Иисус из Назарета. Детство - Страница 3

Так Иоанн ещё раз объединил глубочайшее значение родословий и одновременно научил понимать их как указание на наше собственное происхождение, наше истинное «родословие». Так как родословия в конце обрываются, потому что Иисус был зачат не от Иосифа, но совершенно реально родился от Девы Марии через Духа Святого, это также действительно и для нас: нашим истинным родословием является вера в Иисуса, Который дарит нам новое происхождение, рождает нас «от Бога».

Все четыре Евангелия ставят в начале деятельности Иисуса фигуру Иоанна Крестителя и показывают его как Предтечу Иисуса. Святой Лука перенёс связь этих двух фигур и их миссии в историю детства обоих. Уже в зачатии и рождении Иисус и Иоанн связаны друг с другом.

Прежде чем мы обратимся к содержанию текстов, необходимо коротко сказать об их литературном своеобразии. Хотя и разным образом, но и у Матфея, и у Луки события детства Иисуса теснейшим образом связаны со словами из Ветхого Завета. В то время как Матфей указывает читателю на взаимосвязи через соответствующие ветхозаветные цитаты, Лука говорит о происходящем словами из Ветхого Завета – с намёками, которые зачастую могут быть случайными и не всегда доказуемы как таковые, но в целом всё же, несомненно, формируют ткань текста.

Вероятно, у Луки в основу положен еврейский текст; в любом случае, всё повествование отмечено семитизмами, которые вообще для него нетипичны. Существуют попытки понять своеобразие этих двух глав, Лк 1–2, с точки зрения раннего иудейского литературного жанра, говорят о «аггадском мидраше», что означает толкование Писания через рассказы. Литературное сходство неоспоримо. И всё же ясно, что история детства в повествовании от Луки относится не к раннему иудаизму, а как раз к раннему христианству.

Более того, здесь рассказывается история, которая объясняет Писание, и наоборот: то, что Писание хотело сказать во многих местах, становится очевидным только теперь – через эту новую историю. Это такая история, которая полностью исходит из Слова, и она же придаёт Слову его полное значение, которое прежде ещё не было понятным. Рассказанная здесь история – это не просто иллюстрация к старым словам, но действительность, которую ожидали эти слова. Только в самих словах она не была узнаваема, но эти слова приходят к их полному значению через событие, в котором они становятся действительностью.

Если это так, спросим себя: откуда знают Матфей и Лука рассказанную ими историю? Что является их источником? Иоахим Гнилка справедливо утверждает, что речь идёт, очевидно, о семейной традиции. Лука иногда указывает на то, что Мария, Мать Иисуса, сама является одним из его первоисточников, в особенности когда он в Лк 2, 51 говорит, что «Мать Его сохраняла все слова (= события) сии в сердце своём» (см. также Лк 2, 19). Только Она могла рассказать о событии Благовещения, у которого не было свидетелей среди людей.

Конечно, современная «критическая» экзегеза представит такие взаимосвязи как ограниченные. Однако почему не может иметь место такое предание, которое бы удерживалось в тесном кругу и при этом было бы теологически сформированным? Почему Лука должен был сочинить высказывание о сохранении слов и событий в сердце Марии, если для этого не было никакого конкретного основания? Почему он должен был говорить о «размышлении» над словами (Лк 2, 19; ср. Лк 1, 29), если об этом ничего не было известно?

Я бы добавил, что таким же образом объясняется более позднее возникновение, прежде всего, богородичных преданий – сдержанностью Матери и Её окружения: священные события на заре Её жизни не могли стать общественным достоянием, пока Она сама была жива.

Подведем итоги: Матфей и Лука хотели, в своём роде, не рассказывать «истории», а писать историю, подлинную, произошедшую историю, правдиво переданную и понятую через Слово Божие. Это означает также, что речь шла не о полном изложении, а о зарисовке того, что в свете Слова являлось важным для проходящей становление общины веры. Повествования о детстве – это осмысленная и в русле этого осмысления написанная, сконцентрированная история.

