Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты - Страница 9

При Анне Волынский сделал карьеру, стал своим человеком при дворе и был назначен обер-егермейстером. А надо сказать, что именно охоту Анна любила больше всего на свете. В 1738 году он уже кабинет-министр. Занять этот пост помог Бирон, желающий ограничить влияние Остермана. Бирон думал найти в лице Волынского покорного исполнителя, но просчитался. Императрица стала относиться к Волынскому настолько хорошо, что фаворит стал опасаться за свое место. А Волынский уже позволял себе выказывать знаки неуважения и самому Бирону.

Волынский был широким человеком, имел много друзей, они встречались, выпивали, обсуждали текущие дела, ругали правительство – от немцев продыха нет, – словом, занимались привычным для русского человека делом – «разговором на кухне». Итогом этих разговоров стало написанное Волынским «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел» – документ вполне безобидный, но была там опасная нота. Волынский ратовал за усиление политической роли русского дворянства. Генеральное рассуждение не понравилось государыне, а Бирон был вообще вне себя. Отношение его с Волынским обострилось до крайности.

А здесь подоспел праздник – мир с турками заключили. Решено было в честь торжества устроить широкий маскарад и потешную свадьбу двух шутов. Шуты были вторым главным после охоты развлечением императрицы. Вырезать изо льда скульптуры – старая русская традиция, но в наше время не додумались построить изо льда целый дворец, снабдить его ледяной мебелью и утварью. В этом дворце шутам предстояло и венчаться, и провести брачную ночь. Со всех концов империи было велено привезти по паре людей разной национальности в их костюмах, дабы они своими танцами и пением развлекали двор.

Ответственным за маскарадное действо был назначен Волынский. Сочинял подобающие стихи к свадьбе шутов поэт Василий Тредиаковский. Чем-то последний не угодил Волынскому, и тот разбил поэту лицо в кровь. Обиженный Тредиаковский пошел жаловаться к Бирону. И надо же такому случиться, чтобы в приемную фаворита явился Волынский. «Ты здесь зачем?» Бедного Тредиаковского тут же оттащили в подвал Волынского и дали семьдесят палочных ударов. Вот как широко жили люди!

Бирон взъярился от такого самоуправства. До несчастного пиита ему и дела не было, но ведь Волынский оскорбил его лично! Фаворит поставил перед императрицей вопрос ребром: «Или я, или этот проходимец Волынский».

А дальше все закрутилось. Учредили из русских комиссию для суда над Волынским и его гостями, придававшимися вольным беседам. Доносы слуг были очень кстати. Пытки, дыба, кнут… Вместе с Волынским пошли на эшафот и конфиденты, очень достойные люди – архитектор Петр Еропкин и советник адмиралтейской конторы Андрей Хрущев, прочих били кнутом и разослали в ссылки. Официальная версия обвинения – они желали заточить в монастырь Анну и выслать за границу Брауншвейгское семейство, из которого императрица назначила себе наследника. Заговора не было, но разговоры-то были. Конечно, они обсуждали эту больную тему. И ради кого они мечтали освободить русский трон? Для Елизаветы Петровны, конечно, но ни один из обвиняемых не назвал на допросе имени Елизаветы, и этим они, вероятно, спасли ей жизнь.

У Анны Иоанновны не было детей. Главной ее задачей было не допустить на престол потомков Петра I, и она назначила наследником будущего сына своей племянницы, дочери своей старшей сестры Екатерины Мекленбургской. Племянницу крестили и нарекли Анной Леопольдовной.

Мужем Анны Леопольдовны стал Антон Ульрих Брауншвейгский, анемичный тихий юноша. Бирон не хотел этого брака. У него были непомерные амбиции, он хотел женить на Анне Леопольдовне своего сына Петра. Не получилось.

В 1740 году у молодой четы родился сын, несчастнейший из смертных – будущий император Иван V. Анна Иоанновна была уже серьезно больна. Смерти она боялась и до последнего часа не подписывала манифеста о престолонаследии. Двор был в большом беспокойстве. Младенцу Ивану было два месяца, ему необходимо было назначить регента – фактического правителя России. Казалось, самой подходящей кандидатурой была мать ребенка, но отец ее, герцог Мекленбургский, тиран, самодур, был самым известным скандалистом в Европе. А ну как он явится в Россию и предъявит права на власть!

