Император (СИ) - Страница 9

Наутро «ведомости» разразились обличительными статьями. Я очень боялся перегреть людей. Столько событий, столько эмоциональных воззваний, погребение императрицы, покушение на императора! Уверен, что многие просто теряются в событиях и не совсем понимают, что происходит. Боялся и того, что кто-то сочтет череду событий, как признак грядущего Апокалипсиса. Начнут закапываться, само сжигаться. Но общество должно иметь ответы на те действия, что происходят, иначе найдутся те силы, которые найдут свои объяснения и тогда пожарищ с людьми может быть и больше.

Сегодня должно выйти два номера газеты. Во втором будет так же статья о том, что я признаю Милоша Петровича своим сыном без права наследования российского престола даже в порядке очередности. Не стану я держать в тайне свою связь с погибшей Иоанной. Это будет не исповедь перед подданными, а задел на то, что мой сын существует и в нем течет кровь и Романовых и знатного сербского рода, имевшего своим предком героя Косовского сражения. Чем не хорош вариант для воцарения на в будущем престоле сербском? Да, сербское царство еще нужно создать, но я надеялся, что это произойдет в недалеком будущем. Нужно еще подобрать понятливого и исполнительного человека, который мог бы стать регентом при малолетнем Милоше. Не доверять же воспитание сына какому сербу? А то и родная кровинка может взбунтоваться против отца и того государства, где, волей Божией правит родитель.

— Ваше Императорское Величество! Граф Алексей Григорьевич Разумовский требует… нет, — просит, предстать пред очи Ваши. Не верит он, что все случившееся императорская воля, — обратился ко мне Михаил Андреевич Грановский — один из заместителей Шешковского.

Грановский был из смоленских дворян, скорее, шляхты. Православный и его предки не были замечены в смене веры. Молодого мужчину представили Шешковскому, когда Степан Иванович был с инспекцией в Смоленской губернии. Там глава Тайной канцелярии самолично интересовался судьбой отрока Григория Потемкина, но нашел другого феномена, по-старше. Ибо не оскудеет земля русская на таланты, если поискать и дать им шанс раскрыться.

Грановский обладал феноменальными способностями к анализу и великолепной памятью. Наряду с исполнительностью этого молодого человека, Михаил Андреевич еще был весьма неплохим воином, знал с какой стороны держать и шпагу и саблю, да и с пистолями обращаться умел.

Что интересно, данного уникума Шешковский от меня скрывал, будучи уверенным в том, что я заберу парня к себе. Судьбы тех, кто хорошо проявлял себя на службе, Степану Ивановичу были известны — я сразу же приставлял тех к делу. Савелий Данилович Померанцев не даст соврать.

Теперь, когда Шешковский официально представил мне своего заместителя, я, как бы должен проникнуться и не спешить переманивать перспективные кадры к себе. Подумаем еще, пусть Грановский пока учится и набирается опытом. А надо будет его определить куда, так Шешковский никуда не денется, отдаст молодого специалиста для карьерного роста.

— Давай его, Михаил Андреевич! — повелел я.

Пока вели бывшего некогда неприкосновенного, много сильного, Алешку Розума, я вспомнил про Померанцева, которого только что сравнивал с Грановским. Савелий Данилович уже должен быть в Петербурге. Нужно его обязательно, как ранее и думал, возвести в графское достоинство и написать за что именно. Пусть подданные видят и знают, что за действительные дела, я жалую и простых дворян. У каждого есть свой шанс заслужить и титул и награду. Но сделать это в Петербурге станет невообразимо сложно. России нужны свершения вдали от теплых постелей европейской части государства.

И еще, я собирался объявить об русской Америке. Пора уже громогласно сказать миру, что западно-американское побережье Тихого океана — это территория Российской империи, а так же под русским протекторатом Гавайские острова и остров Эдзо, чем бы там не закончилось противостояние с Японией. В условиях войны ни Англия, ни Испания не станут вести серьезных боевых действий против русских поселений. Банально, у них там не так уж и много сил, может, и вовсе нет. Между тем, я приглашу все страны к торгу. Пусть в этом регионе расцветет торговля. Единственным ограничением станет то, что каждому иноземному кораблю нужно будет взять разрешение на ведение торгов в Охотске или в Петрополе, которые уже должны быть в достаточной мере укреплены, чтобы противостоять вероятным угрозам военных действий.

