Imperium - Страница 4
И Клавдий, и Марк Церриний Ватия были с благородной сединой. Клавдий чуть моложе. У Марка Церриния была здоровенная челюсть. За обоими стояли солидные люди, серьезные люди. Борьба была, конечно. Правда, бороться было не из-за чего. Выбирались два эдила: один – Клавдий, второй – Ватия. Но «Народу скучно, – говорили оба – каждый своей команде, – а чем-то он должен заниматься. Работают у нас рабы. Хлеб покушать, на гладиаторов посмотреть – это все пассивный отдых. Олимпиады у нас не привились. Пусть участвуют в выборах, пусть думают, что нужны их голоса».
Да, день жаркий. Именно сегодня в трактире «Выпьем по маленькой» все и должно было решиться. Вокруг него везде были наклеены, навешаны и нацарапаны на стенах избирательные призывы. Плакат цирюльников, которые желали «…иметь своим эдилом Марка Церриния». Рядом «торговцы фруктами единогласно поддерживают Голькония Приска», (Этот Приск говорил о любви к природе и зелени, и вот торговцы фруктами отдали ему свои голоса. Хороший человек, наверное. Жалко только, что все равно его не выберут). Дорогая, с бронзовыми буквами новинка-надпись не оставляла сомнений: «Носильщики, погонщики ослов, торговцы чесноком и другие рекомендуют своего кандидата в лице Клавдия». Какой-то аноним стыдливо нашкрябал гвоздиком на стенке: «Просим, чтобы вы сделали эдилом Требия. Предлага…» Возможно, поломался гвоздик. Стыдливости сопутствовала степенность: «Марка Церриния в эдилы повсюду предлагают усталые столяры-тележники вместе с Фабием и Кримием». Выборы, как известно, где-то дело семейное, с чем и соглашался краткий, зеленого цвета, плакат: «Марка Церриния в эдилы предлагают зеленщики, грузчики и Фавентин с семейством.»
Имена не всех избирателей звучали пристойно, но… Но – это же голоса… Игривая надпись: «Уличные дамы хотят Клавдия» налезла на соседнюю, накарябанную безграмотной рукой: «Ватию в эдилы придлагают варишки!» Надписи были сделаны на заборе частного владельца, и он отреагировал на это, в основном, спокойно: «кто вытащит отсюда гвозди, пусть засунет их себе… в глаза!»
Вообще, невзирая на выборы, жизнь шла своим чередом. Рядом с фразами политического содержания присутствовали обычные, типа: «Феликс с Фартунатой были здесь». Целые письма, почти трагические даже: «Вирпула своему Терцию: ты бессовестный!». Сообщения мемуарного порядка: «Беспрестанно Рестут обманывал многих девчонок!», «Мужа своего продавать я не хочу», и «Антиох провел здесь время со своей Цитерой». Здесь были даже опасные разоблачения: «Амилет Педания – вор». А рядом с ними, естественно, была реклама: «Лучший хлеб у Требия…»
И вот наступил торжественный момент. И Клавдий, и Церриний громко по очереди обещали новую колоннаду, новый форум и новый амфитеатр для боев гладиаторов. Им все время пытался помешать трактирщик Марцелл с клиентом. У них были сложные расчеты: «Трактирщик, сосчитаемся!… Ик!…»
– Вина у тебя был один секстарий, на один acс хлеба, на два асса закуски.
– Верно… Ик…
– И это верно.
– Сено для мула на два асса.
– Этот мул меня доконает…
К тому времени, когда они сосчитались, ситуация изменилась. Клавдий показывал пальцем на Церриния и кричал: «Он – сумасшедший» – и обзывал его маньяком и продавшимся загранице. Марк же держался за тогу, брызгался слюной и вопил, что Клавдий грызун, и он ему пять раз даст… Его заглушили Фавентин с семейством. Фавентин требовал дать в рыло… Тогда к президиуму ринулись с плакатом наперевес следующего содержания: «Просим, чтобы вы сделали эдилом Марка Церриния Ватию. Предлагают все старые кутилы. Написали Флор с Фруктом» два старых алконавта, а за ними все кутилы. «В морду ему, – ревел Амилиат Педания. Вирпула показывала Терцию на патруль, а тот со свиной ножкой в руке визжал: – В гробу я видал этих пустышек!», имея в виду, что те еще ни до чего не дослужились, судя по их знакам различий.