Бирон не отходил от постели больной государыни. Надо сказать, что в обществе ближайших к трону сановников появилось новое лицо – Алексей Петрович Бестужев. В Кабинете он занял место Волынского. Позднее я подробно расскажу об этом умном, значительном и очень противоречивом человеке. Именно Бестужев первым произнес то, что у всех было на языке, регентом назначить Бирона. Сам Бирон ничего подобного не говорил. Конечно, он очень хотел занять эту должность, но и боялся ее. Как покажет время – не без основания.

Анна Иоанновна успела подписать обе бумаги – манифест о престолонаследии и о регентстве Бирона. Она умерла, держа руку своего фаворита, последнее слово ее: «Небось…» Это случилось 17 октября 1740 года.

Первыми своими указами Бирон выказал великодушие: приостановил казни уже подписанные, освободил от наказания преступников (кроме воров, убийц и казнокрадов), даже снизил на 17 копеек подушную подать. Но столица недоумевала, почему Бирон в регентах, а не родители младенца-государя. Гвардия роптала, и даже возникло некое подобие заговора в пользу отца – принца Антона. Глава Тайной канцелярии Ушаков разговаривал с принцем строго: мол, интересы государства превыше всего и если вы измените собственному сыну-государю, то с вами обойдутся как с обычным подданным. Анна Леопольдовна с ужасом ждала, что ее с мужем вышлют за пределы России. Уж лучше бы выслали, честное слово, но человек не может провидеть свою судьбу.

Но были доносы в Тайной канцелярии и на приверженцев Елизаветы Петровны. Гвардия ее помнила и любила. Выдержка из опросных листов капрала Хлопова: «Вот император Петр Первый в Русской империи заслужил и того осталось. Вот коронованного отца дочь, государыня цесаревна, оставлена». Счетчик из матросов Максим Толстов отказался присягать регенту и тоже попал в Тайную: «…у него у государя осталась дочь цесаревна Елизавета Петровна, и надобно ныне присягать ей, государыне цесаревне. О том между собой говорили лейб-гвардии Преображенского полка солдаты, идучи от присяги». Толстой отделался очень легким наказанием, его сослали в Оренбург.

Скрытое недовольство народа объясняет вспыхнувшую вдруг дружбу Бирона с цесаревной Елизаветой. Правда, он никогда не выказывал ей откровенной неприязни, отдавая должное ее красоте и веселому нраву. А здесь он расщедрился, назначил ей высокий пансион, захаживал в гости, дарил комплименты и беседовал о том, о сем. Бирон знал, что общественность благоволит дочери Петра, и надеялся дружбой с ней упрочить свое положение. Сплетням не было конца. Кто-то «своими ушами слышал», что Бирон собирается вызвать из Киля Голштинского принца – внука Петра I и извести Брауншвейгскую фамилию. Другие утверждали, что он задумал жениться на Елизавете. Все было проще – регент решил повторить попытку добиться трона для сына Петра: женить Петрушу на Елизавете, провозгласить ее императрицей и сделать своих потомков законными императорами. В мыслях он уже предал императора Ивана Антоновича. Что думала по этому поводу сама Елизаветы, мы не знаем, но из всех пострадавших в перевороте 1741 года Бирон был наказан легче других.

Регентство Бирона продолжалось двадцать два дня. 7 ноября (роковая в русской истории цифра) Миних явился к Анне Леопольдовне и предложил свою помощь в низвержении регента. Она страшно рисковала. Неудача могла кончиться монастырем или даже казнью. Но согласилась. 8 ноября Миних мирно отобедал в доме Бирона. Там же присутствовал Левенвольде. Он вдруг спросил Миниха: «А что, граф, во время ваших походов вы никогда не предпринимали ничего важного ночью?» Миних смутился на мгновенье, а потом ответил: «Не помню, чтобы я когда-нибудь предпринимал что-нибудь чрезвычайное ночью, но мое правило пользоваться всяким благоприятным случаем».