Империя под ударом. Взорванный век - Страница 12

* * *

Мария Игнациевна проснулась внезапно. Яцек безмятежно спал в ногах. Она прислушалась — тишина. Не пришел. И тут раздался уверенный стук в дверь. Господи, это он! Решимость не открывать мгновенно куда‑то исчезла.

— Иду, иду! — закричала она, наспех меняя фланелевую сорочку на роскошный кружевной пеньюар. Накинув шаль, подбежала к двери. — Кто там?

— Мари, это я, — раздался знакомый и родной голос Алекса.

Сердце вдруг застучало сильно и часто. Открыв дверь, Максимовская с большим усилием изобразила на лице оскорбленную невинность.

— Пан обещал прийти в десять, — холодно отстранилась она от поцелуя.

— С Новым годом, милая!

Не обращая внимания на ее обиженный вид, Викентьев привлек Мари к себе и поцеловал в губы. Сердце у Максимовской застучало еще сильнее. «Мой, мой!$1 — подумала она. Викентьев тем временем снял пальто.

— Мари, я работал как каторжный… Ты не рада мне?

— Пан опять врет.

— Если бы я знал, чем все это обернется! — На глазах Викентьева показались крупные слезы. — Тогда мне лучше уйти. Скажи — и я сгину!

— Не паясничай, Алекс. Я устала… я тебе не верю.

— Ты мне не веришь? Я люблю тебя.

С этими словами он силой притянул к себе Максимовскую и стал нежно ее целовать. Та мгновенно впала в полуобморочное состояние.

— Матка бозка… что ты со мной творишь… — Она встряхнула головой, избавляясь от наваждения. — Мой руки и в столовую! Гусь наверняка остыл!

Викентьев скинул калоши, снял пиджак и повесил на плечики. Его лицо исказилось радостной гримасой, он коротко засвистел, сжал руки в кулаки и исполнил короткий танец счастья. Затем вошел в столовую, налил рюмку водки, замер на несколько мгновений и выпил не закусывая.

— Алекс, не свисти! Денег в году не будет! — Радостная Максимовская вышла из кухни с гусем в руках. — Представь себе, он еще теплый! Ты где?

Спрятавшийся за дверью Викентьев прихватил Максимовскую за турнюр ниже пояса и стал целовать ее в шею.

— Алекс, я сейчас все уроню… прошу тебя!

Мари, пылая лицом, застыла на месте, закрыв глаза. Пресвятая мать Мария услышала‑таки ее молитвы. Он вернулся, он любит! Жизнь вновь стала прекрасной.

Любопытствующему взору постороннего в аптеке предстала бы картина полного варварского разгрома. Взору же господина Певзнера было не до любопытства. Господин Певзнер в состоянии, близком к разрыву сердца, маятником ходил по единственному свободному от осколков и битой мебели пятачку. Два нижних полицейских чина разбирали завалы после взрыва. Возле сейфа, тихонько насвистывая очень простые мелодии, искал что‑то лишь ему ведомое Медянников.

Путиловский, сидя на уцелевшем стуле, писал протокол осмотра помещения, хотя всю писанину можно было ограничить одним словом: «Погром!»

— Я банкрот! Я банкрот… Банк рот я… — твердил Певзнер одну и ту же фразу, повторяя ее на разные лады, как плохой актер на репетиции.

Путиловский перешел к детальному описанию:

— Что было в сейфе?

— В каком сейфе? — Певзнер искренне удивился, будто бы даже и не подозревал до сих пор о существовании сейфа. — Нет теперь никакого сейфа! Нет аптеки! Нет Певзнера! За что? — задал он небесам очередной риторический вопрос. И вновь небеса промолчали.

— Господин Певзнер, я прошу на мои вопросы не отвечать вопросом. Повторяю: что было в сейфе?

— Ничего не было в сейфе, пара пустяков!

— Что за «пустяки»? Прошу перечислить. — Путиловский выжидающе занес карандаш над протоколом.

— Ну деньги! Деньги, деньги, черт бы их батьку взял!

— Сколько?

— Сколько? Откуда мне помнить?

— Приблизительно.

— Деньги счет любят. Семьсот двадцать рублей. Три «катеньки», остальные «красненькими». И пятьдесят рублей в кассе — девять «синеньких» и пять «желтеньких». Мелочь не взяли. Мелочь им не нужна! Они по–крупному работают. Да здесь одних химикалий было на десять тысяч золотом! Было! О господи, за что ты меня так наказываешь? За что, за что… О Боже мой! Разбой среди бела дня…

— Ночи, — уточнил Путиловский. — Господин Певзнер, пожалуйста помолчите. Вы мешаете следствию.

