Игры профессионалов - Страница 3

– Евгений Максимович Примаков был у генерала Шебаршина, и тот согласился помочь разыскать вас. Через него мы и вышли на вас, Дронго. Шебаршин считал, что такие агенты, как вы, составляют исключительную ценность и вас нельзя долго держать в резерве. Это не комплимент, – сухо сказал генерал. – Я просто повторяю его слова.

– Понятно, – ответил он, вздохнув. Значит, Шебаршин сдал его самому Примакову. Это как-то утешало. Теперь у него будет новое ведомство. Или два хозяина одновременно. Значит, он снова будет работать. Хотя бы на месяц, на два он забросит свой всегда полный стол, заваленный рукописями, и отправится выполнять Дело, Дело, ради которого он дал согласие на эту проклятую жизнь десять лет назад. Дело, ради которого он трижды был ранен, и последний раз очень тяжело. Дело, которое составляет смысл его жизни.

Он встал.

– Подробности завтра вам расскажет полковник Родионов, – быстро сказал генерал, протягивая руку.

Гость протянул свою. «Дронго снова в игре», – подумал он.

Выходя, он еще раз посмотрел на свой орден. Коробочка осталась лежать на столе.

Через три часа после разговора он уже был на подмосковной даче, где получал необходимые документы. Весь его гардероб для зарубежных вояжей был подготовлен в Москве, и он мог пользоваться им исключительно во время своей командировки. Для скромного литературного «клерка» фирменные костюмы и импортные туфли были непозволительной роскошью. Для эксперта его класса при работе за рубежом – необходимостью. Ему выдавали неплохие командировочные, да и в ООН платили как специалисту. Но абсолютно все, вплоть до спичечных коробков, которые он привозил, он обязан будет оставить в Москве. Никто не должен догадываться о его настоящей работе. Он был не просто сотрудником ООН. Дронго был профессионалом. Секретные организации многих стран мира заплатили бы за любую информацию о нем, о его деятельности огромные деньги. Таких, как он, было всего лишь несколько человек – аналитиков высшего класса, профессионально работавших агентов, подготовленных к нештатным ситуациям.

На следующий день он выезжал в Польшу скорым поездом Москва – Варшава. В купе рядом с ним оказался словоохотливый поляк, неплохо говоривший по-русски, и он почти всю ночь был вынужден слушать своего собеседника. По строгим законам конспирации он не мог даже взять два билета, чтобы выспаться в купе, дабы не привлекать к себе внимания. Это тоже входило в правила профессионалов, которые он неукоснительно соблюдал.

Они сидели на небольшом балкончике на втором этаже, выходящем на тихую краковскую улочку.

– Как твои дела, Мигель? – Адам назвал его старым именем, под которым Дронго работал его заместителем семь лет назад.

– Ничего. – Он помнил, что тогда Адама звали «Шарль Дюпре», но он не мог и не хотел так называть своего бывшего шефа. Слишком тягостное воспоминание могло остаться у Купцевича после той операции. Из их группы тогда уцелели только они двое. В автомобиль, где сидели Адам Купцевич и еще один сотрудник ООН, была подложена бомба. Купцевич лишился обеих ног, а ООН потерял своего специалиста. Дронго помнил, что этим специалистом была Элен Дейли, любимая женщина Адама Купцевича. Его единственная и последняя любовь. Купцевич так и не женился после возвращения в Польшу. Спасли его тогда чудом, но ампутировали обе ноги. Дронго сделал все, что мог. Он нашел убийцу профессионального наемника Алана Дершовица – и убил его. Более он ничего не мог сделать тогда.

– Я слышал, ты был тяжело ранен? – спросил Адам.

– Да, в Нью-Йорке, три года назад.

– Как себя чувствуешь сейчас?

– Наверное, хорошо, если посылают на задание, – улыбнулся Дронго.

– Да, конечно, – согласился Купцевич, – а я вот сижу здесь уже столько лет без дела.

– Почему без дела? – удивился Дронго. – Ты ведь был представителем Интерпола в Польше.

– Был, – горько сказал Купцевич, – но до прошлого года. В Польше сейчас не жалуют коммунистов. Меня уволили по болезни. Все правильно, пенсию мне платят. Правда, в условиях нашей инфляции мне пришлось устраиваться еще и охранником в краковский музей. Это все, на что я оказался способен. Зато масса свободного времени.