Может и станут возмущаться всякого рода «партнеры» и другие враги, но открытые, но… пусть с ними. Судя по всему, Россия стала в регионе крепко. Флот на севере Тихого океана собрать можно внушительный.

— Государь! Ты жив и на своих ногах! — удивился Алексей Григорьевич Разумовский, как только его привели в мой кабинет.

Да, сегодня ночью я приехал в Зимний дворец… Новый истинный Зимний дворец. Одно крыло этого несомненно, шедеврального здания, было полностью подготовлено для жизни и работы. Так что в новую жизнь в новом доме!

— А ты, Алексей Григорьевич, как я понимаю, и был бы рад, чтобы в гробу меня увидеть? Дядюшка! — последнее слово я, как будто выплюнул.

— Что же Вы такое говорите, Ваше Императорское Величество? Я Богу молился за Ваше выздоровление! — сказал Алексей Разумовский и глубоко поклонился.

Подобного подобострастия в этом человеке я еще не видел, видимо, граф проникся ситуацией и оценил свое незавидное положение.

— Полно те, Алексей Григорьевич! — сказал я и поспешил сесть.

Хотелось встретить Разумовского на ногах, пусть одна нога и была в гипсе, использовать который «додумался» Кашин. Но я еще не столь здоров, а обезболивающими не стоит злоупотреблять.

— Ваше Величество! Коли чем прогневил, так простите неразумного! Уйду я в поместье и буду жить преспокойно. И ранее не хотел политикусы разводить, токмо пока государыня погребена не была, — просил Алексей Григорьевич.

Уж не знаю, почему именно так стал вести себя старший Разумовский, наверное, своими действиями я создал репутацию жесткого правителя. Или он чует, словно зверь, изменение ситуации?

— Алексей Григорьевич, все решено! Могу лишь позволить Вам ознакомиться с делом. Там столь много омерзительного, что пересказывать не желаю, –я демонстративно отвернулся.

А что еще по-пустому разговаривать? Заговор был, пусть не исполнен и ждали моей смерти, но был. Он посмел измыслить обнародование свидетельства о венчании. Захотел стать регентом? Может позже и императором? Моего ребенка использовать себе в угоду? И пусть Алексея Разумовского убедили, может и не хотел старший брат той власти, но решился, не отринул предложения, не дал в морду своему братцу-Кириллу, арестовал Трубецкого, собирался арестовывать и Миниха и Голицына, благо они не были в Петербурге.

Сразу же, как только вывели Разумовского, в кабинет зашел Грановский.

— Что с Бестужевым? — спросил я.

Старик пытался сбежать. Уж не знаю куда он засобирался, но попытка почти удалась. Мои люди просмотрели хитрого Бестужева. Охрана, или, скорее конвой был приставлен к бывшему канцлеру, которому, по соглашению с Синодом, было разрешено присутствовать на похоронах. Но во время покушения бывший канцлер бежал, словно заправский спринтер, мало что старик болезненный. Взяли его только на выездном посту.

— Помяли Бестужева, уж не взыщите, Ваше Величество, недосмотрели!

— Ну и поделом, что помяли! Видимо много здоровья у бывшего канцлера скопилось, что так бегает, малость и поубавить можно, — ответил я, потом строго посмотрел на Грановского. — Но это все равно упущение! Просчитывайте свою работу тщательнее!

День был сложным. Не для меня, в целом для общества, ну, скорее еще индивидуально для Шешковского. Я самоустранился. Может и смалодушничал, не хотел разгребать Агниевые конюшни. Да и мое ли это дело? Нужно долечиваться и строить планы, принимать новые законы. Ну не бегать же мне наперегонки с Бестужевым? Жаль не видел сего эпического спектакля.

Так что пишем законы. Вот сегодня, к примеру, подписал указ о мужеложстве, скотоложстве и иных извращениях. Как по мне, так прогрессивный. Не собирался я их просто казнить, как, впрочем, и сложно казнить не буду. Разжалование, полная конфискация имущества и принудительное перевоспитание в монастыре. Очень гуманно. Принял бы что-то вроде всепрощения для развратников, не поняло бы общество. Даже те самые развратники громче всех кричали бы о необходимости ужесточения наказания.