Иисус, которого я не знал - Страница 28

Много лет спустя американский священник Мартин Лютер Кинг Младший изучил тактику Ганди и решил применить ее на практике в Соединенных Штатах. Многие чернокожие покинули Кинга из–за его идеи ненасилия и обратились к риторике «черной силы». После того, как тебя дюжину раз ударили по голове полицейской дубинкой, а потом еще и получив пинок от тюремщика, начинаешь сомневаться в эффективности ненасилия. Но сам Кинг никогда не колебался в этом вопросе.

Когда начались беспорядки в таких местах, как Лос–Анджелес и Гарлем, Кинг стал переезжать из города в город, пытаясь остудить горячие головы, настойчиво напоминая демонстрантам, что перемен в области морали невозможно достичь аморальными методами. Он почерпнул эти идеи из Нагорной проповеди и у Ганди, и почти во всех его речах повторялась одна мысль: «Христианство, — говорил он, — всегда настаивало на том, что крест, который мы несем, предшествует короне, которую мы будем носить в будущем. Чтобы стать христианином, нужно поднять свой крест со всеми сопутствующими трудностями, мучениями и неудобствами, и нести его, пока этот самый крест не оставит на нас своей отметины и не спасет нас, заставив пройти тем великим путем, по которому ведет только страдание».

У Мартина Лютера Кинга были некоторые слабые стороны, но в одном он был прав. Вопреки всем трудностям, вопреки инстинкту самосохранения, он оставался верен миротворческим принципам. Он не отступил. Когда все призывали к отмщению, он призывал к любви. Участники маршей в защиту прав граждан грудью вставали против полицейских с дубинками, брандспойтов и рычащих немецких овчарок. Действительно, именно это принесло им победу, к которой они так стремились. Историки указывают на одно событие, после которого общественный резонанс в пользу этого вопроса достиг критической точки. Это случилось на мосту за пределами города Селма, штат Алабама, когда шериф Джим Кларк натравил своих полицейских на невооруженных черных демонстрантов. Американская общественность, ужаснувшись этой сцене неоправданного насилия, наконец, согласилась дать ход биллю о правах граждан.

Я вырос в Атланте, в городе, где бывал Мартин Лютер Кинг, и я со стыдом признаю, что в то время, когда он проводил марши в таких городах, как Селма, Монтгомери и Мемфис, я был на стороне белых шерифов с дубинками и немецкими овчарками. Я торопился осудить его пороки и не спешил признать грех собственной слепоты. Но, поскольку он оставался верен себе, подставляя себя в качестве мишени, а не используя арсенал своего опыта, ему удалось сломить мое морализаторство.

Настоящая цель, любил говорить Кинг, заключается не в том, чтобы нанести белому человеку поражение, а в том, чтобы «пробудить в угнетателе чувство стыда и заставить его задуматься о своем ложном чувстве превосходства… Итогом должно стать примирение; итогом должно стать искупление; итогом должно стать создание общества, живущего по законам любви». Это была та струна, которую Мартину Лютеру Кингу удалось затронуть даже в таких расистах, как я.

Кинг, как до него Ганди, принял смерть мученика. После его смерти все больше и больше людей принимают принцип ненасильственного протеста как способа добиться справедливости. На Филиппинах, после мученической смерти Бениньо Аквино, простые люди свергли правительство, собираясь на улицах для молитвы. Танки военных застревали в толпе коленопреклоненных филиппинцев, словно остановленные невидимой силой. Позднее, в памятном 1989 году, в Польше, Венгрии, Чехословакии, Восточной Германии, Болгарии, Югославии, Румынии, Монголии, Албании, в Советском Союзе, Непале и в Чили более половины биллиона людей сбросили ярмо угнетателей, прибегнув к ненасильственному протесту. Во многих из этих стран, особенно это касается стран Восточной Европы, христианская церковь стояла во главе этого протеста. Протестующие маршировали по улицам, неся в руках свечи, распевая гимны и читая молитвы. Как и во времена Иисуса, в беспорядке рушились стены.

Миротворцы будут названы сыновьями и дочерями Божиими, блаженны так же и гонимые за правду, ибо их есть Царствие Небесное.

