Империя Зла - Страница 15
Коломиец посмотрел на меня холодно, но не стал унижаться до спора с каким-то футурологом, обратился к отцу нации:
– Почему патиципейт? Опять засоряем язык макаронизмами… Не лучше ли придумать что-то исконно русское?
– А еще лучше – хохляцкое, – добавил Коган с чересчур серьезным видом. Увидел нахмуренные брови Коломийца, поспешно добавил: – Что на самом деле и есть исконно русское, ибо хохлы – самые древние русы.
Я пояснил, морщась:
– Лучше бы русское, наш язык велик и могуч, но наш народец настолько привык плевать на свое и кланяться чужому, что… Вы ж видели, как показали свой уровень питерцы, выбрав для своего города наихудший вариант, зато пышно-глупо-немецкое – Санкт-Петербург! Так и с новым названием. Боюсь, что весь мир принял бы русское название, но сама Россия не примет, но именно с нее должно начаться победное шествие… так что в интересах дела давайте уж возьмем за основу латынь…
– А не американизм? – спросил Яузов подозрительно.
– Американцы пользуются испорченной основой латыни, – пояснил я. – Но можно дать в печати пару статей, что латиняне и есть древние русы. Ведь, как все мы помним, когда пала Троя с ее славянским населением, в чьем падении сыграл главную роль славянский князь Ахилл, почему-то принявший сторону греков, то часть троянцев-русов со своим великим героем Энеем ушла на берега Тибра, где завоевала местные племена, Эней женился на дочери царя Латина и тем самым утвердил свою славянскую династию…
Яузов спросил недоверчиво:
– Что, в самом деле так было?
– Да какая разница? – отмахнулся я. – Мы сейчас решаем, каким быть будущему, при чем тут достоверность прошлого? Россия – страна непредсказуемого прошлого! Но мы отвлеклись, по глазам вижу, Коган вон ерзает…
Коган сказал грустно:
– От радости. Это ж иудеи натравили греков на Трою. А когда там остался один пепел, то кочевники, что сорок лет скитались по пустыне, не имея возможности прорваться мимо Трои целыми, наконец-то вышли в Палестину и напали на других ваших предков… Да-да, по Емельянову, там тоже жили сплошные русы.
Яузов поперхнулся чаем. Глаза стали круглыми. Сказбуш участливо похлопал бравого генерала по спине, но Яузов, похоже, подавился от открытия, что и вся Палестина, оказывается, была нашей.
Я видел, что разговор опять ушел в сторону, никто все еще не понимает серьезность ситуации.
– Ладно, – сказал наконец Кречет отсутствующим голосом, – Степан Бандерович, распорядись, чтобы обдумали, подготовили предложения… Если надо, пусть создадут еще один комитетик. Чтоб нам голову не ломать, а подмахнуть, не читая.
В тарелках остались одни кости, кое-кому приносили по второму разу, работа министра тяжелее работы грузчика, наконец подали горячий кофе, кому-то чай, только Яузов вынужденно цедил смородиновый морс. Кречет распорядился, чтобы ему подавали только полезное, раз уж не заталкиваем обратно в больницу.
Яузов обиженно сопел, широкие ноздри подрагивали, хватая запахи крепкого кофе. В столовой народу многовато, о конкретных деталях лучше не говорить, хотя здесь телекамеры следят за каждым, и, если кто-то хоть попытается прислушаться к разговору за нашим столом, его мимику запишут, а психоаналитики подадут рапорт за тремя подписями, что именно тот человек подумал, зачем подумал и что думают сами по этому поводу.
Краснохарев, обращаясь к Черногорову, пренебрежительно втолковывал:
– Дума не страшна. Не страшна! Даже эти, которые все требуют чего-то… Ну, соколы которые… Радикалы выискались!.. Нет, они не соперники. Несерьезные слишком. На них никто не взглянет. Даже наша Светланочка…
Светлана, молодая и краснощекая, как кустодиевская купчиха, нимало не огорчившись таким сомнительным комплиментом, деловито расставляла чашки, Краснохареву налила в его большую с павлином на боку. Краснохарев следил с удовольствием. А вечный оппозиционер Коломиец покачал головой:
– Это вы напрасно. Я – радикал! И горжусь этим. Мы как раз и нравимся женщинам своим радикализмом… или, как теперь говорят, крутостью. Вот вы, Светлана, смогли бы полюбить радикала?
У нее от удивления распахнулся хорошенький ротик:
– Ради… простите, ради чего?
