Иисус из Назарета. Часть вторая. От Входа в Иерусалим до Воскресения - Страница 3
Но у Матфея есть и другие важные строки, описывающие прием, оказанный Иисусу Святым Градом. После изгнания торговцев из Храма дети непрерывно повторяли слова хвалы: «Осанна Сыну Давидову!» (Мф 21, 15). Иисус, отвечая первосвященнику и книжникам, цитирует строки псалма: «Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу» (Пс 8, 3). Мы еще вернемся к этому эпизоду, когда будем говорить об изгнании торговцев из Храма.
Давайте попробуем понять, что хотел сказать Иисус, ссылаясь на восьмой псалом, наметив тем самым широкую перспективу истории спасения. Это становится понятным, если мы вспомним описанную всеми евангелистами историю, когда к Иисусу приводят детей, чтобы Он «прикоснулся» к ним. Вопреки сопротивлению учеников, желавших оградить Господа от назойливости толпы, Иисус подзывает детей к Себе, возлагает на них руки и благословляет их. Этот жест Он истолковывает словами: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него» (Мк 10, 14–15). Дети символизируют для Иисуса то «умаление» перед Богом, которое необходимо, чтобы пройти сквозь «игольное ушко», о чем непосредственно идет речь в следующем за этим рассказе о богатом юноше (Мк 10, 17–27).
Этому рассказу предшествует эпизод, в котором Иисус дал ответ на спор учеников о том, «кто больше», взяв дитя, поставив его среди них и сказав: «Кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня; а кто Меня примет, тот не Меня принимает, но Пославшего Меня» (Мк 9, 37). Иисус отождествляет Себя с ребенком, ибо Сам умалился. Как Сын Он ничего не делает от Себя, но лишь то, что заповедал Ему Отец7 и что служит Его прославлению. Исходя из этого, мы можем понять следующий эпизод, в котором речь идет уже не о детях, а о «малых сих», и эти слова становятся названием верующих, учеников Иисуса (Мк 9, 42). В вере они обретают подлинную «малость», ведущую человека к истине.
Таким образом, мы вновь возвращаемся к «Осанне»: хвала детей предстает в свете восьмого псалма как предвосхищение той хвалы, которую воздадут Иисусу Его «малые» и которая выйдет далеко за рамки этого события. Церковь раннехристианских времен по праву видела в этом эпизоде то, что совершается во время Литургии. Уже в «Дидахе»8 (ок. 100 г.) – древнейшем литургическом тексте, составленном после пасхальных событий, перед Причастием, наряду с «Маран-афой», появляется «Осанна»: «Да приидет благодать и да прейдет мир сей. Осанна Богу Давидову! Если кто свят, да приступает, если кто нет, пусть покается. Маран-афа. Аминь» (Дидахе 10, 6).
Очень рано в Литургию был включен и «Benedictus»: для формирующейся Церкви Вход Господень в Иерусалим не был событием, оставшемся в прошлом. Так же, как в тот день, когда Иисус въехал на осленке в Святой Град, Церковь вновь и вновь становится свидетелем того, как Он смиренно приходит к нам под видом хлеба и вина. Церковь приветствует Господа в Святой Евхаристии как Того, Кто приходит сейчас, Кто находится среди верующих, и одновременно как Того, Кто всегда остается Грядущим и готовит нас к Своему пришествию. Мы приближаемся к Нему как паломники, и, как паломник, Он выходит нам навстречу и делает нас сопричастными Его «восхождению» на Крест, в славу Воскресения, к новому Иерусалиму9, который рождается уже здесь, в этом мире, посредством евхаристического общения.
Евангелист Марк рассказывает, что после этого приветствия Иисус вошел в Храм, осмотрел все и, поскольку время было уже позднее, отправился в Вифанию, где оставался в течение недели. На следующий день Он вновь вошел в Храм и начал прогонять оттуда торговцев и покупателей. «И столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул» (Мк 11, 15). Иисус объясняет этот поступок строками из Книги пророка Исайи и дополняет словами пророка Иеремии: «Не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? А вы сделали его вертепом разбойников» (Мк 11, 17; ср. Ис 56, 7; Иер 7, 11).
