Император Португальский - Страница 40

Последние слова дались Линнарту Бьёрнссону не без труда. Они норовили застрять у него в горле. Может быть, он подумал о старом Бьёрне Хиндрикссоне и о самом себе. Вероятно, нечто в собственной истории заставило его понять, как следует ценить такую любовь, которая всегда остается неизменной.

Но Клара Гулля этого еще не понимала. С тех самых пор, как она приехала домой, она думала об отце только с отвращением и страхом. Она что-то пробормотала про себя о том, что отец был ненормальным.

Линнарт Бьёрнссон услыхал, что она сказала, и это его задело.

— Я вовсе не уверен, что Ян был глуп, — вставил он. — Я сказал ему, что не видел никакой стражи вокруг Клары Гулли. «Любезный мой Линнарт Бьёрнссон не видел, — ответил он тогда, — тех, кто стерег ее, когда она проезжала мимо? То были Спесь и Суровость, Порок и Похоть, все те, с кем ей приходится бороться там, в ее империи».

Клара Гулля остановилась и повернулась к нему.

— И что же? — только и сказала она.

— Я ответил ему, что этих врагов я тоже видел, — сурово ответил Линнарт Бьёрнссон.

Клара Гулля засмеялась.

— Но я сразу же пожалел, что сказал это, — продолжал хозяин усадьбы. — Ибо тут Ян просто зарыдал от отчаяния. «Да поможет мне Господь, любезный мой Линнарт Бьёрнссон, — сказал он, — чтобы я сумел спасти мою маленькую девочку от всего этого зла! Не важно, что будет со мной, только бы помочь ей».

Клара Гулля пошла еще быстрее, ничего не говоря в ответ. Что-то начало скрести и раздирать ее сердце, но она заставила его успокоиться. Если бы то, что было в нем скрыто, вырвалось наружу, она просто не представляла, как она это смогла бы вынести.

— Да, значит, получилось, что это были как бы его прощальные слова, — сказал Линнарт Бьёрнссон. — И очень скоро ему привелось доказать, что он так действительно и думал. Клара Гулля вовсе не должна считать, что Ян прыгнул в озеро, чтобы избавиться от своего собственного горя. Он бросился за пароходом только для того, чтобы спасти Клару Гуллю от ее врагов.

Все быстрее и быстрее устремлялась вперед Клара Гулля. Перед ней начала вставать вся любовь ее отца, от первой минуты до последней. Но ей хотелось только убежать от нее. Мысль об этом была ей невыносима.

— Мы все понемногу следим друг за другом здесь в приходе, — продолжал Линнарт Бьёрнссон, следуя за ней без малейших усилий. — Поначалу, сразу после того как утонул император, к Кларе Гулле возникла большая неприязнь. И я, со своей стороны, считал, что Клара Гулля не достойна того, чтобы услышать его последние слова и мысли. Но теперь наше мнение переменилось. Нам нравится, что Клара Гулля стоит на пристани и ждет его.

Клара Гулля остановилась. Ее щеки пылали, а глаза сверкали от злости.

— Я стою там только потому, что боюсь его, — сказала она.

— Клара Гулля никогда не хотела казаться лучше, чем она есть. Это мы знаем. Но может быть, мы лучше, чем сама Клара Гулля, понимаем, что кроется за этим ожиданием. У нас ведь тоже когда-то были родители. И мы тоже неправильно поступали по отношению к ним.

Клара Гулля настолько разозлилась, что ей хотелось сказать что-то ужасное, но из этого ничего не получилось. Она хотела топнуть на него ногой, чтобы заставить замолчать, но была не в силах сделать и этого. Тогда ей ничего не осталось, как отвернуться и побежать прочь.

Линнарт Бьёрнссон за ней не последовал. Он уже сказал то, что хотел сказать, и остался вполне доволен проделанной в это утро работой.

Когда Клара Гулля вошла в маленькую избушку в Скрулюкке, мертвенно бледная Катрина лежала на кровати с закрытыми глазами. Казалось, конец уже наступил.

Но как только Клара Гулля оказалась подле нее и погладила ее руку, она открыла глаза и сразу же заговорила.

— Ян зовет меня к себе, — выговорила она с большим трудом. — Он не винит меня в том, что я покинула его.