Люди пожилые не вмешивались. Они говорили о загранице. Хлебопек Требий качал головой: «Мой родственник был там. Он говорит, что там жить тяжело. Хлеб дорогой…»
– Конечно, – отвечал ему озлобленный Гольконий Приск, – только он оттуда на целую виллу себе привез, а остальное все плохо. И хлеб дорогой. Совсем его не ел. Одно мясо жрал. И одеться там не во что. Только все пурпурное, льняное. А настоящих шерстяных вещей нет. Ничего хорошего.
В них тоже зачем-то стали бросать тяжелыми вещами…
На следующий день Клавдий и Марк Церриний Ватия взасос целовали друг друга, свои команды, ударяясь подбитыми глазами о разбитые носы, поздравляя с победой на выборах. Особенно радовались девочки Марцелла, старые кутилы и Флор с Фруктом – ведь их кандидаты прошли. Они знали, на кого ставить.
«Жаркий день был вчера» – подумал Церриний и достал шарики. Везоний Прим вытер свой плакат, призывающий голосовать за достойного человека Гнея Гельвия, тряпочкой и спрятал до следующих выборов. Марцелл считал деньги. Клавдий при народе хлопал Требия по плечу и говорил, что он демократ. Амилиат Педания был спокоен. Терция и Приска забрали.
Вирпула рыдала. Фавентин с семейством отдыхали на лоне природы. В Помпее было тихо. Закончилась избирательная кампания.
– Кончилось… Вот здорово… Папа… Ой, уснул. Хм… Мама, мы с папой играли, а он уснул…
– Игрушки! Вечные игрушки! Просто зла не хватает!…
– Что она шумит? Вечно шумит…
– Слушай, пока родителей нет, поиграем.
– А где они?
– Мать пытается деньги найти, а отец… А кто его знает, где он… Ты симпатичная.
– Правда?
– Конечно. Так поиграем? Знаешь, при этом иногда можно такой кайф поймать. Никакая «дурь» не сравнится!
– Правда?
– Ей-богу… Ну, я включаю.
Шла гражданская война. Не было ни власти, ни законов. Свирепость насыщалась кровью, а затем обращалась в корыстолюбие. Смерть отобрала слабых претендентов на императорство: Нерона, Гальбу и Отона. Остались двое: Авл Вителлий (Его поддерживали германские легионы) и Тит Флавий Веспасиан (За ним были Иудея с Сирией). Решалась судьба империи, всего Римского мира, ойкумены
Провинции содрогались от грохота оружия, поступи легионов, передвижения флотов. Обе армии двигались к Кремоне.
Флавианцами командовал легат Антоний Прим – человек ужасный в мирное время, но нужный на войне. К его иллирийским легионам присоединились войска, стоявшие в Паннонии, Мезии; сторонники погибшего Отона, ненавидевшие Вителлия. Много было перебежчиков. Переходили целыми легионами. Флот также стал флавианским.
Дела Вителлия были плохи. Германская армия была изнурена и раздражена. Первый из его полководцев Фабий Валент задержался в Риме, ослабевший после болезни. Авл Алиен Цецина впал в оцепенение, то ли растратив все силы, то ли был готов изменить.
Люди ждали… Ждал сенат… Ждала империя… Ждала ойкумена… Ждала Кремона…
В лагере вителлианцев было шумно. Собрались младшие командиры германских легионов. Злые, впавшие глаза – со снабжением было неладно – тяжелый запах пота и кожи доспехов – слишком много людей – колючая щетина застывших подбородков, затянутых ремнями шлемов. Говорил центурион 15 легиона Камурий. Совсем недавно он еще был солдатом. Его отметил Отон. Камурий погрузил меч в горло престарелому императору Гальбе. И потом ему повезло. Самые храбрые центурионы – отонианцы были убиты Вителием. Повезло ему и тем, которые вместе с ним убивали Гальбу – много крови связало их с Вителлием. Они стояли рядом: ветераны Теренций и Леканий – это они изрезали старику руки и ноги – мешал панцирь.
Неровный огонь факелов освещал лицо центуриона. В черную ночь выплевывал слова об измене Камурий. Об измене императорского полководца Авла Алиена Цецины. Стояли, одобрительно стуча мечами о щиты, деканы из 5 Алауда – хохлатые жаворонки (так их называли по украшению на шлеме) и ловили каждое слово.