Блаженны плачущие. Поскольку я написал книги с такими названиями, как «Где Бог, когда человек страдает», «Разочарование в Боге», я тоже был среди плачущих. Сначала они пугали меня. У меня не было ответов на те вопросы, которые они мне задавали, и я чувствовал себя неловко, видя их скорбь, особенно мне вспоминается тот год, когда по приглашению одного из моих соседей я присоединился к группе людей, проходящих лечение в больнице по соседству. Эта группа, под названием «Подведи Итоги Своей Жизни», состояла из умирающих людей, и я в течение года сопровождал моего соседа на их встречи.

Естественно, я не мог сказать, что меня «радовали» собравшиеся; это было бы неподходящим словом. Однако эти встречи, проходившие раз в месяц, каждый раз были очень значительным событием для меня. В отличие от какой–нибудь вечеринки, участники которой стараются произвести друг на друга впечатление, демонстрируя свое положение и силу, в этой группе никто к этому не стремился. Одежда, манеры, мебель в их домах, названия фирм, где они работали, новые автомобили — какое значение это могло иметь для людей, готовящихся умереть? Более, чем кто–либо из встречавшихся мне людей, члены этой группы сосредотачивались на жизненно важных вопросах. Я понял, что мне хочется, чтобы кто–нибудь из моих ветреных, наслаждающихся прелестями жизни друзей, принял участие в этих встречах.

Позднее, когда я писал о том, что я почерпнул от скорбящих и страдающих, я начал получать письма от незнакомых мне людей. У меня было три папки этих писем, каждая толщиной в три дюйма. Они относятся к наиболее ценным для меня вещам. Одно письмо длиной двадцать шесть страниц, было написано на бумаге в голубую полоску матерью, сидящей в холле больницы, в то время как хирурги оперировали опухоль мозга у ее четырехлетней дочери. Другое письмо пришло от человека, стоявшего на пороге смерти и «писавшего» при помощи выдохов воздуха в трубку, которые компьютер переводил в буквы на принтере.

История многих из тех людей, которые мне писали, не закончилась хэппи–эндом. Некоторые все еще чувствуют себя оставленными Богом, почти никто не нашел ответа на вопрос «зачем?» Но я видел достаточно скорби для того, чтобы поверить Иисусу, который обещал, что плачущие утешатся.

Я знаю две небольших общины, управляемые частным образом, которые своим образованием обязаны горю. Первая из них сложилась тогда, когда одна женщина в Калифорнии узнала, что ее сын, зеница ее ока, умирает от СПИДа. Она практически не нашла сострадания и поддержки в своей церкви и общине по той причине, что молодой человек был гомосексуалистом. Она чувствовала себя такой одинокой и нуждающейся в помощи, что решила издавать информационный бюллетень, который сейчас объединяет большое количество родителей, чьи дети являются гомосексуалистами. Хотя она предлагает незначительную, с профессиональной точки зрения, помощь и не обещает чудесного исцеления, сотни родителей сегодня видят в этой мужественной женщине спасительницу.

Другая женщина, в Висконсине, потеряла своего сына, который погиб во время крушения вертолета Военно–Морских Сил Соединенных Штатов. Многие годы она не могла избавиться от темного облака скорби, нависшего над ней. Она держала комнату сына нетронутой, в том состоянии, в каком он ее оставил. Внезапно она начала обращать внимание на то, как часто в новостях сообщают о крушении вертолетов. Она думала о других семьях, столкнувшихся с трагедиями наподобие ее собственной, и ее заинтересовало, не может ли она им чем–нибудь помочь. Теперь, где бы ни произошло крушение военного вертолета, она посылает пачку писем и материальную помощь офицеру в Министерстве обороны, который переправляет посылку семье пострадавшего. Около половины из этих людей поддерживают друг с другом регулярную переписку, и, выйдя на пенсию, эта женщина из Висконсина намеревается создать свою собственную «общину страдания». Эта деятельность, разумеется, не уменьшила ее скорби по сыну, но это дало ей какой–то смысл, и она больше не чувствует себя беспомощной перед лицом горя.