Клара Гулля вздрогнула. Она начала понимать, почему мать умирает. Будучи верна мужу всю свою жизнь, она умирала от огорчения, что под конец все-таки предала Яна.

— Вам нечего печалиться из-за этого! — сказала Клара Гулля. — Ведь это же я заставила вас поехать.

— Все равно ужасно тяжело было думать об этом, — сказала Катрина. — Но теперь все снова хорошо.

Она снова закрыла глаза и затихла. Ее изможденное лицо словно озарилось лучом счастья.

Но вскоре она снова заговорила. Она непременно должна была кое-что сказать. Без этого она не сможет обрести покой.

— Не сердись так на Яна за то, что он прыгнул за тобой! Он хотел только добра. Тебе не было хорошо после того, как вас разлучили. Он это знал. И ему тоже было плохо. Вы, каждый по-своему, сбились с пути.

Клара Гулля знала, что она скажет что-нибудь в этом роде, и заранее приготовилась к этому. Но то, что мать сказала, взволновало ее больше, чем она предполагала, и она попыталась найти достойный ответ.

— Я буду вспоминать отца таким, каким он был в прежние времена, — сказала она. — Вы ведь помните, какими добрыми друзьями мы тогда были?

Казалось, Катрина была довольна ответом, потому что она снова успокоилась. Она явно не собиралась больше ничего говорить, но внезапно с большой нежностью улыбнулась дочери.

— Я так рада, Клара Гулля, — сказала она, — что ты снова стала красивой.

От этой улыбки и от этих слов Клара Гулля совсем потеряла самообладание. Она упала на колени возле низкой кровати и заплакала. Впервые после приезда домой она по-настоящему разрыдалась.

— Не знаю, как это вы можете быть так добры ко мне, мама. Ведь это из-за меня вы сейчас умираете, и в смерти отца тоже виновата я.

Катрина все время улыбалась и шевелила руками, стараясь приласкать ее.

— Вы так добры, мама, вы так добры ко мне, — плача и всхлипывая, говорила Клара Гулля.

Катрина крепко ухватилась за ее руку и приподнялась на кровати, чтобы сделать последнее признание.

— Всему хорошему, что есть во мне, — сказала она, — я научилась у Яна.

После этого она опять опустилась на подушки и уже ничего не произнесла внятно и отчетливо. Началась агония, и на следующее утро она умерла.

Во время всех этих предсмертных мук Клара Гулля, плача, лежала на полу рядом с кроватью. Она лежала, и вместе со слезами уходили ее страх, ее кошмары, бремя ее вины. И слезам не было конца.

Катрину из Скрулюкки должны были хоронить в воскресенье накануне Рождества. В это время возле церкви обычно не бывает много народу, поскольку большинство предпочитает отложить посещение церкви до дней великого праздника.

Но когда люди, ехавшие в этой маленькой похоронной процессии из Аскедаларна, поднялись на холм между церковью и приходской избой, они просто пришли в смущение. Ибо такой огромной толпы людей, какая собралась здесь в этот день, нельзя было увидеть даже тогда, когда старый пробст из Бру приезжал в Свартшё читать свою ежегодную проповедь, или во время выборов пастора.

Само собой разумеется, люди все до единого пришли сюда вовсе не для того, чтобы проводить в могилу старую Катрину. Должно быть, дело было в чем-то другом. Может быть, в церкви ожидалась какая-нибудь важная особа или проповедь должен был читать какой-нибудь другой пастор? Они жили в своем Аскедаларна столь разобщенно, что в приходе могло случиться многое, о чем они и не знали.

Прибывшие на похороны, как обычно, подъехали к площадке позади приходской избы и сошли с повозок. Здесь было так же много народу, как и на холме, а в остальном они не увидели ничего примечательного. Их удивление все возрастало, но им не хотелось спрашивать, в чем дело. Тем, кто занят похоронами, лучше держаться самим по себе и не вступать в разговоры с теми, кто не разделяет их горя.

Гроб сняли с телеги, на которой его везли в церковь, и опустили на черные козлы, заранее выставленные перед приходской избой. Здесь гроб и сопровождающие его люди должны были стоять и ждать, пока зазвонят колокола и пастор со звонарем будут готовы отправиться с ними на кладбище.