Игры Сатурна. Наперекор властителям - Страница 24
Дальнейшие поиски бесцельны. Оборудование для выживания, которое мы дадим нашим товарищам, имеет совершенно другое внутреннее ускорение, почти равное тремстам тысячам километров в секунду: это самое лучшее, чего можно достичь при теперешнем уровне знаний и воображения.
К чему эти мои попытки пробраться сквозь дебри элементарной физики? Разве я не хочу вспомнить о том, как ко мне вернулась Дафна?
Она была очень против двухнедельного отпуска, который был предоставлен моей команде перед взлетом. Они же на грани голодной смерти на том корабле. Я сказал, что этот обычай просто жизненно необходим. Мы не должны отправляться в космос усталыми, напряженными, не отдохнувшими в кругу любящих нас людей. Ведь мы будем на той грани, которая разделяет Кинга и Колдуэла тысячами световых лет от их дома. Пусть она не боится.
— Да, мне говорили, — сказала она. — Простите за нетерпение.
— Ваш долг службы — развлечься как можно лучше, — я погрозил ей пальцем, — Нельзя ли спросить, куда вы поедете?
— Ну, — сказала она, — мои родители умерли, у меня нет близких, мне бы хотелось попрощаться с Землей. Луна была великолепной, но пустынной. У Вооруженных сил нет никакого курорта на дикой природе?
— Да, — ответил я и передумал навещать своих сыновей.
Осень рано наступила в Гранд Тетонсе. Кроме обслуживающего персонала мы были одни. Днем мы ходили по его тропам, катались на каноэ по его озерам, штурмовали его ледники, ловили последнее солнечное тепло и сидели, любуясь на птиц, зверей, деревья и просторы. Вечером мы набрасывались на ужин, удивляясь, как часто мы шутили и смеялись; после этого мы отдыхали у каменного камина в темноте, которую горящие сосновые поленья делали хрупкой своими отблесками, и вели более серьезные разговоры, обменивались воспоминаниями, мыслями, и… поначалу застенчиво… мечтами.
Я опишу всего один только день, вскоре после того, как мы приехали. Мы ушли утром на прогулку к скале. Тропинка вилась через лес, где листья сверкали в кристальном солнечном свете, алые — кленовые, золотые — березовые, красновато-желтые — осиновые. Меж их тонкими стволами мы могли видеть, как возвышались горы, спускаясь в долину, где журчал ручеек, и как на противоположной стороне горный хребет снова поднимался в фиолетовую чистоту своей белизной. Небо было похоже на сапфир. Воздух холодил наши ноздри, и когда мы его выдыхали, он клубился облачками, подслащенный слабыми ароматами земли, сырости и жизни. Иногда ворона кричала «кар-р-р!» или белка яркой молнией влетала в дупло и стрекотала на нас; дважды стая гусей пролетала над головами, их крики неслись вниз, и только наши шаги раздавались в священном спокойствии.
Мы остановились, чтобы немножко отдохнуть. Земля под нами была мягкой. Дафна сидела, обхватив колени, смотря вдаль, щеки ее горели от нашего восхождения. От нее волной повеяло на меня теплом. Ее волосы, выбившиеся из под ленты, рассыпались по ее плечам и блестели как шелк.
Она сказала наконец тихо, как будто про себя:
— Вэл много говорил об этом месте. Мы все время собирались поехать сюда вместе. Но всегда что-то нас заставляло откладывать поездку. Мы действительно не понимали, что мы — не вечны. Потому что кажется, что мы больше сюда никогда не приедем.
— Приедете, — пообещал я.
— Я… не смогу. Я ведь временно работающая, а не член Вооруженных сил.
— Я могу привезти с собой гостей.
Она повернула голову и грустно улыбнулась.
— Спасибо, Алекс. Вы слишком добры ко мне. Но нет. Я видела, сколько это стоит, а у меня нет таких денег.
— Ой ли? — я был удивлен, потому что читал досье, которое представила кадровая служба. — Я думал, ваши родители оставили вам немалое состояние.
— Оставили. Хотя все ушло на подкуп.
— Что?
Она хихикнула.
