Игры Сатурна. Наперекор властителям - Страница 88

И все же, несмотря ни на что, их конечная цель — Сан-Франциско. Они просто обязаны будут рано или поздно избрать его мишенью. Ведь там столица правительства и промышленности, сердце всей нации.

Итак, план таков. Наша армия должна снова войти в соприкосновение с горным подразделением Сьерры и их местными приспешниками, нанеся удар из Сан-Хосе. Этот маневр совершенно логичен. В случае успеха силы мятежников будут расколоты надвое. По правде говоря, у нас есть сведения, что неприятель концентрирует свои силы именно в ожидании такого удара.

Поэтому успеха мы не добьемся. Мы выдержим упорную тяжелую схватку, затем оттянемся назад. Это самая трудная часть плана — притвориться, что мы потерпели настоящее поражение, при этом убедив в этом даже собственные войска, однако суметь сохранить ясную голову и следовать плану.

Уверен, нам еще придется сломать немало копий из-за всех деталей этого маневра.

Мы отступим на север, «взбираясь» по полуострову в сторону Сан-Франциско. Враг должен начать преследование. Все это должно будет казаться просто подаренным шансом одновременно уничтожить нас и взять приступом городские стены.

Когда он углубится на значительное расстояние внутрь полуострова, оставляя слева от себя океан, а справа — залив… Тут мы обойдем его с фланга и начнем атаку с тыла. Тут уже с нами будут адепты эсперов. Внезапно неприятель окажется зажатым между нашей армией и самыми укрепленными линиями обороны нашей столицы. Ту мелочь, которая останется недоделанной эсперами, доделаем мы. От горных подразделений Сьерры останутся на плаву лишь несколько жалких разрозненных гарнизонов. Оставшиеся дни войны будут лишь заключительной подчисткой.

Это блестящая стратегия. И как любое произведение искусства, ее довольно трудно претворить в жизнь! Готовы ли вы выполнить такую работу?

Дэниэлис не присоединился к хору согласных голосов. Он был слишком занят мыслями о несчастной Лоре.

К северу и справа драка все еще продожалась. Изредка раздавались орудийные залпы, слышались серии ружейных выстрелов. Тонкая пелена дыма покрывала траву и согнутые ветром дубы, которыми заросли эти холмы. Но внизу у линии прибоя воздух был чист, и свежий ветер с шорохом проносился над песчаными дюнами.

Макензи ехал по берегу, где коню было проще идти, и открывался наиболее широкий обзор. Основная часть полка продвигалась в глубине материка. Но это была настоящая пытка — неровная почва, буераки, дикие лесные заросли, развалины древних строений и провалы в земле делали путешествие нелегким и долгим. Когда-то эта область была густо заселена, но огненная буря, пронесшаяся здесь после Адской Бомбы, не оставила после себя ничего живого, а сегодняшее малочисленное население не могло найти здесь приюта и пустить новые корни в такой неблагодатной почве. Даже левому крылу армии, казалось, не было никакой угрозы со стороны противника.

Правда, для «Роллинг стоунз» это не имело особого значения. Они без колебаний согласились бы поменяться местами с ребятами из другого полка, которые были сейчас на острие атаки и принимали на себя основную тяжесть удара, тесня противника в сторону Сан-Франциско. На долю этих парней выпало немало испытаний, когда их полк, используя Калистогу в качестве основной базы для операций, помогал гнать фэллонитов из Северной Калифорнии. Они так успешно справились со своей задачей, что теперь на передовой требовалось сохранение лишь основной ударной группы для продолжения наступления. Горные подразделения Сьерры почти в полном составе сконцентрировались заранее под Модесто, встретили в лоб двигавшуюся на север из Сан-Хосе армию противника и обратили ее в бегство. Еще пара-тройка дней, и должны уже показаться стены Сан-Франциско.

«И уж там-то неприятель непременно займет оборону, причем его будет поддерживать городской гарнизон… — думал Макензи. — Нам придется разнести его линии защиты артиллерийским огнем… Возможно, дело дойдет даже до уличных боев! Лора, детка, останешься ли ты в живых, когда все наконец закончится?.. Конечно, может все будет иначе. Дай Бог, чтобы моя схема сработала, и победа нам досталась не слишком большой ценой… О Господи, как ужасны слова «возможно» и «может быть»!» Он с силой стукнул кулаком о ладонь, и получился звук похожий на выстрел.

Спайер покосился на полковника. С семьей майора было все в порядке, он даже сумел повидаться с ними в форте Лассен после окончания северной кампании.

— Нелегко… — сказал он.

— Всем нелегко, — сердито отозвался Макензи. — Это грязная война.

Спайер пожал плечами.

— Такая же, как и все остальные… С той лишь разницей, что в этой войне тихоокеанцы — по обе стороны баррикад.

