Иисус: последние дни. Что же произошло на самом деле - Страница 8

Можно предположить, что после этого у Иисуса не было сил. Это подтверждают слова Марка (15:21) о том, что римляне заставили «некоего прохожего, Симона Киринеянина, идущего с поля, отца Александра и Руфа, взять крест Его» (это происходит сразу после бичевания). Подлинность данного эпизода подкрепляет то, что ранее Иисус призывал своих учеников к готовности добровольно взять свой крест и следовать за ним (Мк 8:34). Маловероятно, что первые христиане выдумали историю о том, что Иисус не смог выполнить по букве свое собственное наставление.

Упоминание имен Александра и Руфа, сыновей Симона, возможно, говорит о том, что этих людей знали в общине Марка. Так что вполне вероятно, что здесь перед нами — свидетельства очевидцев, которые запомнили: Иисус был избит столь сильно, что не смог нести свой крест, хотя ранее в относительно спокойные времена он призывал своих учеников к готовности это делать. Быть может, Симон, а затем и его сыновья стали последователями того, чей крест Симону пришлось взвалить на себя.

Наконец, Иисус прибывает на место казни. Евангелия говорят о titulus, «доске» (см. Ин 19:19, Мф 27:37, Мк 15:26, Лк 23:38), на которой на нескольких языках Иисус был назван «Царем иудейским». Этот титул римского происхождения первоначально носил Ирод Великий (см. Древн. 15.409: «иудейский царь Ирод»). Как уже говорилось, этот титул не зародился среди христиан, которые называли Иисуса иначе. Таким образом, надпись на titulus подтверждает, что Иисус считал себя Мессией. Он хотел, чтобы его ученики видели в нем помазанного царя Израиля, или, если воспользоваться языком римлян, «Царя иудейского».

Римские власти обычно располагали кресты вдоль дорог, по которым ходит много людей, на холмах и у городских ворот. Приговоренный к распятию обычно нес поперечную перекладину, или patibulum, орудия казни (см. Плавт, Carbonaria 2; Хвастливый воин 2.4.6–7 §359–360; Плутарх, Mor. 554А–В), при этом иногда ему вешали на шею titulus, где были обозначены его имя и вина, а затем titulus закрепляли на верху креста (см. Светоний, Калигула 32.2; Дион Кассий 54.3.6–7). Таким же жестоким образом позднее казнили христиан. Церковный историк и апологет IV века Евсевий рассказывает об одном христианине по имени Аттал, которого «обвели кругом амфитеатра; впереди несли дощечку с латинской надписью: «Это Аттал–христианин» (Церк. Ист. 5.1.44).

Обычно распятых оставляли умирать на кресте, сколько бы времени это ни длилось (иногда несколько суток). О продолжительности мучений свидетельствует тот факт, что иногда друзьям и родственникам казнимого разрешали его кормить (ср. Мф 27:34, Мк 15:23, Ин 19:28–29). В типичном случае вплоть до момента смерти у креста стояли стражники, отчасти для того, чтобы предотвратить попытки друзей или близких спасти жертву. Тела осужденных обычно не погребали, они продолжали гнить на кресте, их клевали птицы и объедали звери (хотя римский закон дозволял снять тело и предать его погребению; см. Дигесты 48.24.1, 3; Флавий, Жизнь 420–21). Я оставлю вопросы, касающиеся погребения Иисуса, до следующей главы, которая им целиком посвящена.

Как согласно утверждают и Цицерон (Веррес, 2.5.168), и Флавий (Война 7.203), распятие было самым ужасным видом смерти [см. также драматичные замечания на эту тему Ювенала, Сатиры 14.77–78; Светония, Август 13.1–2; Горация, Послания 1.16.48; Сенеки, Диалоги 3.2.2; 6.20.3; Исидора Севильского, Этимологии 5.27.34; Мех. на Ис 15:18 (Шират §10)]. Даже и сами слова «крест» и «распять» в латинском оригинале восходят к слову «пытать» (cruciare). В социальном и политическом смысле эта казнь в первую очередь была введена для предотвращения бунтов: «Всякий раз, когда мы распинаем преступников, выбирается многолюдная большая дорога, чтобы многие видели это и страшились, потому что эта казнь служит не только возмездием за содеянное, но и предостережением для других» (Квинтилиан, Малые речи, 274; Аристофан, Женщины на празднике Фесмофорий 1029; Псевдо–Манефон, Apotelesmatica 4.198–200; ср. Война 5.450–51).

В евангелиях распинающие Иисуса солдаты делят между собой его одежду (Мф 27:35, Мк 15:24, Лк 23:34, Ин 19:23–24). Это вполне соответствует обычаям Римского мира (см. Дигесты 48.20.1). Тацит, например, говорит нам, что «у приговоренных к смерти отбирали их имущество» (Анн. 6.29).

Иисус умирает внезапно и драматично. Согласно синоптическим евангелиям (Мф 27:45, Мк 15:33, Лк 23:44), около трех часов дня Иисус внезапно воскликнул:

«Elo–i, Elo–i, lama sabach–thani?». Эти арамейские слова из Пс 21:2 означают: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?» Эти слова озадачивают комментаторов. Как их надлежит понимать?

Отдельные строки Пс 21 перекликаются с разными местами повествования о страстях. Однако только здесь мы видим прямую цитату, причем в словах самого Иисуса. Некоторые считают, что, возможно, Иисус думал обо всем этом псалме и особенно о его заключительной части, в которой говорится об оправдании и восстановлении:

Может быть, Иисус имел в виду весь псалом в целом, включая его радостное окончание, но нам не следует преуменьшать значения прозвучавшего здесь чувства оставленности. Иисус не утратил веры в Бога, о чем свидетельствует само двойное обращение «Боже мой! Боже мой!» Но несмотря на это, он чувствует себя полностью покинутым. И не удивительно, что евангелисты, писавшие позднее, выбрали другие заключительные слова: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой» (Лк 23:46); «Совершилось» (Ин 19:30). Слова, из которых можно заключить, что Иисус сомневается в Боге или в самом себе, могли использовать противники, чтобы подорвать доверие к Иисусу, а может быть, они смущали самих его учеников. И снова можно сказать: если это не историческая правда, зачем стали бы евангелисты выдумывать столь соблазнительные слова?

Стоящие у креста думают, что Иисус призывает Илию [eloi («Боже мой») по звучанию сходно с elia («Илия»)]. Далее говорится, что «кто–то побежал, наполнил губку уксусом и, наткнув на трость, давал Ему пить» (Мк 15:36). Возможно, это было насмешкой, а не актом сострадания (в первом случае и солдаты с большей вероятностью не стали бы останавливать этого человека), и тогда здесь мы видим параллель с прозвучавшими ранее словами влиятельных священников: «Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы увидели, и уверовали» (Мк 15:32).

Не исключено также, что тот человек относился к Иисусу с состраданием и хотел поддержать его силы, чтобы распятый не терял сознания и дождался явления Илии — либо в эсхатологической[11] роли (как, могли думать, должен был это понимать Иисус), либо в традиционной роли заступника страждущих. Однако правдоподобнее думать, что это насмешка — продолжение той серии насмешек, которые начались еще во время слушания дела перед влиятельными священниками (Мк 14:65). Над висящим на кресте Иисусом насмехались, вспоминая, как он грозился разрушить Храм и восстановить его в три дня (15:29), его призывали сойти с креста и убедить скептиков в том, что он действительно Мессия, Царь Израиля (15:32), а теперь насмешники пожелали посмотреть, «придет ли Илия» в ответ на призыв страдающего Иисуса.