Иконы - Страница 4

У падре такой вид, какой бывает в то время, когда он занимается подсчетами в миссии, согнувшись над бухгалтерскими книгами и заполняя их страницы рядами крошечных цифр. Но на этот раз он вычисляет, какое наказание окажется лучше всего, и умножает его на два. Я с видом раскаяния дергаю его за рукав… Этому я научилась еще в детстве.

– Ро ничего плохого не хотел, падре. Не сердитесь. Он сделал это для меня.

Падре берет меня за подбородок, и я чувствую его пальцы на своем лице. И внезапно ощущаю его самого. Прежде всего, меня охватывают его тревога и страх – не за себя, за нас. Он хотел бы стать стеной вокруг нас, но не может, и это сводит его с ума. Обычно он терпелив и осторожен; он похож на вращающийся глобус, на палец, прокладывающий маршрут на потрепанной карте… Его сердце бьется отчетливо, чисто. Падре помнит все, он ведь был уже взрослым человеком, когда явились первые Курьеры. В его воспоминаниях я вижу в основном детей, которым он помог. Ро, и я, и другие, кто жил в миссии, пока им не нашли семьи.

А потом перед моим мысленным взглядом возникает нечто новое.

Это образ какой-то книги.

Падре осторожно, тщательно заворачивает ее… Подарок мне.

Падре улыбается, а я делаю вид, будто понятия не имею, что у него на уме.

– О серьезных вещах мы поговорим завтра. Не сегодня. Твоей вины в этом нет, Долли. У тебя ведь завтра день рождения.

С этими словами падре подмигивает Ро и обнимает меня за плечи, и мы с Ро понимаем, что прощены.

– А теперь идем ужинать. Биггер и Биггест ждут, и если мы заставим их ждать слишком долго, Рамона-Хамона из гостя за нашим столом превратится в главное блюдо.

Мы спускаемся вниз по склону холма, и падре проклинает кусты, которые цепляются за его сутану, а мы с Ро смеемся, как дети, которыми были тогда, когда падре нас нашел. Мы бежим, спотыкаясь в темноте, спешим к теплому желтому свету кухни миссии. Я вижу, как мигают самодельные восковые свечи, как развеваются бумажные вымпелы на стропилах…

Ужин в канун моего дня рождения великолепен. Собрались все, кто только есть в миссии, – около дюжины человек, включая сельскохозяйственных рабочих и тех, кто трудится в церкви. Мы уселись вдоль нашего длинного деревянного стола. Биггер и Биггест собрали все до единой тарелки, даже треснувшие. Меня усадили на место падре, как полагается в день рождения. Мы едим мою любимую картошку с сыром и знаменитое сахарное печенье, испеченное Биггером, и поем старые песни у огня, пока луна не поднимается высоко в небо, а наши глаза не начинают слипаться, и я наконец засыпаю на своем обычном теплом местечке перед печью.

Когда я просыпаюсь от старого кошмара – я, мама, умолкнувшее радио… – Ро лежит рядом со мной на полу. К его щекам прилипли крошки, а в волосах застряли сухие веточки.

Мой похититель всякого старья. Мастер подъема на горы. Строитель новых миров.

Я прижимаюсь головой к его спине и слушаю, как он дышит. Я гадаю, что принесет с собой завтрашний день. Что падре хочет сказать мне.

Поговорим о серьезных вещах, так он заявил.

Я думаю о серьезных вещах, пока не становлюсь слишком маленькой и слишком усталой, чтобы о чем-либо заботиться.

Чувства – это воспоминания.

Именно так я думаю, стоя здесь, в церкви миссии, утром в день своего рождения. И падре так говорит. Он также говорит, что эта церковь превращает обычных людей в философов.

Я не обычный человек, но я пока что и не философ. В любом случае, то, что я помню, и то, что я ощущаю, – это две вещи, от которых мне не уйти, как бы того ни хотелось.

Какие бы усилия я к тому ни прилагала.

А пока что я велю себе не думать. Я сосредоточиваюсь на том, чтобы смотреть. В церкви темно, но проем открытой двери ослепительно ярок. Утро в церкви всегда выглядит именно так. От контраста у меня пощипывает глаза.

Как и в самой миссии, в этой церкви вы можете притвориться, что ничто не менялось уже сотни лет, что ничего не произошло. И ничего не происходило в Хоуле, где, говорят, все здания разом превратились в руины, а солдаты-симпы наполнили улицы страхом, и ты каждый день уже не мог думать ни о чем, кроме Того Дня.

Лос-Анджелес, так когда-то называли Хоул. Сначала Лос-Анджелес, потом – Город ангелов, потом – Святой город, а потом – просто Хоул, «дыра». Когда я была маленькой, я думала о Лордах как об ангелах. Никто ведь уже не называл их пришельцами, потому что они ими не были. Они были такими знакомыми… Мы их никогда не видели, но и мира без них мы не знали, по крайней мере Ро и я. Я выросла с мыслью, что они ангелы, потому что тогда, в Тот День, они отправили моих родителей на небеса. Так мне говорили миссионеры грассов, когда я стала достаточно взрослой, чтобы задавать вопросы.

На небеса, а не в их могилы.

Ангелы, а не пришельцы.

Но даже если нечто является с неба, это не делает его ангелом. Лорды пришли сюда с небес не для того, чтобы спасти нас. Они явились из какого-то дальнего созвездия, чтобы захватить нашу планету, явились в Тот День. Мы не знаем, как они выглядят там, в своих кораблях, но они точно не ангелы. Они уничтожили мою семью в тот год, когда я родилась. Какие ангелы стали бы творить такое?

Теперь мы зовем их Домом Лордов, а Посол Амаре постоянно твердит нам, что не нужно их бояться, но мы боимся.

Точно так же, как боимся ее саму.

В Тот День люди замертво упали в своих домах, так и не поняв, что их убило. Ничего не узнав о наших новых хозяевах, Лордах, и о том, как они могут использовать свои Иконы для управления энергией, которая течет сквозь наши тела, в наших машинах, в наших городах.

О том, как именно они могут ее остановить.

Как бы то ни было, мои родные исчезли. И не было никаких причин, чтобы я сама выжила. Никто не понял, почему это случилось.

Но падре, конечно, кое-что заподозрил. Именно поэтому он взял меня к себе.

Сначала меня, а потом Ро.

Услышав какой-то звук в дальнем конце церкви, я повернулась спиной к двери и прищурилась.

Падре послал за мной, но сам опоздал. Я бросаю взгляд на Деву Марию на картине на стене. У нее такое печальное лицо, и я думаю, что ей известно, что именно произошло. Я думаю, она знает все. Она ведь часть того, что Главный Посол Планеты Хиро Миядзава, глава Объединенных Посольств, называет старым путем человечества. Насколько мы верили в себя, настолько и оказались способны выжить. Когда мы смотрели вверх, мы думали, что там, над нами, есть кто-то.