— Бедный впечатлительный Алекс! Разве никто вам не сказал? Ну конечно, это не явная взятка. Я сообщила Пасторату, что, если он не одобрит мое назначение в вашу команду и не надавит на кого следует, через свои светские каналы, я подарю все свое наследство церкви. Я дала недвусмысленный намек на то, что в противном случае я сделаю вклад в синагогу. Они судили-рядили, но в конце концов… — она пожала плечами. — Я избавлю вас от списка своих других грехов — шантажа, запугиваний, блефа и лжи.
— Эх, барышня, барышня, — прошептал я, — разве для тебя так много значит бросить на него взгляд через стекло шлема?
— Да.
Я набрался храбрости и сказал:
— Он же сам просил забыть его.
Она снова посмотрела на горные вершины.
— Не думаю, что смогу. «В богатстве и в нужде, в радости и в печали, в здоровье и в болезни, пока мы живы…» Ее руки, которые ощупывали землю, наткнулись и схватились за сухую упавшую ветку.
— Я… я думаю, что я больше… однолюбка… чем он.
Когда ветка сломалась, треск был такой громкий, что я вздрогнул.
— Но ведь он действительно любит меня!
Мы заметили оленя и как зачарованные смотрели на него.
— Он тоже любит Землю, — закончила она, — и он никогда ее больше не увидит. Разве я не должна привезти ему это прикосновение… эти воспоминания, если у меня есть такая возможность?
Чтобы принести ему еще большую боль? Разве ты Не подумала, как эгоистично ты поступаешь? Я с трудом прикусил себе язык и сгорбился, ужаснувшись. Какая польза от ругани ее сумасбродства? Тут я виноват сам. Мне нужно было с самого начала наложить на все это вето. А теперь мы оба повязаны. Она была точно предназначена для критической роли. Совершенно правильно начальство не позволяло мне заменить ее дублером, только при крайней необходимости по медицинским показаниям. Но этого она мне никогда бы не простила.
Поскольку… Ну хорошо, молчи, дай ей попрощаться. А потом…
— Вы находите эти места красивыми, не так ли? — задал я риторический вопрос.
Она кивнула.
— Я их никогда не забуду, — сказала она невнятно.
— Не стоит прикладывать столько усилий, чтобы их запомнить, — сказал я ей. — Когда мы вернемся на Землю, — мое сердце забилось часто, — мы сможем приехать сюда. Если, конечно, мы оба будем свободны. Деньги — ерунда. Я получаю хорошую зарплату, и мне не о ком теперь заботиться.
— Ох, Алекс!
На мгновенье я заметил у нее слезы. Через другое мгновенье она обняла меня, и спрятала лицо на моем плече. Потом она отпрянула от меня и крикнула:
— Пошли, лентяи! — И мы снова пошли по тропинке.
Мы встретились за Марсом, где «Уриэль» в последнее время летал по предварительно рассчитанному точному кругу. Зная его расположение и квазискорость этих людей, попавших в ссылку, мои приборы, автоматы и я сам подвели осторожно «Габриэль» ближе. Когда два противоположно заряженных поля, простирающиеся на несколько километров вокруг каждого корпуса, начали перемешиваться, я заметил какие-то нереальные колебания, проходящие через Млечный Путь. По мере нашего приближения друг к другу, наши цели стали более стабильными. Попав в одну фазу, оптический экран показал нам приближающийся корабль не так уж далеко, он был таким же реальным среди звезд, как и мы… или нереальным, в этих условиях аннигиляции вещества, которые мы с ним разделяли.
— Достигли синхронизма, — пробормотал я в интерком, и откинулся в свое кресло пилота.
Процесс был медленным, мучительным, опасным из-за короткого диапазона, в котором было возможно взаимное обнаружение внутри своих полей, мы все же обладали некоторой инерцией относительно друг друга если не по отношению к космическому пространству, и столкновение привело бы к гибели обоих кораблей. Я унюхал запах пота, который катился по мне, услышал собственное дыхание и почувствовал сильное биение пульса, ощутил, что некоторые части моего тела затекли и болели, что дало мне понять, что мое тело не было уже молодым.
— Как они там? — зазвенел голос Дафны, — Можно мне посмотреть?
Я решил, что еще не был готов к разным излияниям, и подключил телевизионные приемники прямо к цепи визуального компенсатора. Жужжание возбужденных разговоров моих людей смутно донеслось до меня. Их было пятеро, кроме меня, отличные ребята, которые относились к ней с неуклюжим донкихотством, пока мы тренировались. И наконец мы оторвались от земной орбиты. Но никто из них ничем особенным не выделялся.