Империя троянов - Страница 5
На окраине рабочей зоны шумела под порывами ветра высокая трава. А в сотне метров начиналась тайга – на десятки километров в округе ни души, только редкие заимки лесников, да становища браконьеров.
Обычно, по воскресеньям перекличка не занимала много времени. Офицеры спешат по домам, в полутора десятках километров от рабочей зоны несет прозрачные воды Енисей. Много выше, в предгорьях Хакасии, река изобилует порогами, водоворотами, вода не прогревается даже к началу августа, а в здешних местах раскинулся чудесный песчаный пляж. На мелководье резвится ребятня, рыбалка выше всяких похвал. Прапорщик Евтушенко любил похваляться, что позапрошлым летом выудил щуку весом аж в двенадцать килограмм. Причем вес и размеры гигантской рыбины увеличивались прямо пропорционально с длительностью срока, минувшего со дня волшебного улова. Волнующий аромат шашлыков, коптящихся над раскаленными угольями, стылый вкус запотевшей водочки, и новенькие рыболовные снасти, вынуждали охранника вести перекличку быстрее обычного.
– Семенов!
– Здесь!
– Вартанян!
– Здесь… – художник армянин отвечает тихо, с чувством собственного достоинства. И черная роба на нем ладная, будто по заказу шитая. Выбрит гладко, но к вечеру на скулах выступает синяя щетина.
– Ройзман!
– Присутствует, ваше высокородие! – хриплый, не проспавшийся фальцет. Будто не человек говорит, а заводная кукла. Раздались негромкие смешки. Сеня Ройзман – старший шнырь из пятого отряда – балагур и весельчак, радостно скалился, таращил бойкие цыганские очи.
Евтушенко оторвался от журнала, вострые глаза впились в ряды зеков.
– Схлопочешь у меня! – он погрозил костистым кулаком. В другое время Ройзман получил бы после переклички пару добрых тумаков, нарушение формы переклички на «бур» не тянет, и в глубине души охранники симпатизировали улыбчивому парню. Бывший актер, нынче тянет третий срок, специализируется на мошеннических авантюрах. Ходили слухи, что львиную долю его активов так и не удалось вскрыть. Через полгода Сеня освобождается, и ищи его на том берегу океана, или в земле обетованной!
Прапорщику не терпелось как можно быстрее покинуть расположение рабочей зоны, усадить в старенькую «Ниву» жену, двух сыновей – оболтусов переростков, и оказаться на берегу реки.
– Петровский Андрей!
– Здесь!
– Петровский Семен!
– Здесь! – голоса близнецов трудно различить, хотя внешне они совсем не похожи. Будто не двойняшки, а братья – погодки.
– Добро…
Перед мысленным взором объявилась тихая заводь, черная неподвижная гладь покойной воды, его охватило сильное возбуждение, аж пальцы рук затряслись. Кураж, так хорошо знакомый заядлым рыбакам, который возникает всякий раз, когда натягивается тугая леска, звенит колокольчик, свинцовая донка скользит, гнется упругое удилище, и сквозь хрустальные брызги прозрачной воды, на поверхности появляется серебристая рыбина! Щука! А то еще лучше – налим! Капитан Бураков в позапрошлом году выудил трех налимов подряд. Самый маленький на три не меньше! Евтушенко отвлекся на несколько секунд, но этого оказалось достаточным, чтобы три темных фигуры отбежали в сторону наспех сколоченных бараков, и затаились под навесом.
– Абуладзе!
– Здесь!
– Чуйков!
– Здесь!
– Стрельников!
– Здесь, гражданин начальник! – сонный голос, с ленцой и растяжкой. Так говорят на юге России. Старшина из третьего отряда, Павел Стрельников. Тертый мужик, кряжистый, казенная роба обтягивает литые плечи, широко поставленные серые глаза, человека привыкшего командовать. Бывший офицер, змеистый шрам рассекает надвое подбородок. Непростой человек, замысловатая история его судимости. На него было совершено два покушения. Одно в пересыльной тюрьме под Екатеринбургом, другое по соседству, в Красноярске. Приезжал дознаватель из самой Москвы, ушел злой, нервный, как все москвичи, даже кабанину не отведал.
«Ваш Стрельников, любит опасность!» – ворчал москвич. – «Если его прикончат, я умываю руки!»
