянутые отношения переросли в союз… и также при активнейшем участии Колонна-Валевского, за время бытия посланником Франции обзаведшегося среди британской элиты весьма прочными связями.
Разыграв все полезные для Франции карты там, в Лондоне, Валевский вернулся на родину, где почти сразу стал министром иностранных дел, а по сути вторым человеком в империи по уровню влияния. Кое-кто мог бы с этим поспорить, но только не сам член дома Бонапартов, скромностью не страдающий.
Пять лет на посту министра иностранных дел закончились хитрым отступлением, расчётливым и выверенным. Официально уступив пост Эдуар-Антуан Тувнелю, Валевский на деле так и продолжал управлять внешней политикой Франции, просто делая это менее заметно. Официально же при всём при этом занимал пост… министра изящных искусств. Этакая тонкая издёвка, поскольку что могло быть изящнее некоторых политических интриг. Очередное такое «изящество» предстояло провернуть и в Кале.
Монархи и меры безопасности. Если пару десятилетий назад насчёт них можно было беспокоиться не столь сильно, то теперь, с появлением на политической арене разного рода стрелком и бомбистов в совсем уж неумеренных количествах… Наполеон III прочувствовал это особенно хорошо, лишь по счастливой случайности избежав гибели от рук итальянских бомбистов во главе с Орсини. С тех пор меры безопасности были повышены до ещё более высокого уровня.
Кале, несмотря на всю свою значимость в качестве транспортного узла – особенно для перекачки товаров в Британию и обратно – был небольшим городом. Следовательно, обеспечить спокойствие и безопасность было довольно просто, а уж про удаление из города опасных и просто нежелательных элементов и упоминать не стоило. Вымели их быстро, качественно, равно как и привели Кале в полный порядок, достойный места, где должны были встретиться два монарха.
Какое место в городе было наиболее впечатляющим, пафосным и с богатой историей? Уж точно не новая мэрия и не один из немногих городских особняков с мало-мальски впечатляющим внешним видом. Зато городская цитадель, построенная ближе к концу XVI века на месте совсем уж старого замка – это совсем другое дело. Внешний вид городской цитадели и её внутренние интерьеры должным образом оценивали аж сам кардинал Ришелье и сидящий в то время на троне Людовик XIII. Имелись даже планы расширения что самой цитадели, что всего города, превращения его в мощнейшую крепость на побережье. Однако не случилось в силу сразу нескольких причин.
И вот он, отблеск былых времён, вновь принимающий в своих стенах монаршие особы, которые, ко всему прочему. Не просто так здесь оказались, а с важной целью договориться, возможно даже укрепить уже действующий союз империй.
Знакомиться монархам не требовалось, видели друг друга не раз, про постоянную переписку и говорить нечего. Валевский также был знаком Виндзорской Вдове очень хорошо, что и неудивительно после долгого срока пребывания в Лондоне в качестве посла. Зато Бенджамин Дизраэли являлся новой фигурой на этой шахматной доске. Не пешкой, фигурой, зато новой, ведь его звезда только-только успела взойти, но ещё не выдержала проверку временем. В этом были как плюсы, так и минусы, а посему лишь от самого Юркого Дизи зависело, что из этого сработает на сей раз, на этой встрече.
Наполеон III выглядел… бледно и измученно. Смотря на него, никак нельзя было назвать французского императора здоровым и довольным жизнью человеком. Потому Виктория и не давила на больные места императора, ограничившись лишь пожеланиями крепкого здоровья. Болезнь почек, мучившая Наполеона III вот уже не первый год, постепенно становилась всё более изматывающей, а лекарства… Обычные не сильно то и помогали, в то время как операция, о которой уже поговаривали придворные медики, была связана с большим риском.