Иконописец (СИ) - Страница 44

— Не могу ответить, — сказал начальник тюрьмы. — Я лишь выполняю свою работу. Закон суров, это верно. Но не мне решать. Пусть наш законодательный орган решает судьбу таких мерзавцев.

— Я с вами полностью согласен, — сказал врач репортеру. — Этот способ умерщвления не назовешь гуманным.

Преступника оставили одного в комнате. Все вышли. Палач подошел к панели и нажал на кнопку панели. Сквозь окно можно было наблюдать за преступником, сидящим, казалось, неподвижно на электрическом стуле.

Тело обреченного напряглось, словно камень. Так оно содрогалось в жутких муках около двадцати секунд. Внезапно тело расслабилось.

— Все кончено, — сказал начальник тюрьмы.

— Он умер? — спросил репортер.

— Нужно проверить.

Врач вошел в комнату к преступнику, подошел к стулу. Запах гари ударил в ноздри.

— Мертв! — крикнул врач.

Все выдохнули и по одному вошли в комнату. Репортеру не терпелось посмотреть действие тока. Он подошел к телу преступника и увидел небольшой дымок, поднимающийся у того над головой. Репортер протянул руку, чтобы дотронуться до тела. Он хотел определить, верны ли слова начальника тюрьмы. Но его руку остановил врач.

— Тело может быть еще горячим, — пояснил врач.

Неожиданно, преступник дернулся вперед изо всех сил. Серия судорожных вдохов показала, что он еще жив, и рано списывать его с числа живых. Джон Джуберт был жив. Он цепко держался за жизнь, не желая сдаваться.

Начальник тюрьмы приказал всем выйти. После этого, палач подал ток во второй раз. Теперь ток не отключался почти шестьдесят секунд. Тело Джона вновь судорожно жалось и затряслось. Из-под маски показалась кровь. Волосы задымились, в комнате появился сильный запах гари. От позвоночника, где был наложен электрод, поднимался дымок.

Ток был отключен автоматически, спустя минуту. Тело осмотрели, оно не подавало признаков жизни. Кожа в местах расположения электродов обуглились. На голове Джона Джуберта, у висков, вздулся десятисантиметровый мозговой пузырь.

— Вы были правы, — сказал репортер врачу, глядя с ужасом на голову Джона Джуберта, — мозг сварился, и даже вылез наружу.

— Какой жуткий случай, — сказал врач, рассматривая обгорелое тело преступника. — Этот бедняга был практически зажарен до смерти.

Еще несколько заповедей и тайных ритуалов прописал Герман в своей книге. Мысли остановились, рука зависла над листом. Он ждал указания. Еще раз Герман просмотрел написанные каллиграфическим почерком строки, еще раз осмотрел страницы, и внимательно всмотрелся в страницу 290. Она была пуста. Видимо Дьявол оставил ее. Но зачем? Что на ней он хочет увидеть. Слева от этой страницы, то есть на 289 странице красовался Град небесный. Он вспомнил, как его рука легко скользнула по листу, вырисовывая колоны и башни. В этот момент он услышал за своей спиной осторожный шорох, словно кто-то крался, стараясь быть незамеченным. С тревогой Герман оглянулся и никого не увидел. Что это: иллюзия или он сошел с ума? Герман открыл чистую страницу и ждал указаний, но их не было, лишь легкий шорох у него за спиной. На этот раз Герман внимательней осмотрел темный угол комнаты. Ему показалось, что угол двигался. Герман протер, уставшие от многих часов и дней работы, глаза, и всмотрелся еще раз в тени. Сомнений быть не могло — что-то придавало кажущуюся подвижность темного пятна в углу. Он присел, и только теперь во мраке он разглядел крошечную мышь. Увидев руку над собой (Герман решил поймать ее, чтобы лучше разглядеть), мышь увильнула и опрометью бросилась в сторону окна. Герман направился за ней, но мышь забежала в норку и там скрылась. Герман не помнил, чтобы раньше слышал подобный шорох. Может он был так увлеченно занят своей работой, что просто не заметил ее. Его рука скользнула по стене, где был вход в норку, и тут он нащупал трещину в стене. Он провел по ней рукой, чтобы понять, куда она ведет. Его рука дошла до самой мышиной норки, и пальцы провалились в нее. Они натолкнулись на мягкий комок шерсти. Герман от неожиданности отдернул руку. Затем до его уха донеслось лихорадочное царапанье мыши стенок норы. Мышь пыталась спастись и рыла нору. В этот момент раздался другой звук. Герману показалось, что это был треск. Небольшая пыль посыпалась со стены, и трещина, что была в стене, значительно увеличилась, а еще спустя мгновение, и вся стена рухнула. Так Герман оказался на свободе. Он понял, что это был знак — пора ему возвращаться в свой город, как и было уговорено.