За ним следом бежал подполковник Зубов, начальник зоны, пытался уговорить остаться на ужин – тщетно. Дежурный говорил, что хозяин – так в Сибири именуют начальника, трижды звонил в Москву, вышел из кабинета красный, распаренный, как после бани. Он вызвал к себе Стрельникова, заперся в кабинете на два часа. О чем они там беседовали, только шаманам ведомо!
РЧ—126 считалась «красной» зоной, как это говорили в эпоху социализма, а на воровском жаргоне «сучьей». Здесь правил актив. Редкий случай, в выходной день старшина вышел на перекличку. Обыкновенно, он сам заходил в дежурную часть и отмечался. Леший с ним! Шашлыки, водка и рыбалка!
Евтушенко закрыл журнал, напомнил о раздаче нарядов на работу, Хоть воскресенье и считался выходным днем, многие зеки предпочитали отправиться на лесосеку. За это полагалась двойная оплата, деньги исправно поступали на счет заключенных, которые можно было снять по освобождении. РЧ – 126 являлась образцовой зоной, за пять – семь лет отсидки, хозяйственные мужики уносили на волю до полумиллиона рублей. Многие искренне полагали, что деньги помогут им начать новую жизнь, иногда так и случалось, хотя обычно к преступной жизни не возвращались любо шибко умные, либо опущенные.
Прапорщик покидал расположение рабочей зоны едва ли не бегом. Образ тихой воды, усыпанной золотыми блестками солнечных лучей, вкус замаринованного мяса заставили его отбивать звонкую дробь по гравиевой дорожке. Он миновал пропускник, махнул рукой дежурному офицеру. Оказавшись на улице, Евтушенко прыгнул в салон «Нивы», повернул ключ в замке зажигания, мотор преданно заурчал. И прежде чем выжать педаль сцепления, отчетливо вспомнил строй зеков. Серые и черные робы, стриженые головы, колючие волчьи взгляды хищников в неволе. Однако, нечто неуловимое выглядело не так, как обычно. Три ряда мужчин, молодые, старые, худые, крепкие. Они так похожи, и такие разные. В европейских зонах заключенные ходят в своей одежде, но Сибирь матушка – консервативна. Коли положена казенная одежда, будь добр носи! В БУРе места достаточно. Серые робы – низшая каста – мужики, пашущие в две смены без роздыха, как загнанные лошади, рядовые шныри, чушки, уборщики. Черная роба – воры, актив, бойцы. Прапорщик хлопнул ладонью по рулю, тихо выругался. Точно! Когда он уходил, в строю образовалась брешь. Трое заключенных их второго отряда сбежали во время переклички. Вопрос – зачем?! Следовало обождать десять минут, и все разойдутся по отрядам! Чай варить, телевизор смотреть. Старшины распределят наряды, и мужиков вывезут в тайгу на работы. Для сучкорубов дело найдется. Евтушенко работал в системе лагерей почти двадцать лет, на его памяти с рабочих зон было совершено три попытки побега. И всякий раз побег совершался на выезде. Опытные уголовники редко совершают побег с рабочей зоны. Рвут в бега опущенные, или те, кто в карты проигрался. Зазевался часовой, урки брызнули в кусты, и спустя пять минут, без собак беглецов не сыщешь. Лес черный, как стена стоит, на пару сотен метров вглубь отойти, и из – за плотной листвы солнца не видать. Это вначале, опьяненные воздухом свободы, зеки радостно бегут куда глаза глядят, радуясь, что обвели вокруг пальца охранников. Обычно, на исходе вторых суток, беглецы сами ждут, пока их найдут. Истерзанные гнусом, голодные, запуганные.
– Ерунда! – желая себя подбодрить, вслух сказал прапорщик. – Ну, сбежали с переклички, что такого?!
Евтушенко хотел было вернуться назад, доложить офицеру, но передумал. На дежурство заступил желчный капитан Скурлов, вредный сплетник. Он обязательно разнесет дурную весть! Обойдется! «Нива» развернулась на узкой дороге, и покатила по направлению к баракам, где обосновались охранники и вольнонаемные рабочие. Все его помыслы были сосредоточены на предстоящей рыбалке. Сегодня он обязательно поймает налима. Он уверен. У него доброе предчувствие.
– Сколько можно так сидеть?! Ноги затекли!
– Терпи, Степа! Шума дашь, цырики шмалять станут… А шмаляют они по ногам, понял?! Пробьют коленку, весь оставшийся срок будешь на одной ласте скакать!