– Я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь. Пока я работал, я не чувствовал, что инвалид. А вот когда остался без дела… Мне ведь всего сорок три года. А в моих документах написано, что я был коммунистом и сотрудником нашей разведки. Представляешь, как ко мне относятся сейчас в Польше?

Дронго молчал, не решаясь прервать своего собеседника.

– Я иногда думаю, что та бомба должна была разорвать меня, а не Элен, – горько сказал Адам. – Впрочем, что сейчас говорить…

Дронго мрачно кивнул.

– Ты не обращай на меня внимания, – пробормотал Адам, – кто знал, что все так повернется. Тогда меня даже наградили. А в нынешней Польше я, оказывается, никому не нужен.

Он быстрым движением взял бутылку, налил себе зубровки и одним глотком осушил стакан. Закашлял, доставая сигарету.

– Ты еще не начал курить? – вдруг улыбнулся Купцевич.

– Нет, – покачал головой Дронго, – не люблю сигарет.

– Я помню, помню. Ты знаешь, я ведь несколько раз был в Швеции, видел дочь Элен.

– Как она? Уже, наверное, выросла?

– Студентка. Потрясающая девушка. И вся в мать, – Адам оживился. – Вот я думаю через год снова поехать к ней.

Не обращай на меня внимания, – помолчав, снова сказал он, – я иногда бываю меланхоличен. Это так, что-то находит. У тебя опять что-нибудь серьезное?

– Видимо, да.

– Ты не знаешь свое задание?

– Знаю. Просто мне не нравится с самого начала эта операция.

– Могу чем-нибудь помочь?

– Да нет. Просто интересно. Меня посылают в Вену для консультации. О моем выезде знают несколько человек. А уже в Варшаве я обнаружил за собой «хвост».

– Может, случайно?

– Нет. Я проверял. Мои блокирующие идут за мной почти открыто, не таясь.

– Тебе что, не доверяют в КГБ, или как у вас сейчас называется эта организация?

– Да нет. Доверяют, кажется, пока.

– Тогда в чем дело?

– Сам не знаю. Понимаешь, мне не нравится, что они почти не прячутся. Словно демонстративно идут за мной. И самое главное – они знают мой маршрут.

– Может, подстраховка, решили охранять?

– Тогда почему меня не предупредили?

– А что ты сам думаешь?

– Откуда я знаю, такого еще не было. О моем отъезде знали три-четыре человека. Ну, как обычно бывает… А тут вдруг «хвост» и уже в Варшаве. Я, кстати, и приехал в Польшу, только чтобы повидаться с тобой. А ведь мог полететь в Вену из Москвы.

– Они приехали за тобой в Краков?

– Конечно. Дежурят на соседней улице, в баре. Сейчас их только двое. Вон, кстати, отсюда виден этот бар.

– Хочешь, я проверю, кто это?

– Каким образом?

– Ну, кое-какие связи у меня еще остались, – засмеялся Купцевич, довольный тем, что может помочь, – ты меня подожди, я скоро вернусь.

Он заковылял по комнате и спустился вниз. Через несколько минут Адам уже выходил из дома, тяжело опираясь на свою палку.

Сначала он не верил своим глазам. Но три проверки подряд подтвердили, что это был «хвост». Он довольно неплохо знал Варшаву и чувствовал, что может в любой момент оторваться от преследователей. Но что-то удерживало его от этого шага. Поражала та бесцеремонная настойчивость, с которой велось это наблюдение. Они словно демонстрировали это наблюдение, всячески выставляясь. Опытные агенты так бы себя не вели. А неопытные не смогли бы на него выйти. В этом он был убежден. За час до отъезда он смог пройти черными ходами несколько варшавских домов и довольно легко оторвался от наблюдения.

Еще через сорок пять минут он был уже на вокзале и успел сесть в последний вагон состава, отправляющегося в Краков. По старой привычке он проверил ближайшие три вагона. В соседнем вагоне отдыхали двое его преследователей. Они даже не проверили его присутствие в поезде, словно уверенные в его конечном маршруте. За несколько станций до Кракова он сделал последнюю проверку, сойдя с поезда. Через три часа, когда он подъезжал к дому Купцевича, они были в соседнем баре. Вот тогда он впервые испугался. Но говорить об этом Адаму не стал, у того и так хватало неприятностей.