Игры с богами. (Трилогия) - Страница 4

Колдунья медленно, мучительно шаркая своими скрученными старостью ногами, приближалась к маленькой фигурке ребенка, удобно уместившейся на самом краешке истесанного морской стихией валуна. Море пробовало на вкус ноги ребенка, отражая в своей глубине искры небесного огня, и теплый ветерок лениво играл с непослушными локонами девочки. У ведьмы защемило сердце от жалости. Ей вдруг ясно представилась картина почти одиннадцатилетней давности. Тогда на небе царило солнце, но от Эльзы веяло такой же опустошенностью, как сейчас от ее дочери. Колдунья, помнится, посмеялась тревогам чужачки, да вот чем все обернулось. Теперь дитя Эльзы – круглая сирота при еще живом отце, когда душа матери давно успокоилась в призрачной обители Богов. Колдунье до спазма в горле захотелось приласкать ребенка, прижать его к себе, отогреть от злобы и ненависти мира. Она совсем уже собралась положить руку на плечо девочки, как та обернулась и взглянула прямо в сердце старухи черными провалами глазниц. Старуха отшатнулась.

– Не стоит меня жалеть,– сказала девчушка спустя, казалось, целую вечность, опуская голову вниз и освобождая разум старой колдуньи от сомкнутых тисков.

– Я не жалею тебя,– солгала ведьма и грузно опустилась на камень подле девочки.

– Вы врете,– констатировала та, грустно улыбнувшись.– Но я не осуждаю вас. Вы единственная на этих островах, кто хоть не ненавидит меня. И на том спасибо.

– Ну что ты,– попыталась неловко отшутиться старуха, в очередной раз подивившись не по годам взрослым речам ребенка.– А как же твой отец? Он ведь любит тебя, просто... Элдриж не такой человек, чтобы проявлять свои чувства.

– Я для него – причина смерти жены,– печально возразила девочка, пряча под ресницами внезапно блеснувшие в свете луны слезинки.– И даже внешность моя не напоминает ему о ней. Ну почему, почему я так непохожа на родителей?

– Дети могут быть вылитыми копиями бабушек и дедушек,– мягко ответила старуха.– Подумай. Тебе десять лет. Жизнь не тянется вечно черной полосой. Через два года ты примешь имя, и, возможно, все изменится.

– Скорее небо рухнет на землю,– грубо оборвала ее девочка,– чем островитяне изменят ко мне свое отношение. Для них я навечно – создание мрака, выродок, недостойный жить.

– Не стоит так категорично судить обо всех,– сказала колдунья и чуть не зашипела от ужаса, когда ребенок неожиданно повернулся к ней и чересчур сильно для своего возраста схватил за руки.

Рассудок старухи наполнился тягучим страхом и предчувствием неотвратимого, когда она вблизи заглянула в вечную темень глаз девочки, оказавшихся неожиданно близко от ее лица. С покорностью птицы перед змеей, чувствуя, как цепенеет разум от ощущения бродящей рядом смерти, колдунья наблюдала за пляской красных точек в глазах ребенка, словно в непроглядной ночи вспыхивали угли недогоревшего костра.

Все кончилось так же резко, как и началось. Ведьма мотнула головой, отгоняя наваждение, и обнаружила, что девочка уже давно стоит шагах в пяти от нее и внимательно наблюдает за реакцией старой женщины.

– Вы тоже меня боитесь,– отметил ребенок и понурив плечи зашагал прочь, по направлению к поселку. Лишь ветер, придя старухе на помощь, донес обрывок фразы, оброненной девочкой: – Все меня боятся... Но я же не виновата в том, что на вас не похожа.

Столько горя было в ее голосе, столько бесслезного крика отчаяния почудилось колдунье в нем, что добрая женщина содрогнулась. Ну почему, почему за глупости взрослых так часто приходится расплачиваться детям, виновным лишь в странных обстоятельствах своего рождения?!