— Ты прекрасно знаешь, что мне это дело всегда было не по душе в любом обличии.

— А у какого нормального человека может быть иначе?

— В следующий раз, когда мне понадобится проповедь, я прямо к тебе и обращусь.

— Извини, мне жаль, — сказал Спайер на полном серьезе.

— Мне тоже, — сказал Макензи, почувствовав раскаяние. — Нервы на пределе. Проклятье! Я был бы чуть ли не благодарен, если бы хоть что-нибудь происходило!

— Ничуть не удивлюсь, если так оно и будет. Все это дело, на мой взгляд, с неприятным душком.

Макензи оглянулся вокруг себя. Справа горизонт упирался в линию холмов, за которыми начинался невысокий, но обширный горный массив Сан-Бруно. Повсюду вокруг он видел своих ребят, идущих отдельными отрядами конным и пешим строем. Над головой барражировал аэроплан. Но оснований для опасений оставалось предостаточно. Светопреставление по-прежнему могло разразиться в любую минуту. Правда, это было бы небольшим таким светопреставленьицем, которое быстро свели бы на нет гаубицами и штыками с минимальным количеством людских потерь. («Черт побери! Зачем лицемерить. Ведь каждый человек, подпадающий под это удобное определение — «людские потери» — был бы очередным убитым, по которому справляли бы траур родные и близкие… Или беднягой, лишившимся руки… Или человеком, чье лицо превратилось бы в одну секунду в кровавую кашу после прямого попадания из ружья… Да и вообще, что за мысли лезут в голову в такие минуты! Ты же солдат!..»)

Не находя себе покоя, Макензи посмотрел налево. Там раскинулся бескрайний зеленовато-серый океан, рябивший тысячью блесток вдалеке и накатывающийся белыми барашками на берег. От него пахло солью и водорослями. Над песчаными дюнами с тревожным криком носилось несколько чаек. Нигде на всей его водной шири не было ни пятнышка далекого паруса, ни облачка дыма — лишь безмерная пустота. Караваны судов из Пьюд-жет Саунд в Сан-Франциско и юркие, стремительные корабли боссменов с побережья находились в милях за линией горизонта.

И так оно и должно было быть. Дай Бог, чтобы и у них в океане все складывалось о’кей. Тут уж ничего не оставалось другого, как попытаться и надеяться на лучшее. Да и… ведь это было именно его предложением. Он сам, Джеймс Макензи, выдвинул эту идею на совещании, устроенном генералом Круйкшэнком в промежутке между битвами при Марипозе и Сан-Хосе. Тот самый Джеймс Макензи, который первым предложил подразделениям Сьерры спуститься с гор. Тот самый, который разоблачил гигантский обман, ордена эсперов и сумел продемонстрировать своим людям тот факт, что это невероятное надувательство покоилось на тайне, которую немногие осмелились бы даже предположить в былые дни. Он, несомненно, войдет в летописи, этот удивительный полковник, и через тысячи лет его имя будет упоминаться в балладах и преданиях…

Вот только сам он ничего подобного не испытывал. Джеймс Макензи знал, что он даже при лучших обстоятельствах не блистал особым умом, что уж говорить о теперешнем его состоянии, когда он был измотан усталостью и доведен до отчаяния тревожными мыслями о судьбе собственной дочери! Ему не давали покоя также и опасения получить самому тяжелые ранения, которые могли бы навсегда оставить его беспомощным. И потому ему частенько приходилось прибегать к алкоголю, чтобы наконец погрузиться в сон. Сейчас он был гладко выбрит, так как офицер должен своей внешностью быть примером для своих людей, однако он прекрасно понимал, что не будь у него денщика, чтобы позаботиться о его бритье, он был бы таким же жутким зрелищем, что и его солдаты, давно не утруждающие себя заботами о внешнем виде. Его мундир был помят и заношен, он чувствовал, как чешется все тело и распространяет вокруг неприятный запах, он многое бы отдал за одну-единственную сигарету… Но с этим возникли проблемы, и оставалось только утешаться тем, что они, по крайней мере, не испытывают недостатка в пище. Максимум того, на что его с грехом пополам хватало теперь — так это командовать операциями по подавлению мелких очагов сопротивления, все еще встречавшихся тут и там время от времени, или просто двигаться вперед, как сейчас, мечтая лишь о том, чтобы все это поскорее закончилось. Однажды его организм неминуемо предаст его… Он чувствовал, как изнашивается его внутренний механизм, скручиваемый приступами артрита и астмы, он ловил себя на том, что подчас засыпает не вовремя и в голове временами путаются мысли. Он понимал, что конец, ожидающий его, будет таким же жалким и одиноким, как и у любого измученного неудачника. Герой! О Господи — вот смеху-то!..