Иллюзия нормальности или не было бы счастья, да несчастье помогло (СИ) - Страница 7

      Сажусь на корточки и тыкаю пальцем мохнатый бок, ощущая под пальцами гладкую шерсть.

      - И какого хрена ты тут делаешь? – спрашиваю, заглядывая в наглые кошачьи глаза.

      - Мяу, - отвечают мне, выпустив, наконец, мой несчастный ботинок.

      - Да неужели, а почему? – серьезно спрашиваю, дергая его за ухо, за что получаю подзатыльник.

      Да что за день такой, то коты разговаривают, то дерутся? Поднимаю вверх печальные глаза и смотрю на сложившего на груди руки Луку.

      - Живность отпусти, - приказывает он мне, смотря свысока.

      - Даже ты признаешь, что он, эм, слишком упитанный. Давай его сожрем? - говорю заговорщицки и улыбаюсь маньячной улыбкой.

      - Он тут поживет у тебя, недолго. Только попробуй пальцем тронуть, я потом из тебя ручного кота сделаю, - приказывают мне.

      - Это ты так разрешения у меня спросил? – спрашиваю у него и, устав смотреть снизу вверх, дергаю Луку за руку. Он плюхается ко мне на колени и затихает, чтобы через минуту начать вырываться, как будто я его есть собрался.

      - Пусти, - просит он, а просит ли?

      - Забирай свой комок меха и отпущу. Он мой ботинок сожрал и меня сожрет, пока я спать буду, - жалуюсь ему, вдыхая воздух глубже и стараясь уловить хоть нотку омежьего запаха.

      - Он голодный был, - ставят меня в известность. - Нужно было его покормить.

      - А я как об этом должен был узнать? – начинаю заводиться и сильнее сжимать в своих руках хрупкое тело.

      - А нехер шляться по барам, дома сидеть нужно было, и узнал бы, - меня сейчас что, отчитали за гулянку? Интересно омежки пляшут по четыре штуки в ряд.

      - Ты почему не пахнешь? – спрашиваю у него, пытаясь уловить сладковатые нотки.

      - Ты помойся и от тебя пахнуть не будет.

      Дерзкий мальчишка.

      - Хрен с котом, пускай живет, - соглашаюсь я. Его ведь никто не застраховывал, мало ли, в унитазе утонет, с балкона упадет, это жизнь, всякое может случиться.

      - Сколько я тебе плачу за работу? – спрашиваю наболевшее, теснее прижимая к себе омегу, ощущая тепло его тела.

      - Ты - нисколько. Муж твой платил, - говорит он холодно и тихо.

      - И сколько он платил? – язвлю и копирую его вечно недовольную интонацию.

      - Пятьсот долларов в месяц, - начинает раздражаться он.

      - Всего? – вылетает из меня. Это же катастрофически мало за такую работу.

      - Сколько было не жалко, мне хватало, а что, хочешь повысить? – вот же колючая вредность.

      - Хочу, - несмотря на мой плачевный бизнес, который приходится восстанавливать медленными шажками, я имею неплохой капитал в банке, так что могу себе позволить. - Сколько я должен тебе платить, чтобы ты работал только на меня?

      - Я столько не возьму, - огрызается он. Вот же упрямая сволочь, гордый он, посмотрите. Ему деньги предлагают, а он выпендривается.

      - Значит так, теперь мне нужно куда больше внимания, ну к моей квартире. Я живу один и стану загрязнять помещение в пять раз больше, - прикидываюсь дурачком.

      - Ну ты и свинтус, - смеется он, а у меня от его звонкого смеха все внутри поджимается.

      - Две с половиной тысячи долларов тебя устроит? – по-деловому интересуюсь.

      - Идет, но только потому, что один ты тут загнешься от голода, заблудившись в своем же бардаке, - соглашается он, но отчетливо слышу, что ему это не по душе.

      - Можно я пойду? – спрашивает он меня, когда молчание затянулось, а я пристроил голову у него на плече и по-свински собирался заснуть, пригревшись к горячему телу.

      - Угу, - промычал я невнятно.

      - Как? Вместе с тобой? – ворчит он и выпутывается из моей хватки.

      Отпускаю его и он, не рассчитав усилий, плюхается передо мной на четвереньки. Ох бля, вот это вид сзади. Не могу удержаться и с силой шлепаю предоставленное мне полупопие. Он вскрикивает, подскочив, и потирает ушибленное место.

      - Совсем охренел, извращенец, - орет рыжик и машет руками.

      А я улыбаюсь своим мыслям и бреду спать, прихватив с собой мохнатое пузо, трущееся о мои ноги. Захватываю в холодильнике сосиску и, скинув пиджак и брюки, даже не приняв душ, падаю на заправленную кровать. Силы окончательно покинули мое измученное тело. Обхватываю рукой жирненький комочек и под его счастливое чавканье засыпаю, отдаленно ощущая, что меня укрывают одеялом и, прикрыв дверь, удаляются в сторону выхода.

  Часть 4

      Этот месяц утомительной работы, бесконечных переговоров и нескончаемых встреч вытянул из меня все силы. Но есть и хорошие новости: я медленно, но все более уверенно иду к намеченной цели, постепенно выбираясь из ямы, в которую меня окунули. Сейчас ведутся плодотворные переговоры с бывшими партнерами по возобновлению поставок и налаживанию новых связей.

      Несмотря на физическую усталость, морально мне становится легче: буквально ощущаю, как с каждым днем дышать становится все проще, а жуткие кошмары, преследующие меня с самого пробуждения после долгой комы, постепенно сходят на нет. Нет, конечно, я не простил всех, не стал добрым и пушистым, отнюдь. Теперь я слишком придирчив к людям. Видеть их эмоции гораздо проще, если испытать все то, что пришлось пережить мне.

      Я стал более строгим в работе, к подчиненным. Меня стараются избегать лишний раз, пускай, зато работу свою они выполняют на ура, что несказанно меня радует.

      Начало марта. Погода все еще морозная и ветреная, но вместе с первыми лучами солнца, первым теплом и едва уловимыми запахами приближающейся весны, настроение само собой поднимается. Хочется сделать глупость, хочется развлечься, отключиться от всех бед и забот, бесконечных проблем, которые всегда преследуют меня, и просто пожить для себя.

      Родители так со мной и не общаются. Нет, был один звонок от папы, но я его проигнорировал, а зачем отвечать? Зачем мне общаться с людьми, которым было плевать, когда их сын находился на грани между жизнью и смертью? Я слишком злопамятный на подобные вещи, да и, честно признаться, давно не ребенок, которому нужно родительское тепло и забота. Вырос мальчик, давно вырос.

      Открываю дверь своим ключом и становлюсь свидетелем сцены, которая заставила сердце сбиться с ритма, вот только не от радости, а от дикого желания убивать.

      Рамиль собственной персоной сидит на столе, изящно перекинув длинные ноги с края, и оскорбляет Луку, который как мыл окно, так и моет, вот только я вижу, как напряжены его плечи и как тряпка движется по стеклу, резко очерчивая очередную линию.