Тем временем светало. Край горизонта подернулся розоватой дымкой, готовясь к рассвету. Это был именно тот час суток, когда еще рано гасить свечи, но уже миновала часть минут, наполненных ожиданием светлого дня и вечной боязни: а вдруг эта ночь – вечна, и Боги прокляли людей, обрекая на безрадостное существование в жуткой тиши одиночества. Девочка уходила, не замечая торжественной песни цикад, пробуждавшихся к началу нового дня. Не ночь, но предутренний сумрак обнимал хрупкую фигуру девочки, а на востоке уже рождалась утренняя звезда, предвосхищающая появление светила и обреченная погибнуть в потоках расплавленной лазури. Умирающая в муках каждую зарю, чтобы следующий рассвет вновь приветствовать своим возникновением и смертью. Ночные созвездия блекли с поступью шагов ребенка, растворяясь в небесной голубизне, перемешанной с водами океана.

Колдунья подслеповато щурилась, наблюдая за девочкой, медленно и в какой-то нерешительности шагающей к дому. И с каждым шагом ее мир пробуждался от оцепенения, пробуждался для новых дел и свершений, готовясь радостно встретить любое свое дитя в новизне утра.

Сердце старухи учащенно забилось. Она не почувствовала даже – вдохнула слабый запах зла, повеявший на нее с безмятежных небес.

– Постой! – Слабый окрик заставил девочку удивленно оглянуться. Колдунья спешила к ней, поминутно поскальзываясь на мелкой гальке, рискуя запнуться и сломать себе ноги об огромные валуны, громоздившиеся в обилии на побережье.– Постой! – Запыхавшись, женщина догнала наконец-то девочку и схватилась узкой костлявой рукой за плечо, заставив ее скривиться от нечаянной боли.– Прости меня, прости всех. Но... Не покидай меня сейчас. Хочешь, ты станешь моей преемницей на пути волшебства? Мне давно нужна помощница, а ты справишься, я уверена. Никто больше не посмеет причинить вреда тебе,– ведь ты будешь единственным спасением для этих людишек после моей гибели.

Колдунья бормотала, сама не совсем вникая в смысл своих слов. Ей казалось, что она спасает девчушку от неминуемой гибели. Нельзя ей было сейчас появляться дома. Старуха не знала – почему, будто кто-то свыше предостерег ее. Она приводила все новые и новые доводы в пользу этого предложения, которое родилось неожиданно. Однако бормотания ее вдруг смолкли, когда она посмотрела на ребенка. Девочка слушала затаив дыхание и была похожа сейчас на тысячи обыкновенных детей, радующихся долгожданному подарку. Глазенки возбужденно блестели, совсем потеряв кровожадные огни в своей глубине. И казалось смешным, что из-за этого ребенка любой взрослый, искушенный в житейский делах, мог впасть в оцепенение.

– Вы... Вы серьезно мне предлагаете стать вашей преемницей? – От восторга девочка закружилась вокруг будущей наставницы, ежесекундно заглядывая той в глаза.– Я что, правда буду помогать людям и они перестанут меня бояться?

– Конечно, дитя мое,– ласково отвечала колдунья. Наваждение схлынуло, оставив после себя лишь неприятный шум в ушах и в глазах легкую дымку. Теперь старуха уже не ощущала опасности, а на душе у нее полегчало. Почему бы и нет? Годы ее уже не те, и все больше и больше сил тратится на поиск и сбор лечебных трав, да и простейшему волшебству не так уж и сложно будет научить ребенка. Элдриж с радостью примет любое предложение – лишь бы избавиться от нелюбимой дочери, которая, словно бельмо на глазу, постоянно напоминет ему о гибели жены. Там, смотришь, и островитяне примут девочку,– по крайней мере, против единственной в Лазури колдуньи вряд ли кто пойдет. Правда, это чревато тем, что они останутся без элементарной и скудной помощи во врачевании и прочих мелочах.

Колдунья и ребенок продолжили свой путь. Девочка торопливо щебетала, убеждая старуху, что та не прогадала в выборе. Женщина молча внимала ей, тяжело опираясь на сучковатую клюку. По всей видимости предложение пришлось как нельзя кстати. Ребенок задыхался в плотной паутине молчания и презрения, окружавшей его. А слова колдуньи открывали узкий лаз к спасению от вечных пересудов и перетолков. Но чем ближе они подходили к дому Элдрижа, тем гаже становилось на душе у старухи, как будто внутри нее из нитей дурных предчувствий свил гнездо громадный паук.

– Отец! – Громкий крик девочки, влетевшей, словно стрела, в убогое жилище чужаков, сменился гробовым молчание и стуком, будто уронили что-то очень тяжелое. Старуха подковыляла к двери и заглянула внутрь, впрочем, точно зная, что увидит в комнате.