Между раскрывающим смысл Словом Божьим и раскрывающей смысл историей существует обоюдное взаимоотношение: Слово Божие учит, что в событиях есть «история спасения», которая касается всех. Сами же события со своей стороны раскрывают Слово Божие и позволяют увидеть уже реальную действительность, которая кроется в отдельных текстах.

Как раз в Ветхом Завете есть слова, которые остаются ещё, скажем так, «ничьи». Мариус Райзер обращает внимание в этой связи, например, на Ис 53. Можно относить этот текст к той или иной фигуре – например, к Иеремии, – однако истинный «владелец» текста пока заставляет себя подождать. Только когда он появится, это Слово получит его полное значение. Мы увидим, что подобная же ситуация с Ис 7, 14. Это место относится к тем словам, которые ещё ожидают ту фигуру, о которой они говорят.

Раннехристианская историография как раз и основана на том, что она даёт этим «ожидающим» словам их главного «владельца». Из этой взаимосвязи между «ожидающим» словом и узнаванием появляющегося теперь его «владельца» образовалась типичная христианская экзегеза, которая является новой и всё же полностью остаётся верной первоначальному Слову Писания.

После этих основополагающих размышлений пришло время прислушаться к самим текстам. Здесь мы имеем дело вначале с двумя характерно отличающимися и всё же очень тесно связанными группами рассказов: с рождением и детством Иоанна Крестителя и с Благовещением и Рождеством Иисуса – как Мессии – от Марии.

История Иоанна особенно глубоко укоренена в Ветхом Завете. Захария – священник Авиевой череды. Елизавета, его жена, также священнического происхождения: она происходит из колена Ааронова (ср. Лк 1, 5). Согласно ветхозаветному закону священническое служение связано с принадлежностью к роду сынов Аароновых и Левииных. Таким образом, Иоанн Креститель является священником. В нем священство Ветхого Завета достигает Иисуса; оно становится указанием на Иисуса, возвещением Его миссии.

Мне кажется важным, что всё священство Ветхого Завета в Иоанне приходит к проповеди Иисуса и, таким образом, вместе с его великой теологически-духовной кульминацией, Псалмом 118 (117), указывает на Него, посвящается Ему. Если однобоко противопоставить ветхозаветный культ жертвоприношения духовному богослужению Нового Завета (см. Рим 12, 1), можно упустить эту линию и внутреннюю динамику ветхозаветного священства, которая не только в Иоанне, но и уже в намеченном в Псалме 118 развитии священнической духовности является путем к Иисусу Христу.

В этом же направлении внутреннего единства обоих Заветов указывает характеристика Захарии и Елизаветы в следующем стихе Евангелия от Луки (1, 6). О том и о другой говорится, что они жили так, что это было угодно в очах Божьих, и что они строго держались во всём заповеданных установлений Господних. Мы ближе рассмотрим определение «праведный» при встрече с фигурой святого Иосифа, в котором заключено всё благочестие Ветхого Завета. «Праведными» являются люди, которые живут по указаниям закона правдиво и искренне – люди, которые в праведности проходят свой путь по откровению воли Божией и создают пространство для новых деяний Господних. В них Ветхий и Новый Завет переходят один в другой, соединяются в единую историю Божью с людьми.

Захария входит в храм, в Святая Святых, в то время как народ ожидает снаружи и молится. Это час жертвы вечерней, во время которой он возлагает фимиам на горящие угли. Аромат фимиама, который понимается вверх, является символом молитвы: «Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздеяние рук моих – как жертва вечерняя», – говорится в Пс 141, 2. Книга Откровения изображает литургию небесную так: четыре животных и 24 старца имеют «каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых» (Откр 5, 8). В тот час, когда соединяется небесная литургия и земная, священнику Захарии является «ангел Господень», имя которого пока что не называется. Он стоит «по правую сторону жертвенника» (Лк 1, 11). Эрик Петерсон описывает ситуацию так: «Это была южная сторона алтаря. Ангел стоит между алтарём и семисвечным светильником.