Краснохарев поперхнулся, кофе из его павлиньей выдуло досуха, зато в казенных чашках Когана и Сказбуша прибавилось. Коган в испуге отшатнулся, а Сказбуш холодно посмотрел на главу правительства, движением бровей подозвал официанта:
– Смените скатерть. А мне – другой кофе. В чистой чашке.
Светлана в панике обмахивала салфеткой Когана, на рукаве костюма от Кардена расплылись коричневые пятна, Краснохарев, все еще булькая, как закипающий чайник, развел руками и, не в силах говорить от смеха, указал на сердитого Коломийца: мол, из-за этого… как его… ради… того, чем он назвался… он виноват, его бейте.
Официант мигом вернулся с подносом, полным чашек. За столом все еще царило оживление, и он, опуская поднос на край стола, рискнул спросить:
– Кто из вас заказывал в чистой?
Веселье, в котором попытался принять участие даже официант, однако, угасло чересчур быстро. Мне показалось, что все было нарочитым, попыткой поднять дух другим, в то же время не показывать, как гадко самим. Краснохарев, Яузов, Коломиец, Коган, Сказбуш, Черногоров… Едят вроде бы с аппетитом, но морды вытянулись, глаза у кого запали, у кого налились кровью и угрожающе выкатились. Работой Кречет изнуряет, верно, но эти могут пахать и больше, здесь другое…
Выдержат ли, подумал внезапно я со смятением. Это я жил как бы в сторонке от мира, из кабинетной пещеры наблюдал за его вывихами, подмечал, а эти все живут в этом мире. Для них это не вывихи. Это для меня смерть Рихтера – потеря для культуры, а для них – смерть известного клоуна.
Краснохарев особенно уязвим, ибо он такой традиционалист, что даже сейчас полагает рок-н-ролл похабной западной новинкой, а брюки дудочкой – стиляжьими. Он и этот рыночный мир принял с трудом, хотя сумел свое производство организовать по его законам на зависть всей Европе. Как же ему трудно видеть, как толстых попов, привычных, как неопрятные подъезды, сменяют строгие муллы и муфтии! Не потому, что попы чем-то близки, а потому, что привычны. С привычным можно не считаться, не принимать в расчет, а вот эта странная иностранщина… Странная потому, что иностранным называли все европейское, потом еще и американское, но чтобы арабское…
Не сломался бы, мелькнула тревожная мысль. Что-то задумывается премьер чаще обычного. А западные шпионы крутятся, как мухи вокруг падали. Ждут, чтобы кто-то дал слабину.
Я как угадал, Краснохарев внезапно повернулся ко мне. Глаза из-под тяжелых набрякших век смотрели с откровенной неприязнью:
– И что же, с вашей легкой руки объявляем войну Америке?
Я развел руками, повторяясь и, как заправский чиновник, пытаясь увильнуть от прямого ответа:
– Вот и вы попались на их удочку! Как умело Штаты подменили свое поганенькое «США» гордым «Америка»! Вон и вы, глядя на это больное образование на земле Северной Америки, называете его Америкой, хотя там же в северной части еще и Канада, Мексика, а в южной части – два десятка государств: Бразилия, Чили, Аргентина, Уругвай… Ни мы им не объявляем войны, ни они нам, а вот Штаты уже давно ведут с нами войну. Мы пока что только отступали, теряя людей, деньги, территории, но сегодня пора попытаться дать отпор… Не Америке, повторяю! Всего лишь Штатам. Уродливому политическому образованию лесорубов, лавочников и кухарок.
Он поморщился:
– Нам что же, вам в угоду пытаться переименовать Америку в Штаты? Да народ уже привык. И не отвыкнет.
– Любой человечишка, – сказал я, – обвинений в неграмотности страшится больше, чем в измене Родине. А моде подчиняется охотнее, чем закону или Кречету. Посему любого, кто называет Штаты Америкой, можно считать малограмотным… что на самом деле так и есть, следует только заострять внимание!.. на такого указывать пальцем… ну ладно, кивком или глазами, о нем можно рассказывать анекдоты, что, мол, он и не то может, вчера брякнул: «Другой альтернативы нет», спутал Чайковского с Киркоровым, а «Гамлета» приписал Доценко, единственному автору, которого знает, да и то понаслышке… Будьте уверены, что уже через неделю только грузчики еще будут называть это образование Америкой, а все эти закомплексованные интели, полуинтеллигентики, из которых состоит вся копошащаяся масса российского народа… да не вскидывайтесь, Степан Викторович, что вы так обижаетесь?.. Вон Коган, ничего, не обиделся!.. А для России сейчас Израиль ближе Украины…