Во дворе монастыря было темно, обитатели монастыря еще спали. Необычайно яркая луна освещала здания, придавая им серебристые тона.

Герман вывел своего осла из конюшни, погрузил книгу, она весила немало (почти в вес Германа) и отправился в путь. Всюду он видел дорогу, так как луна светила ему в спину, будто по его желанию, указывая ему путь.

Он не прошел еще и мили, как почувствовал, что-то неладное и с беспокойством обернулся. То место, где был монастырь, горел один большой факел. В темноте было отчетливо видно пламя, пожирающее здания монастыря. «Как это могло произойти, — думал Герман. — Мне крупно повезло. Если бы не мышь и трещина в стене, то я бы сгорел, ведь келья моя была замурована». Возвращаться было ни к чему, так как он не мог бы ничем помочь. Пока он дошел бы до монастыря, тот успел бы сгореть несколько раз. С тяжестью в сердце и смутными мыслями он продолжил свой путь.

На границе вырождающегося города, где много лет царствовала чума, отнимая жизни горожан, Герман встретил несколько мужчин. Люди, приметив Германа, и, по-видимому, узнав его, бросились бежать в сторону города. Герман не торопился, он шел мерно и уверенно. Он знал, что ждет его впереди. Миновав ворота, он никого не встретил. Тишина и легкий летний ветерок прогуливались здесь на пару. Герман и не ожидал кого-либо увидеть. Он помнил, что город, когда он много лет назад покинул его, был почти пустым: всего с десяток перепуганных и жалких горожан он видел тогда.

Герман не вел счет годам, что провел в монастыре, пока писал книгу. Ему казалось, что город забыли, и люди сторонились его границ, помня, что здесь царствовала смерть. Поэтому он был удивлен, когда при выезде в город заприметил двух мужчин.

Площадь была пуста и уныла. Но что-то здесь было не так. Герман пока не понимал, что это было. Подсказку ему дало обоняние. Он вспомнил, что когда-то в городе, по всем его улицам, был характерный запах, который ни с чем нельзя было перепутать. Это был запах смеси гари и трупного разложения. Этих запахов он теперь не обнаружил. Напротив, он почувствовал соединения запахов цветов, травы и даже какой-то лесной свежести, которая и близко не напоминала ему смерть.

Глаза его также не видели того, что он помнил: груды сожженных человеческих тел, черный дым и зловещая пустота. Теперь глаза были полны радости: он видел птиц, перелетающих стремительно с крыш над площадью; разноцветных красивых бабочек, пестрящих, словно цветы, над площадью, а главное — он не видел человеческих останков. Хотя пустота по-прежнему заполняла площадь. Ему казалось, что кто-то следил за ним.

Герман осторожно и медленно продвигался к центру площади, с щемящим сердцем, какой-то новизной, удивительным чувством, разыгравшимся в его душе. Не успел он дойти до центра, как площадь заполнилась народом. Их было много, люди выбегали из прилегающих к площади улочек, из домов, окружающих площадь. Горожане ликовали, они были счастливы увидеть Германа. Он был неописуемо удивлен, что люди по-прежнему помнят его, и, что город вновь ожил. Среди лиц, окружающих Германа, он никого не узнал. Это были новые жители, которые переселились сюда.

Какой-то мужчина окликнул его из толпы. Это был губернатор города. Он тепло по-дружески обнял Германа. На его лице сияла улыбка радости, смешанная с восхищением. Герман вспомнил свою последнюю речь, когда покидал город, и лицо этого весельчака, поклявшегося выполнить его просьбу.

— Меня люди избрали главой, — сказал новый губернатор.