В экзегетической литературе различают три больших направления толкования этого события, которые нам необходимо рассмотреть. Прежде всего, это тезис, что изгнание Иисусом торговцев из Храма не означало нападения на Храм как таковой, но касалось лишь бывших там злоупотреблений. Без сомнения, все продавцы имели лицензию на торговлю, и иудейские власти получали от нее немалую прибыль. Таким образом, действия меновщиков и продавцов были вполне законными в рамках действовавшего в то время законодательства. Также имелись все основания осуществлять в просторном дворе язычников10 обмен бывших тогда в ходу римских монет, которые по причине изображенного на них портрета императора считались идолопоклонством, на еврейские. Здесь же вниманию покупателей предлагались жертвенные животные. Но это смешение богослужения и бизнеса не соответствовало изначальному назначению двора язычников. Своим поступком Иисус посягнул на установленный храмовой аристократией правопорядок, но Он не восставал против Закона и пророков, напротив, на месте насквозь пронизанной коррупцией практики, превратившейся в «закон», Он восстановил подлинный Божественный закон Израиля. Только этим можно объяснить тот факт, что ни стража Храма, ни находившаяся в состоянии боеготовности в замке Антония римская когорта не приняли никаких мер. Верховные священнослужители ограничились лишь вопросом, по какому праву Он это сделал. В этом смысле верен тезис, наиболее полно обоснованный Витторио Мессори, что Иисус, изгнавший торговцев из Храма, действовал в согласии с Законом и боролся со злоупотреблениями.
Но если мы сделаем из этого вывод, что Иисус является лишь «реформатором, защищавшим иудейские предписания» (так утверждает Эдвард Швейцер, цит. по: Pesch, «Markusevangelium» II, S. 200), мы недооценим подлинное значение этого события. Слова Иисуса показывают, что Его притязания значительно глубже, в том числе как раз потому, что Он хотел Своими действиями исполнить Закон и пророков.
Так мы подходим к противоположному по смыслу толкованию – политико-революционной интерпретации случившегося. Уже в эпоху Просвещения были попытки разглядеть в Иисусе политического мятежника, бунтаря, но только изданный в двух томах труд Роберта Айслера «Iesous Basileus ou Basileusas» (Heidelberg, 1929/30) осуществил попытку последовательно, исходя из всего текста Нового Завета, представить Иисуса как «апокалиптически окрашенного политического революционера, который поднял мятеж в Иерусалиме, был схвачен римлянами и казнен» (см. Hengel, «War Jesus Revolutionär?», S. 7). Книга получила широкий резонанс, но в особой ситуации 1930-х годов ее влияние не было продолжительным. Только в 1960-х годах установился особый духовный и политический климат, в котором подобный взгляд на евангельские события вновь стал актуальным. Теперь это был Сэмьюэл Джордж Фредерик Брэндон, как казалось, научно обосновавший толкование действий Иисуса как политического революционера («Jesus and the Zealots», New York, 1967). В этом труде Иисус рассматривается в русле зелотского движения, видевшего свое библейское обоснование в священнике Финеесе, внуке Аарона: Финеес пронзил копьем израильтянина, приведшего в свой дом идолопоклонницу, и считался образцом «ревности» о Законе и почитании истинного Бога (Числ 25). Свои истоки зелотское движение видело в инициативе отца братьев Маккавеев Маттафии, который в ответ на попытку полностью интегрировать Израиль в единую эллинскую культуру и, таким образом, лишить его религиозной идентичности, провозгласил: «Не послушаем мы слов царя, чтобы отступить нам от нашего богослужения вправо или влево» (1 Мак 2, 22). Эти слова предварили восстание против эллинской диктатуры. Сам Маттафия претворил их в жизнь, убив иудея, намеривавшегося по приказу эллинских властей открыто принести жертву идолам. «Увидев это, Маттафия возревновал, и затрепетала внутренность его, и, подбежав, убил его при жертвеннике. И возревновал он по законе, как это сделал Финеес с Замврием, сыном Салома» (1 Мак 2, 24–26). С этого момента слово «ревность» (по-гречески «zelos») стало определением готовности с оружием в руках встать за веру Израиля и путем насилия защитить его Закон и свободу. К этому течению ревнителей-зелотов якобы и принадлежал Иисус – таков тезис Айслера и Брэндона, приведший в 60-х годах к массовому возникновению волны революционных и политических теологических направлений. В качестве главного доказательства этого тезиса фигурирует изгнание торговцев из Храма, которое однозначно толковалось как насильственный акт и не могло быть осуществлено без принуждения, даже если евангелисты и пытаются это утаить. Также и приветствие Иисуса как Сына Давидова, призванного восстановить его царство, было якобы политическим событием, а распятие Иисуса римлянами под обвинительной табличкой «Царь иудейский» окончательно доказывает, что Он был революционером, зелотом и был казнен именно как зелот.