— Конечно. То молчи, то говори… Я всем мешаю! Молчу–молчу…

— Итак, вы утверждаете, что в сейфе больше ничего не было?

Путиловского даже забавлял этот несколько опереточный персонаж. Но персонаж явно что‑то недоговаривал по части истины.

— Я утверждаю? Нет! Я так помню! Кто в наше время возьмется что‑то утверждать? Вы беретесь утверждать?

— Иногда.

— Вы счастливчик! У вас есть дети?

— Нет, — улыбнулся Путиловский. Певзнер ему уже нравился.

— Тогда вы счастливчик вдвойне! У меня двое, так голова кругом идет! Вот старшенький…

Наметившийся было интересный разговор о наследниках Певзнера прервал подошедший Медянников. На его широкой ладони лежали два маленьких жестяных обрывка.

— Вот, налипло на дверце.

Путиловский внимательно осмотрел находку, понюхал.

— Остатки бомбы. Жестянка из‑под монпансье. Взрывали динамитом. Его запах.

Медянников тоже опасливо понюхал:

— Кисленький.

— Кисленький… Здесь всюду кисленькое… Господи, кому это надо было? Ну взяли тихо деньги, ну ушли… — бубнил себе под нос Певзнер. — Зачем все бить? Мешугене! — От огорчения он перешел на идиш.

Путиловский встал со стула.

— Спасибо, господин Певзнер. Вы свободны.

— Свободен? Да Певзнер просто разорен! Свободен от всего! Боже мой, Боже мой… — поставил старую пластинку аптекарь.

— Приношу мои соболезнования. И завтра, — Путиловский посмотрел на часы, — нет, уже сегодня прошу ко мне к двум пополудни в департамент. Кабинет двадцать первый.

— Очко! — и Певзнер уныло осмотрелся вокруг. — А у меня вот перебор…

— Кстати, господин Певзнер, — полюбопытствовал Путиловский, — надеюсь, аптека была застрахована?

Певзнер чуть не задохнулся от негодования:

— А вы как полагаете? Или вы считаете меня последним дураком?

— Значит, застрахована… — дописал в протокол Путиловский.

— Господин следователь, — засуетился Певзнер. — Неужели вы думаете, что старик Певзнер сошел с ума и решил заработать на погроме собственного дела? В таких случаях умные люди устраивают простой пожар!

— Исидор Вениаминович, я ни о чем не думаю, — успокоил его Путиловский. — Я только хочу знать. А насчет пожара — тут вы правы. Евграфий Петрович, пожалуйста, полюбопытствуйте, — и Путиловский протянул Медянникову квадратик визитки.

— С какой поры медвежатники визитки носют? Да еще с адресом. Агеев Владимир Семенович, — прочитал Медянников.

— Не мой, не мой клиент, — насторожился Певзнер. — Мои все вот в этой вазе!

— Пустой номер, Павел Нестерович. Зря ноги оттопчем. Дураками будем.

— Обронили после взрыва, под ней пыль была. Вы проверьте, — попросил Путиловский. — Дуракам, знаете ли, везет чуть больше. Но бывает и этого достаточно. А заодно мы возьмем и все остальные визитки. Мало ли что… Исидор Вениаминович, я не прощаюсь!

Маленький аптекарь, ставший за ночь еще меньше, грустно кивнул в ответ. Слова у него уже все кончились, что с Певзнером случилось первый раз в жизни.

* * *

В полумраке спальни на кровати засыпал утомленный событиями прошедших суток Викентьев. Марии Игнациевне же, наоборот, совсем не спалось. Она всей душой и телом желала продолжения праздника.

— Алекс… Алекс, ну не спи!

— Мари, пойми же, я устал… пощади!

— Ты завел себе другую, молодую…

— Ну, Мари, опять за старое! После тебя мне никто никогда уже не нужен.

Викентьев зевнул и сел на постели. Он знал Мари: поспать не удастся.

— Правда?

— Клянусь моей любовью. Кстати, я хорошо заработал… я сделаю тебе подарок. Надо только реализовать кое‑что.

— Я видела тут недавно один жемчуг, — оживилась Максимовская.

— Пусть будет жемчуг. Кто может купить приличное количество морфия?